В краю, где воды вечно не хватало – вернее, почти совсем не было, – фонтан и бассейн с рыбами были венецианскими причудами бабушки. Она велела построить их над одним из подземных резервуаров, куда стекала дождевая вода с площади, в соответствии со старинным правом обитателей палаццо, которое Анджела Конвертини возобновила для того лишь, чтобы поливать сад. Едва завидев на горизонте облачко, бабушка посылала служанок мести площадь, чтобы ничто не мешало собирать дождевую воду, которая по трубам попадала в ее резервуар.

У заднего фасада особняка, обращенного к долине, была терраса, попасть на которую можно было только из комнаты хозяйки дома, и под ней портик. Глицинии, увешанные кистями лиловых цветов, и лозы муската, на которых к сентябрю поспевал сладкий виноград, обвивали колонны до самой балюстрады. В тени портика стояли огромные горшки с разноцветными азалиями – белыми, розовыми, бордовыми и красными. Об этих цветах синьоры говорила вся деревня, никто больше не осмеливался разводить азалии в такой жаре и сухости. Анджела Конвертини задалась целью создать особый микроклимат и преуспела, поливая цветы три раза в неделю, а чтобы удержать влагу, укрывала землю в горшках сосновой корой, которую ей привозили с лесопилки. Также она закапывала в горшки куски ржавого железа, чтобы снабдить растения необходимыми минералами. Бабушка гордилась своими успехами, особенно «Королевой Беллоротондо» – ярко-красной азалией, разросшейся столь пышно, что трое человек, окружив куст, не могли взяться за руки. В апреле, в пору цветения, от одного взгляда на него замирало сердце. Бабушка знала это и на несколько дней открывала свой сад для всех желающих, приглашая соседок прогуляться среди благоухающих цветов, чей запах соперничал с ярким ароматом глициний.

С южной стороны, напротив террасы гостиной, лежал сад-лабиринт, партеры которого разделялись тщательно ухоженными самшитовыми боскетами. Там же росли два кедра, лавр, пальма, две липы, платан, три апельсиновых дерева и огромная черешня. На границе между садом и огородом находились домик для садовых инструментов, прямоугольный бассейн с водой для полива, веревки для сушки белья, главный резервуар, куда собиралась дождевая вода с крыши дома, и два миндальных дерева, которые цвели в середине января, обещая весну задолго до ее наступления.

Каменная беленая стена защищала сад от нескромных взглядов соседей. По стене карабкались и свешивались на улицу плетистые розы. В жаркие летние дни прохожие с завистью поднимали взгляд на пышную зелень, и неудивительно, что люди сочиняли самые невероятные легенды о тайном райском саде Конвертини.

Когда наступала пора цветения, бабушка преображалась. Она часами пропадала в саду, сажая герань или пересаживая рассаду – бархатцы и циннии, которые с конца зимы росли в старых горшках и консервных банках в сарайчике за бассейном для полива. В это время она всегда была в приподнятом настроении и забывала о строгих правилах, особенно когда была в саду, и позволяла себе такие проявления нежности, которые в другое время были немыслимы. Все замечавшие дети радовались наступлению мая, предвещавшего скорое лето.

В начале месяца бабушка отправляла служанок в сад срезать всевозможные белые цветы, которыми потом украшались статуи Девы Марии по всей деревне. Анджела Конвертини дарила букеты всем церквям, школам, в которых учились внуки, богадельне, монахиням из монастыря Марии Помощницы Христиан, подругам и соседкам; букеты стояли и во всех парадных комнатах палаццо. Иногда цветы отправляли также францисканцам в Мартина-Франку и сестрам милосердия Конгрегации Непорочного Зачатия в Массафру.

Первого мая во второй половине дня бабушка выходила в сад, словно генерал во главе войска, состоявшего из кухарки, двух горничных и пары работников лесопилки, которые приходили после обеда, вооружившись лестницами и секаторами. Для начала они наполняли водой все ведра и тазы, какие могли найти в доме, и выставляли их в ряд под портиком, чтобы до составления букетов цветы были в прохладе. Затем отправлялись в сад, где с военной четкостью исполняли приказы синьоры, определявшей, какой именно цветок надлежит срезать.

Бабушка собственноручно срезала каллы для домашней церкви и ландыши для капеллы Святого Причастия церкви Иммаколаты. Затем она приказывала работникам, чьи руки загрубели от труда на лесопилке, срезать лучшие белые розы с кустов, ползших по стенам сада, – эти цветы предназначались для церквей Святой Анны и Мадонны-делла-Грека. Тем временем служанки собирали пионы, маргаритки и гладиолусы для прочих приходских церквей Беллоротондо, а затем все вместе принимались составлять букеты из веток чубушника, лавролистной калины, спиреи, сирени и первых цветов гипсофилы для школ и женских монастырей. А когда ее войско уже рассеивалось по деревне, доставляя букеты, бабушка еще оставалась в саду, срезая первые белые лилии – благоухающие лилии святого Антония, щедро рассыпавшие пыльцу при малейшем прикосновении. Их она ставила в кувшин тонкого зеленого стекла к подножию статуи Девы Марии в прихожей дома, и всю следующую неделю их сильный запах напоминал входящим, что настала пора цветения и царит в эту пору, бесспорно, Анджела Конвертини.

В мае 1927 года суматохи с цветами было больше обычного – потому что апрель выдался дождливый и сад был как никогда роскошен и потому что в тот год на последнее воскресенье мая была намечена конфирмация Джованны, Витантонио и их двоюродного брата Франко в церкви Иммаколаты. А через неделю после этого всем троим предстояло первое причастие – по традиции оба таинства совершались в соседние недели, когда детям исполнялось семь или восемь лет.

К тому моменту, как бабушка решила, что цветов срезано достаточно, и отправила своих помощников разносить букеты, детям давно уже наскучило наблюдать за ними и они залезли на черешню, усыпанную спелыми красными плодами. Они выбирали самые темные ягоды и, прежде чем съесть, вешали их на уши, будто сережки. Заметив, что взрослые закончили работу и разошлись, дети слезли с дерева, сгребли оставшиеся на земле цветы и усеявшие сад белые лепестки и устроили выдающееся цветочное побоище. Джованна, у которой на ушах еще висели черешневые сережки, сделала себе диадему из веток чубушника. Витантонио бросал в нее горсти лепестков роз и пионов, девочка отвечала тем же, и можно было подумать, что они исполняют какой-то невиданный танец, наполовину скрытые завесой падающих, как густой снег, цветочных лепестков. Наконец оба утомились и повалились на усыпанную цветами землю, отдуваясь и смеясь.

Когда они перевели дух и встали, им все еще было смешно. Франко, слезший с дерева последним, подошел к брату и сестре, держа в руках по горсти лепестков, и осыпал ими кузину, пытаясь одновременно поцеловать ее в щеку. Джованна рассердилась и отскочила. Франко снова попытался коснуться губами ее щеки.

– Не трогай меня! – закричала девочка, сердясь все больше и отталкивая его.

Франко опять бросился на кузину, обхватил так, что она не могла пошевелиться, и приблизил губы к ее лицу. Он не видел, как подскочил Витантонио. Тот схватил Франко, встряхнул и отшвырнул с такой силой, что мальчик полетел наземь, до крови разбив нос о камень портика.

Услышав крики, бабушка вышла из гостиной через застекленную дверь и увидела на белых лепестках кровь; Франко в разодранной рубашке, перепачканный кровью, с распухшим носом, истерически рыдал у крыльца…

Через час, когда ушел врач, испуганного Витантонио позвали в дом – до тех пор он ждал снаружи. Едва войдя в гостиную, он понял, что пощады не будет. В комнате его ожидали тетя, отец Феличе и бабушка, которая заговорила первой. Она никогда еще не обращалась к нему так сухо.

– В этом году тебе не будет ни конфирмации, ни первого причастия.

– Твое поведение сегодня показывает, что ты еще не готов, – подытожил отец Феличе.

Витантонио заплакал, но не стал спорить.

– Может быть, ты хочешь рассказать, как все произошло? – спросила тетя.