На комоде возле окна расположилась клетка Лаки. Это ее домашний любимец. Толстый и наглый, но чертовски обаятельный шиншилл. Пэлле взяла Лаки из приюта для грызунов, когда он был совсем маленьким.

На одной прикроватной тумбе поселился капризный цветок Гардения. На второй Пэлле решила поставить фотографию своего папы. Но папы у нее не было. Точнее, конечно же, был… биологический. Где-то в Центральной Сибири, но она никогда его не видела, даже на фотографии. Только мама рассказывала, что он голубоглазый блондин. Пэлле оказалась результатом несдержанного порыва страсти. И, если бы ее мама решила сделать аборт, то Пэлле ди Тигрэ закончила бы свою короткую жизнь на стадии эмбриона, так никогда и не увидев солнца.

Так и не выбрав между Чаком Палаником и Виктором Пелевиным, Пэлле поставила два портрета на тумбочке возле кровати. «И все-таки хорошо, что я никогда не видела и не знала своего отца, – думала Пэлле. – У меня зато есть возможность выбрать его самостоятельно. У многих такой возможности нет».

Третья комната – комната для боя и медитации. Там нет вообще никакой мебели. Комната небольшая – двенадцать квадратных метров. Во всю левую стену располагается огромное зеркало. Несколько спортивных тренажеров и коврик для фитнеса размещены в хаотичном порядке. Музыкальный центр стоит на полу возле окна.

Пэлле прошла в спальню, подошла к клетке, чтобы поздороваться с Лаки. Пушистый зверек читал книгу «Животные и их люди. Психология влияния на хозяина» Поля Чалдини.

– Привет, Лаки, – ласково поздоровалась Пэлле.

– Угу, – промычал тот, не отрывая глаз от книги.

– Хочешь пончик?

– Давай! – оживился зверек.

– Тебе какой? – Пэлле открыла перед ним свою большую коробку пончиков.

– Давай все! А я уж тут разберусь! – радовался Лаки, прыгая по клетке и виляя пушистым серым хвостиком.

– А жопа у тебя не слипнется? – язвительно улыбаясь, спросила Пэлле. – Шоколадный будешь?

– Буду! Давай!

Пэлле вручила в маленькие лапки Лаки заветный пончик, и тот сразу принялся уплетать его за обе щеки, закрывая черные глазки от удовольствия. И, несмотря на то, что пончик был размером примерно с Лаки, он довольно быстро управился с угощением.

Гардения мирно спала, но услышав их разговор проснулась и сразу стала предъявлять свои требования:

– Эй! Ну-ка, полей меня!

– Привет! – поздоровалась Пэлле, взяла лейку и налила в горшок с цветком немного воды.

– Чего? Без удобрения? Жадина!

Пэлле пошла на кухню. Открыла банку кошачьих консервов, и выложила содержимое в миску Пушка. Кот замурлыкал и стал уплетать свой ужин. А Пэлле заварила себе большую чашку чая, села за стол и погрузилась в раздумья, поглощая пончики один за одним.

«И все-таки я ему нравлюсь! – убеждала себя Пэлле, запивая чаем “желтого карлика”. – Он всегда так загадочно улыбается, когда меня видит. Я по глазам вижу, что нравлюсь. Может, он не проявляет инициативу, потому что стесняется или боится получить отказ? А я тоже стесняюсь первая подойти. Так и будем всю жизнь друг-другу нравиться и стесняться? Надо что-нибудь придумать!».

Все люди еще теперь, как и во все времена, распадаются на рабов и свободных; ибо кто не имеет двух третей своего дня для себя, тот – раб, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником, ученым.

Фридрих Ницше «Человеческое, слишком человеческое»

Сегодня приятный солнечный денек. В чудесном настроении Пэлле пришла на работу. Завод по производству ненужных материалов работал в обычном режиме, то есть не работал. Кто-то из рабочих копошился в аппарате, делая вид, что пытается его починить. Остальные валяли дурака. Но Пэлле данная ситуация нисколько не расстроила, потому как, если не работает завод, то ей нечего и проверять на качество. То есть она может тоже валять дурака и ничего ей за это не будет.

– Здравствуйте! Доброе утро! – приветствовала Пэлле своих коллег, которые встречались ей на пути в лабораторию.

– Доброе утро, Пэлле! – приветствовали ее коллеги.

– Хин чао бусан! – крикнула Пэлле вьетнамцу Ли, который копошился в «Шайтане», и помахала ему рукой.

– Хин чао, Пэлле! – крикнул Ли в ответ.

– Гутен морген! – поздоровалась Пэлле с немцем Фридрихом, пожала ему руку.

– Гутен морген, Пэлле! – ответил Фридрих, добродушно улыбаясь.

Заглянула на «Малимо»:

– Ахой, пирделка! – обнялась Пэлле со своей чешской подругой Верушкой.

– Ахой, Пэлле! – ответила Верушка.

Проходя мимо аппарата по загрузке материала, Пэлле встретила Михаила Владимировича – начальника производства, – и он загрузил ее по полной программе своими байками – он вообще большой любитель поболтать.

– Салям алейкум! – поприветствовала Пэлле неформальную группировку мусульман, собравшуюся возле АТУ-10900.

– Алейкум салям, Пэлле! – улыбаясь ответили мусульмане.

Пройдя весь цех, Пэлле, наконец-то, дошла до своей лаборатории. Надпись на двери гласила: «ОТК. Посторонним вход только с напитками и едой». И она подумала, что неплохо было бы позавтракать. Она налила себе чая и сделала бутерброд. Вышла во дворик. Села на лавочку. И, наслаждаясь природой, тишиной и одиночеством, стала уплетать свой завтрак. Она очень любит этот маленький, тихий дворик. Он находится в самом отдаленном месте завода. Сюда почти никто не доходит. В лаборатории Пэлле две двери. Одна выходит в цех, а вторая – в этот чудесный дворик.

Пэлле осмотрелась вокруг. Пушистые одуванчики растут вдоль забора с колючей проволокой. Над ними порхают бабочки, чирикают птички. Прилетел воробышек-попрошайка. Пэлле поделилась с ним кусочком хлеба. По асфальту ползет синий жучок. У него сломано крылышко – он не может летать. «Я тоже не могу летать», – подумала Пэлле и огорчилась. Но вдруг он собрался с силами и взлетел. «Настоящий самурай! – подумала Пэлле. – Я тоже буду летать! Переломайте мне крылья, а я все равно взлечу! Рожденный летать не может всю жизнь ползать!».

Не долго Пэлле удалось побыть в одиночестве и уединении с природой. Чудила нарушил ее покой. Чудила переехал в Уоксом из Нижнего Тагила двадцать лет назад. Практически сразу устроился электриком на этот завод, где и работает по сей день, считая дни до пенсии.

– Я и на гитаре играю, и на гармошке пою, – ни с того, ни с сего ляпнул Чудила.

Пэлле засмеялась – неожиданное заявление очень развеселило ее.

– Сколько стоят такие кудри?

Пэлле не посчитала нужным отвечать на данный вопрос и снова рассмеялась.

Чудила был хоть и странный, но безобидный. Пэлле было с ним всегда весело. Общение с ним не напрягало ее, скорее наоборот – радовало.

– Я бегал к ней десять километров в сорокаградусный мороз, только чтобы поцеловаться. Кака любовь, а!

Чудила начал свой рассказ, о том, как он был влюблен, и бегал босиком зимой по снегу к своей возлюбленной в соседнюю деревню. Пэлле слышала эту историю уже раз десять, но и в этот раз, как и во все предыдущие, она смиренно слушала душевные излияния Чудилы. Она поймала себя на мысли, что ей интересно.

– А что было потом? – поинтересовалась Пэлле. – Вы поженились?

– Нет, – ответил Чудила. – Она вышла замуж за другого мужчину. Да и я потом женился на другой женщине.

Пэлле тяжело вздохнула. Улыбка сошла с ее лица. Глаза погрустнели. Чудила продолжал свой рассказ, но Пэлле уже не слушала его. Она погрузилась в мысли о том, что жизнь порой бывает крайне несправедлива, а люди могут совсем не испытывать любви по отношению к тем, кто их очень сильно любит.

Чудила вернулся в свою мастерскую, а Пэлле в свою лабораторию. Не прошло и десяти минут, как в гости к Пэлле нагрянул немец. Вообще-то его имя Фридрих и он был вовсе не немец, но все на заводе звали его немцем. Одет он был в свою несменную футболку с надписью «Übermensch»⁵