Провести разговор с Домашем, Дан, по здравому размышлению, решил в тот день, когда подтвердятся слова Семена. Слова о продаже «на ура» корчаг, кувшинов и остальных братин с кисельницами, расписанных Даном. Имея на руках подобный аргумент, втолковывать гончару «бизнес-план» будет гораздо проще.

… Разговор должен был произойти сегодня. С утра гончар унес на торг расписанные Даном сосуды, и не перевалило солнце еще за полдень, как Домаш уже явился обратно. И причем не один, а с ганзейцем, готовым скупить всю расписанную Даном продукцию на неделю вперед. На подобный успех Дан даже не рассчитывал, это был фурор, подарок судьбы… Но бирич новгородского посадника спутал все планы…

Крупная, еще не старая, женщина в темной одежде, с платком на голове, повернулась к Дану. Властное лицо, чуть навыкате круглые ястребиные глаза.

— Садись, — уронила она, внимательно наблюдая за Даном.

Дан оглянулся: — Куда?

— Туда, — словно услышав его немой вопрос, указала женщина на кресло возле стола.

Дан уселся в указанное кресло, на вид — просто большую табуретку со спинкой, и скользнул взглядом по горнице. Он впервые был в подобном доме, да еще на считающейся богатой улице вдоль берега Волхова.

Не очень высокий потолок, узкие окна с мутноватыми — на взгляд Дана — стеклами. Простая обстановка — стол на толстых ножках, сдвинутые к стенам лавки, комод с закругленными углами и несколько пустых кресел. Слегка поскрипывающие ровные половицы и икона над креслом во главе стола. Подсвечники с восковыми свечами… Все очень добротное.

Хозяйка горницы опустилась в кресло напротив Дана, бросила биричу: — Оставь нас!

Столкнувшись с выходящим биричем, в помещение, сжимая в руке что-то навроде шапки, ворвался мужчина в одежде красного цвета, подпоясанный поверх платья резко выделявшимся, подозрительно желтым, толи позолоченным, толи… скорее даже золотым, ремнем-поясом. На этом ремне, через перевязь, у мужчины висел меч в ножнах — Дан уже не раз видел подобное оружие. Притом, у многих новгородцев… Темно-русые волосы, длинные, как у Домаша, и также, как у Домаша, заплетенные в косы, рыжеватые усы и борода, чуть посветлее оттенком и столь же радикально сплетенная в две косы. Мужчина, придерживая меч, подошел к хозяйке горницы, наклонился и быстро коснулся ее ладони губами. Затем подтащил к креслу женщины свободное кресло и с размаху плюхнулся в него. Справа от хозяйки дома, лицом к Дану. И сразу стало видно сходство между мужчиной и женщиной, хотя мужчина и был моложе женщины.

— Мать и сын, — сообразил Дан…

— Гадаешь, — спросила женщина у Дана, — зачем тебя позвали к посаднику?

— Нет, боярыня, — спокойно ответил Дан, — не гадаю…

То, что перед ним находилась глава семейства бояр Борецких, известная в Новгороде, как Марфа Посадница, Дан понял, едва только вошел в помещение. Как-никак, личность в истории довольно знаменитая.

— Зачем гадать? — добавил Дан, не дожидаясь продолжения вопроса, и улыбнулся. — Сами сейчас все скажете.

— Интересно, — промолвила дама с ястребиными глазами, в ее голосе явно просквозило удивление, — очень даже интересно. — И спросила: — Знаешь, кто я?

— Знаю, — просто ответил Дан.

— Откуда? — тут же задала вопрос боярыня.

— Наслышан, — уклончиво сказал Дан.

Наступила некоторая пауза. Мужчина, все время неприкрыто рассматривавший Дана, наклонился к женщине и что-то прошептал ей. Дан расслышал только: — … я же говорил тебе!

— Скажи, зачем в работники пошел? — неожиданно и громко раздалось от дверей.

Дан дернулся, стремительно, по вбитой еще в армии привычке, реагировать на все неожиданное… Одновременно, на всякий случай, отклоняясь в сторону, то есть, уходя с линии возможного удара… Уходя, насколько позволяло кресло.

У дверей горницы стоял еще один гость боярыни, мужчина с таким же желтым поясом и мечом, как у сына хозяйки горницы, но, при этом при всем, имеющий неимоверно высокий рост… С длинными темными усами и также, заплетенными в косы, волосами и бородой. Крепко скроенный и уже немолодой, примерно, одних лет с боярыней… Его рост поразил Дана — Дан и сам не был маленьким, однако тип у дверей выглядел настоящим гигантом. Настоящей «дубиной стоеросовой», как сказали бы в покинутом Даном времени… Вопреки тому, что Дан читал в своем 21 веке — якобы народ в средние века был весьма малорослым и хилым по сравнению с людьми 21 века, в Новгороде, Новгороде этого,15 века, народ, если и был помельче соотечественников Дана из 21 века, то не намного и далеко не все. Короче, хотя Дан и не был маленьким, и в Новгороде не так много народу могло сравниться с ним ростом, но сейчас он ощутил себя совсем мелким, почти пигмеем.

— Да, я и сам не знаю, — честно ответил Дан. А что он мог этому очередному и, скорее всего, довольно важному гостю Марфы Посадницы сказать? Начать делиться с ним сведениями о том, как в темном подъезде, лет так, примерно, через 600 с хвостиком — после торжественных или какие они там будут, похорон всех находящихся в этом зале, его, Дана, жителя того далекого времени, гражданина пока еще не существующего государства, шандарахнули чем-то тяжелым по «башке» и он, нежданно-негаданно, очутился здесь? Приблизительно, за 6 веков до своего рождения..?

«Дылда» подошел к женщине и, придерживая висящий на кованом желтом поясе меч — в украшенных металлическими бляшками ножнах, тоже подтащил к хозяйке дома свободное кресло. Но уже с другой стороны. И также, с размаху, уселся в него. Кресло даже не скрипнуло.

— Во, классно мебель делают, — невольно мелькнуло в голове Дана — относительно кресла и относительно мастеров, делавших его. А также относительно многокилограммового тела «дылды», упавшего в него.

Устроившись, дылда что-то быстро зашептал боярыне. Посадница закивала головой, словно соглашаясь с ним. Дылда прекратил шептать, и уже громко обронил: — Иона болен и не придет.

Посадница снова кивнула головой, будто знала и об этом. Напротив Дана теперь сидело трое, уставившихся на него, людей. И не просто людей, а, как он догадывался, высших чинов Господина Великого Новгорода.

— Блин, — подумал Дан, — это, конечно, здорово, что, едва попав в Новгород, я сразу заинтересовал саму Марфу Посадницу, неофициальную правительницу города, но какого черта они смотрят так, словно примериваются, с какой стороны начать сдирать с меня шкуру. С левой или с правой… — Дан почувствовал нарастающее раздражение. Его всегда злило непонятное внимание к своей персоне, а тут тем более. В голове у него крутились разные мысли и одна из них: — Что они могли узнать обо мне, коль так таращатся? — относилась к гончару Домашу. — Может, гончар им сказал, что у меня крылья на спине растут и хвост..? И, вообще, зачем я им нужен? — Когда Дан шел за биричем сюда, он, почему-то, совсем по-другому видел это «рандеву»…

— Ты, человек, за дурачков нас не считай, — промолвила боярыня. — Не хочешь отвечать — не отвечай, только, вот, тысяцкий утверждает, что ты, хотя и молод зело, но воин… — Посадница полуобернулась к «стоеросовой детине»: — Я верно говорю, Василий?

«Детина» ухмыльнулся и подтвердил: — Верно, матушка! — Голос у тысяцкого был низкий, с легкой хрипотцой.

— А, — подумал Дан, — так это тысяцкий…

— Вот, — наставительно произнесла боярыня, — а пошел в работники…

Дан замялся. Да, уж, попал. Еще с курса средневековой истории он помнил, что воин не мог, не должен был идти в работники, ибо это противоречило всей морали средневекового общества. Эта троица приняла Дана за воина и теперь нужно было как-то объяснить им, что сие не так… или не объяснить. Дан пристально обвел взглядом горницу и людей, сидящих напротив…

— Ты глазом-то не зыркай, — отреагировал на его «осмотр» тысяцкий и поправил меч на поясе, демонстративно поправил. — Мы тебя не в «темную» сажать позвали, а разговор говорить!

— А я и не пошел в работники, — наконец, решил сказать Дан, — я просто очнулся в сарае у Домаша. — И, на всякий случай, уточнил: — Но я не помню, как туда попал.