Оставив в стороне стены монастыря и пройдя за телегой еще метров 500, по раскисшей, после недавнего дождя, колее, Дан увидел пристань и, покачивающуюся на мелкой волне, речную ладью с мачтой посередине. Ладья была причалена к деревянным сходням-мостику. На берегу, возле пристани, и в ладье суетились — перекладывали тюки и готовились к отплытию бородачи, одетые, явно, не по-новгородски — в короткие приталенные кафтаны с узкими рукавами и, когда-то яркие, а теперь просто грязные, в обтяжку, штаны-шоссы, похожие на трико.

Дан насчитал возле лодки аж шесть человек.

— В общем-то, как для грузчиков, слуг даже маловато, — отметил он про себя. — А, где же купец и остальные… новгородцы — гребцы, капитан и лоцман?

Один из шестерых бородачей, тот, кто был с самой короткой бородой и который, в отличие от остальных, почти ничего не делал, а, лишь, указывал — кому куда что ложить, а еще был единственным, кто имел на голове шляпу с небольшими отворотами — прочие немцы были в каких-то чепчиках — заметив, запряженную лошадью телегу и сопровождавших ее людей, что-то сказал ближайшему крепыщу и шагнул навстречу Дану.

— Ага, — сообразил Дан, — кажется я ошибся. Слуг пятеро, а этот, шагнувший мне навстречу, судя по всему, тот самый купец, о котором говорил Домаш, купец, которому я должен отдать амфоры и кувшины и получить за них с купца наличные деньги.

Дан приказал возчику остановиться. И, тут же, возле него оказался Рудый.

— Боярин… — ни Рудый, ни Клевец и ни тем более Хотев никогда не знали обычного литвина Дана. С самого начала они знали только боярина Дана. Поэтому и относились к нему, как к боярину. В свою очередь, и Дан особых поводов для панибратства телохранителям не давал… — Боярин, — тихо сказал рыжий, — подозрительно, что здесь никого нет, кроме немцев. И на головах у них подшлемники вместо простых шапок.

— Понял, — негромко ответил Дан, смотря на сделавшего пару шагов и тоже остановившегося купца. Не оборачиваясь, Дан обронил — так, чтобы его услышали только свои: — Внимание. У ганзейца вместо слуг наемные гриди. — В то, что рядовые слуги носят на голове вместо шапок солдатские подшлемники — по утверждению Рудого — Дан, при всем своём неведении ганзейских порядков, не верил. Скорее всего, это были люди из того самого, известного Дану еще по учебникам прошлого-будущего «военного народа» ганзейских городов — обедневшие и подавшиеся на заработки в города мелкие дворяне, ни к чему, кроме войны не приспособленные — то есть, младшие сыновья различных баронов, рыцарей и прочих дворян, которым не светило никакое наследство; обнищавшие члены городских цехов и гильдий, кои по собственной криворукости или безмозглости не могли обеспечить себе нормальную жизнь; ученики ремесленников или купцов, по живости характера не спешащие становиться мастерами или которым надоело быть вечными подмастерьями… Иначе говоря, обычные наемники-рутьеры, «продающие свой меч». — То бишь, ганзеец нанял солдат, — думал Дан. — Вопрос — зачем? И при этом неясно — где обязанные быть тут гребцы с ладьи и остальные новгородцы…?

Заморский гость приветственно замахал рукой, приглашая гостей подъехать ближе.

— Давай Храпун, — громко сказал Дан возчику, крепкому блондинистому новгородцу с окладистой бородой и простым христианским именем — Храпун Упертый, — подъедь ближе к сходням. — А, не столь громко, добавил: — Всем внимание! Тебя Храпун, — не сводя глаз с немцев, но обращаясь, персонально, к возчику, произнес Дан, — это тоже касается.

Возчик, удивленно хлопая белесыми глазами, взглянул на Дана — хм, боярин и заботится о нем — но ничего не сказал.

Заставив свою лошадку сделать еще с десяток шагов, Храпун Упертый снова остановил телегу. До уреза реки оставалось всего ничего и от серо-зеленой воды уже ощутимо тянуло холодом. Дан поежился…

Теперь Дан смог получше рассмотреть лицо купца, похоже, настороженность сопровождающих телегу с товаром людей, не сильно понравилась немцу. Во всяком случае, лицо его, на мгновение, скривилось… Но, всего лишь, на мгновение и, тут же, ганзеец заулыбался, как золотая монета.

— Здесь, как я понимаю, остаток моего заказа? — хорошо говоря по-словенски, спросил купец, указывая рукой на телегу с горшками и амфорами. И, не дожидаясь ответа Дана, заявил: — Очень-очень вовремя. Я, как раз, товар укладываю в ладью.

— Пересчитывать и проверять кувшины будешь? — задал вопрос Дан, отведя левую руку за спину, как бы поправить там что и несколько раз сжимая и разжимая кулак за спиной — делая знак своим телохранителям — «Быть наготове», одновременно похлопывая второй рукой по переложенной соломой и рогожей керамике.

— Зачем пересчитывать, — смотря в глаза Дану и радушно улыбаясь, сказал немец. — Новгородцы честные люди!

— Добро, — обронил Дан. И, заложив пальцы за свой, специально надетый сегодня, боярский пояс… — дабы немец знал, кто приехал получать деньги и подумал, прежде чем выкидывать какие-либо фортели… — поинтересовался: — А платить когда будешь?

— О, прошу прощения, ваша милость, — сделал вид, что только сейчас заметил боярский пояс ганзеец и низко поклонился Дану. — Коль, ваша милость, сами приехали за деньгами, сейчас сразу и заплачу. — И крикнул: — Ханс!

Дан спинным мозгом почувствовал, как, стоящие пообочь и позади — Рудый, Клевец и Хотев, мгновенно напряглись и положили руки на рукояти своих топоров и дубин, а Микула перехватил по-боевому копье. Лишь возчик продолжал спокойно сидеть на передке своей телеги и таращиться на немцев.

Один из солдат, Дан мысленно окрестил их «ландскнехтами» по аналогии со знаменитыми немецкими наемниками, вытащил из ладьи небольшой и, вроде как весь окованный железом, сундучок и, держа его в руках, направился к купцу. Ганзейский гость взял сундучок из рук слуги и подал Дану. Дан потянулся за сундучком… и увидел рыжие глаза немца-слуги и блеснувший клинок длинного кинжала. И, в то же мгновение, немец-слуга, принесший купцу сундучок, метнулся к стоявшему рядом с Даном Хотеву… Одновременно сзади, за спиной Дана, послышался тупой стук и приглушенный вскрик Микулы… Дальнейшее Дан запомнил отдельными урывками — ганзеец-купец, неожиданно, роняет денежный сундучок и в руке у него обнаруживается не менее длинный, чем у слуги кинжал… Хотев отбивает топором кинжал слуги, а в следующий миг его топор врубается рыжеглазому немцу в плечо… Глухие шлепки и чей-то вой сзади… Бегущие от ладьи с распяленными в крике ртами, с мечами в руках, «купеческие слуги»… Сам Дан, с силой бьющий ногой по колену ганзейца… Затем он же, метающий свои ножи, которые теперь всегда при нем, в набегающих немцев и двое падающих «ландскнехтов» — у одного нож в горле, у другого торчит из глаза… Проскочившая в сознании мысль — «Ни хрена ж себе, в глаз попал…» Сверкание лезвия меча над головой успевшего присесть Дана… Хруст костей и оседающий, с топором Хотева в голове, напавший на Дана мечник… Опять он же, Дан, пытающийся проткнуть, чужим мечом — подхваченным у мертвого немца, хромающего купца… и все. Куча трупов на земле в разнообразных позах и Рудый с Клевцом, стерегущие сидящего на траве ганзейца и двух, стоящих подле купца — один с повисшей плетью рукой, второй с залитой кровью половиной лица, бросивших оружие наемников. Да, еще Хотев опирается на чужое копье возле Дана…

Дан посмотрел на купца и безоружных рутьеров-ландскнехтов, на, без единой царапины, телохранителей — Рудого с Клевцом и Хотева, обвел взглядом понуро стоящую лошадь с телегой и лежащих людей, мертвых или, по ошибке еще остающихся живыми и стонущих… Увидел на телеге неподвижного, раскинувшегося прямо на кувшинах и амфорах, Храпуна с кровавой полосой на груди, все еще сжимающего в руке поводья; чуть дальше, за телегой, на траве — лицом в землю, узнал Микулу с арбалетным болтом — то, что это арбалетный болт, Дан, почему-то, понял сразу — в спине… Посмотрел на свои руки, продолжающие держать меч… И воткнул меч в землю. А потом подошел к телеге, зачем-то потрогал мертвого извозчика, шагнул к Микуле, присел рядом с ним на траву. Протянул руку к стражнику и… вздрогнул от еле слышного: — Больно… — Секунда растерянности… и быстрая команда: — Хотев помоги, он жив! — Вдвоем с Хотевом они осторожно, стараясь не задеть торчащий из спины Микулы арбалетный болт, положили охранника на бок, подперев его кувшинами с телеги.