Мартин Мелой сидел на своей стороне двуспальной кровати королевских размеров в отеле Св. Давида. Его нос беспрестанно тек, глаза опухли от слез и он часто всхлипывал, прежде чем отряхнуть голову в попытке взять эмоции под контроль. Нужно было написать то, что он собирался. Рука задрожала, и он взглянул на полупустой пузырек с таблетками и поблескивающую на прикроватном столике бутылку водки. Времени оставалось мало. «Мне жаль», — нацарапал он на тонкой бумаге с отпечатанными сверху названием и контактами отеля.

Мужчина выдавил из себя еще пару слов, прежде чем лечь на кровать, лист балансировал на его груди. Глаза захлопнулись, и он подумал о своей Мэри Браун, которая переименовала себя в великую Марию Бруно и надеялась, что оправдает это имя. Возможно, он никогда не был в меру драматичен для нее при жизни, но надеялся, что его смерть будет достаточно в голливудском стиле для его восхитительной, блистательной, талантливой жены. Его дыхание замедлилось.

Эдриенн Скотт перебрала с выпивкой, и ее голова гудела, когда встала и почти ползком направилась на кухню. Не дожидаясь, пока вода охладится, она наполнила стакан и с жадностью проглотила его теплое содержимое, чтобы вновь заполнить его. В этот раз она глотала чуть медленнее, дрожащая рука с легкостью отыскала в темноте парацетамол. Опыт у нее был приличный. Проглотив таблетки, она затуманенным взором посмотрела в ночное небо сквозь кухонное окно. Продолжать так жить было нельзя. А завтра — было днем посещения. Продираясь обратно в спальню, успокоенная мыслью, что впереди еще три-четыре часа темноты, прежде чем придется что-то делать, она мечтала, чтобы мысль о свидании с сыном не наполняла ее таким ужасом.

Высоко над Миллениум центром Джек Харкнесс позволял дождю стекать по волосам, пока он, стоя ровно, со сжатой челюстью и мрачным взглядом, смотрел на город.

Часы в Кардиффе медленно отсчитывали время до рассвета.

Церковь Св. Бартоломея располагалась позади от гудения трафика на Авеню Ллойда Джорджа, которое стихало ближе к центру Кардифф Бэй. Джек понимал, что в ночи не хватит часов, чтобы осмотреть все потенциально идеальные места для репетиций, а это было одно из подходящих мест. В конце концов, пришельца к ним должен был привести голос Янто, и, казалось, он может звучать довольно хорошо в любом месте. И все же он должен был принять, что у церкви было свое очарование, снаружи традиционная серая земля была усыпана листьями, создающими чувство защищенности, но не настолько, чтобы каждый из расставленных на автостоянке и дорогах вооруженных полицейских мгновенно не окружил их при необходимости.

Джек изнутри разглядывал декоративно закрашенные окна. На фасаде их было пять и по четыре с каждого бока.

— Если он хочет поиграться со стеклом, — пробормотал он, — я дам ему стекло.

Он сжал зубы и осмотрел рамки, снабженные по углам маленькими снарядами, которые задействуются при контакте со стеклом и рассчитанные на то, чтобы не убить пришельца, а повести в том направлении, в котором хотел Джек, дезориентировать его настолько, чтобы, приземлившись, он угодил в ловушку.

Он проверил часы и ощутил гул возбуждения в желудке. 10:50. Время «сейчас или никогда» почти настало.

Янто проверил музыкальную дорожку компактного диска, казалось, уже в тысячный раз с момента, как они прибыли, его пальцы нажимали на воспроизведение, потом остановку, снова воспроизведение и так снова и снова.

— Готов? — улыбнулся ему Джек. — Твой выход через десять минут.

Впервые пресса сделала то, о чем ее попросили, двухминутное молчание было разрекламировано во всех новостях и радио-шоу. Даже судьи объявили, что ждут от всех конкурсантов независимо от того прошли они в финал или нет, что те почтут молчанием память убитых. Места для репетиций оставались закрытыми по всей стране. Как если бы один человек мог контролировать звук Кардиффа, Джек Харкнесс держал палец на пульте управления.

— Я готов.

Джек прикоснулся к устройству в ухе.

— Гвен?

— Готова. Хотя все, что я делаю — торчу здесь, пока там внутри происходит все действие…

Джеку не обязательно нужно было видеть ее, чтобы знать, что она стоит у стола, кожаная куртка застегнута, а она горит желанием оказаться на поле действия, чем торчать узницей в Хабе.

— Эй, ты усовершенствовала программу, так что лучше всех умеешь ею пользоваться.

— Лучше бы я делала это с удаленного компьютера, чем здесь.

— Что ж, уже слишком поздно, — он улыбнулся. — И если бы меня спросили, тебе идет безумствовать.

— Неужели? Ладно, не перевозбудись, я никогда не надену белый халат и очки.

— Жаль. Это выглядит сексуально.

— Отвали, Джек.

Он засмеялся.

— Просто будь на связи. Как только увидишь какую-либо активность, я хочу об этом знать.

— Есть.

Отключившись, он вновь взглянул на часы. Еще пять минут.

— Я не против вернуться в Хаб и надеть белый халат, — тихо стоящий за алтарем Янто выглядел нервным, одной рукой дергая рукав рубашки.

— Ты лучше всего выглядишь в костюме, — подмигнул Джек.

— Думаю, ты это уже говорил. Пора?

— Еще несколько минут. — Он вновь надавил на устройство. — Катлер?

Послышался резкий лондонский говор.

— Здесь. Под проклятым дождем. Пока все тихо.

— Хорошо.

Джек глубоко вздохнул. Приготовления были сделаны. Все что они могли — это петь и надеяться на лучшее.

Катлер откинулся на сидении и вздохнул. Окно машины было спущено, так что он мог отчетливо видеть все, что спустится с серого неба или появится из-за деревьев и кустов, принесенный ветром дождь обрызгивал ему лицо. Его нервы звенели, и он сопротивлялся острой необходимости закурить. Если бы он только знал, откуда и как появится пришелец, он как минимум мог бы сфокусироваться. Ему казалось, что сейчас ему бы пригодилось умение поворачивать голову вокруг своей оси, как та девочка из «Экзорциста». Только так он мог увидеть все, что происходило вокруг.

Движение в боковом зеркале заставило сердце подскочить, затем он нахмурился, еще больше морщинок появилось на его сморщенном лице. Фигура, спускающаяся вниз по тихой улице, не принадлежала пришельцу. Ну, технически нет, но детектив Катлер был как минимум обеспокоен.

— Чертовы студенты, — пробормотал он себе под нос.

Девушка с длинными темными волосами определенно была одной из кардиффских студенток, в этом он не сомневался. Она была невысокого роста, с неаккуратным конским хвостом, индийский шифоновый шарф не к месту был накинут на футболку с изображением названия рок-группы, поблескивающую под небрежно накинутой джинсовой курткой, когда она вразвалочку прошла мимо его машины. «Франц Фердинанд» высветилось на черной материи, буквы появлялись и исчезали с каждым шагом.

Он вздохнул. Она подпевала тому, что поступало ей в уши из ай-пода или подобного устройства для тех, кому до 25 лет. Ее голос звучал не так-то плохо на фоне дождя, но он не узнавал напеваемой ею рок-музыки, хотя мотив казался знакомым. Может быть, U2.

Пение.

— Дьявол.

Проклиная свое невезение, Катлер выбрался из машины; дождь тут же пробрался под рубашку и погнал дрожь по спине. Он сделал пару шагов рысцой, чтобы достичь девушки, которая остановилась и достала телефон, счастливо набирая сообщение и, казалось, не обращая никакого внимания на холод и влагу. Неудивительно, что он ненавидел студентов. Они всегда были чертовски молодыми, полными идеалов и оптимизма. Не такими взрослыми сварливыми скотами, как он сам.

Катлер постучал ей по плечу, и она слегка вздрогнула, но по крайней мере перестала петь. Последнее, что им было нужно, — это атака пришельца на еще одно гражданское лицо, и если бы такое случилось, он не хотел быть единственным, кто окажется поблизости. Он видел дело рук пришельца, так что перспективы не особенно воодушевляли.