—На сегодня наши дела окончены, мой остроухий друг! — жизнерадостно вещал торговец, быстро убрав документы за пазуху. — Мы почти все сделали, остались детали.

—Дай угадаю — эти «детали» займут ничуть не меньше времени, чем основные дела. — скривился Дола, недовольно прянув ушами.

—Но-но-но! — Фалько шутливо погрозил ему мясистым пальцем. — Пара-тройка дней и обоз будет готов покинуть город.

—Скорее бы, — тоскливо вздохнул иллириец, — Я уже ненавижу Ресургем.

—Жаль, ты не побывал здесь в лучшие дни. Когда-то этот город бурлил жизнью. — вздохнул Фалько, неторопливо ступая по мощеной дороге.

—И будет бурлить вновь. Когда-нибудь мы увидим — если нас с братом сюда снова занесёт. — пожал в ответ плечами Дола.

Они шли по Верхнему городу неторопливо, наслаждаясь видами. Что и сказать — эта часть Ресургема принадлежала знати и выглядела соответственно. Дола разглядывал дома и невольно сравнивал город с Иллирианом. Конечно же, Ресургем и в подметки не годился Термариллю и другим городам-дворцам Вечной Земли, но стоило отдать должное людям — они тоже умели создавать красоту.

—Куда вы собираетесь после того, как мы покинем город? — полюбопытствовал Фалько, сложив руки на своём необъятном пузе.

—Сначала выполним уговор, — усмехнулся Дола. — Я обещал тебе защищать обоз на Золотом Пути. А потом... Потом мы отправимся в Аль-Хисант. Наверняка нас поджидают новые, интересные заказы.

—После такого, — Фалько сделал многозначительную паузу, подразумевая приключения наемников в руинах Ресургема, — Я бы предпочёл не искать приключений на голову, а передохнуть. Найти вино и женщин...

Дола хмыкнул, разглядывая круглолицего торговца. Нравился ему Фалько, умел он сочетать в себе деловую хватку и искренность, не свойственную большинству пройдох-торговцев.

—А ты, Фалько? Продолжишь торговать на Золотом Пути или вернёшься в Хальвард?

—Продам товары, и вернусь. Юриона... Пора и о ее будущем подумать. Жениха ей скоро искать. — вздохнул Фалько. — Вот только не по душе ей это будет.

—Не представляю ее замужней дамой, — фыркнул Дола, — Слишком своевольная, слишком... яркая.

Фалько с интересом вскинул голову и щелкнул пальцами.

—Вот скажи мне, как непредвзятое... м-м-м... лицо! Бес, каким ты видишь ее будущее?

—Она сильна духом, Фалько. — не раздумывая ответил Дола, — Из неё выйдет прекрасная воительница.

Некоторое время торговец пристально разглядывал мощеную дорогу, по которой они с нелюдем шли, а затем проворчал:

—Подобная жизнь полна опасности.

—Дай ей самой сделать выбор, — отозвался Дола. — Никогда не понимал вашей странной, человеческой традиции выдавать дочерей замуж, когда они совсем ещё... дети.

—Мы слишком мало живём, чтобы успеть пожить для себя. Нет у нас вечности в запасе, чтобы вволю нагуляться. — вздохнул Фалько и невесело улыбнулся. — А, что там говорить. Юриона всегда была упрямой, и если уж втемяшится ей что в голову — до конца пойдёт.

Дола в ответ лишь хмыкнул и дальнейший путь они продолжили в молчании, думая каждый о своём.

На Ресургем опустились сумерки, когда иллириец и торговец вернулись в Нижний город. Стоило им войти во дворик богадельни, как по ступенькам дома тут же сбежала Юриона.

—Наконец-то вернулись! — радостно воскликнула она, подбежав к отцу и крепко его обняв.

Затем повернулась к иллирийцу и ослепительно улыбнулась.

—Дяденька, а у нас для вас сюрприз!

—Надеюсь — хороший. — буркнул Дола, желая лишь одного: доплестись до кровати и уснуть. — Не люблю сюрпризы. Они, как правило, неприятные.

Бюрократическая волокита везде была одинаковой — что на Вечной Земле Иллириан, что в Джалмаринене. И так же одинаково вгоняла в тоску, от чего Доле иногда казалось, что все эти бумажки — какой-то изощрённый вид наказаний для тех, кто оступился в прошлой жизни.

А Юриона продолжала лукаво улыбаться.

—Тебе понравится. — услышал иллириец знакомый голос.

Вскинув голову, Дола увидел, что на крыльце, в дверном проёме появился Лайе. Он шёл осторожно, опираясь одной рукой на плечо Мэда, а другой на трость. Лайе сильно хромал, выглядел осунувшимся, под глазами залегли темные круги, а спутавшиеся волосы рассыпались по плечам. Дойдя до порога, он прислонился к дверному косяку, поймал взгляд брата и улыбнулся. Напрочь забыв про Фалько и Юриону, Дола тремя прыжками взлетел по ступенькам и сжал близнеца в крепком объятии. Лайе закряхтел, пытаясь высвободиться из рук брата и Дола недоуменно уставился на него.

—Мне больно, — тихо сказал Лайе, но взгляд его был полон тепла.

Дола отпустил его, положил руки на плечи, внимательно разглядывая близнеца.

—Я такой олух, — наконец, выдавил он из себя. — Прости меня, братец.

—Олух, это слишком мягко сказано, — продолжал улыбаться Лайе.

—Из-за моей дурости ты едва не погиб.

—Мы едва не погибли, — поправил его близнец.

—«...и ни один из них не мог жить без другого», — прошептал Дола. — Я помню.

Сияющими глазами он взглянул на Мэда, а затем и на Сольвейг, незаметно возникшую за плечом лекаря.

—Спасибо, — одними губами произнёс нелюдь и ведьма тепло ему улыбнулась.

—Надеюсь, у вас тоже хорошие новости, — усмехнулся Лайе, оперевшись на близнеца.

В ответ Фалько достал из-за пазухи несколько бумажек и многозначительно помахал ими в воздухе.

—Почти все решено, осталось дождаться, когда торгаши из Верхнего города соберут обоз — и можем отправляться в путь. Уж как я истосковался по своему ремеслу!

—Ненавижу этот город, — буркнул Лайе и услышал смешок ведьмы.

—Поверь, синеглазик, ты в этом не одинок, — весело отозвалась Сольвейг.

Дола ничего не сказал, лишь уткнулся носом в шею близнеца, словно не мог поверить, что Лайе здесь, с ним — живой и невредимый.

Обоз медленно тащился по неровной дороге, ведущей сквозь лес, намереваясь добраться к сумеркам до перевалочного пункта на Золотом пути. Лайе мрачно сидел в повозке и прислушивался к голосам снаружи, чувствуя раздражение. Без Дара он ощущал себя совершенно беспомощным и ненавидел себя за это чувство. Лайе не понимал, как можно жить, будучи абсолютно слепым и глухим к духам этого мира. Он не представлял, как с этим живёт Дола — не видит, не слышит ничего, опирается лишь на собственное, почти звериное чутьё.

Иллириец постоянно пытался найти в себе хоть что-то, самые крохи былой силы, и это становилось похоже на одержимость. Вдобавок, факт того, что ему приходится тащиться в телеге по соседству с Сольвейг, отнюдь не улучшал его настроения. Помнится, в первый день пути Лайе взбунтовался и пожелал сесть на лошадь. И через несколько часов монотонной скачки его подвели спина и колено, после чего Дола, невзирая на протесты Лайе, отправил его в повозку, а сам продолжил охранять обоз. Лайе тревожился за него — за его разум, за его сны. Но Сольвейг его «успокоила», сообщив, что Дола теперь спит спокойно, без кошмаров, ибо она тоже способна его защитить. Когда Лайе попытался объяснить, что его брат видит не просто кошмары, что все гораздо сложнее, что он не отличает сны от реальности, ведьма отмахнулась от нелюдя, как от назойливой мухи, чем вызвала у него острый приступ желания свернуть маленькой женщине шею. Вот и сейчас они опять ехали вдвоём, в очередной бесконечный раз препираясь между собой. В этот раз Лайе прицепился к браслету, который ведьма искусно плела вот уже несколько дней. Делала она это неторопливо и со стороны могло показаться, что женщина просто коротает время в бесконечно долгой поездке. Только вот Лайе знал — браслет предназначен его брату, и потому он просто не смог смолчать.

—Все приворожить хочешь, а, ведьма?

Сольвейг хмыкнула, не отрываясь от своего занятия.

—Вовсе нет, синеглазик. Зачем мне ворожба, если он и так — мой?

—Твой? Он что — собственность? — буркнул Лайе.

—Не корчи из себя благородного, — теперь настал черёд ведьмы поморщиться. — Ты точно так же считаешь Беса своим. И кстати, подсматривать нехорошо, синеглазик.