Шейд прав — Скай таскалась за ним, как привязанная. Однако никогда, никогда она не смотрела на него, как некоторые другие девушки: с вожделением, со страстью, с желанием. В её взгляде всегда был только восторг и обожание, тревога и свирепая неприязнь к его обидчикам, порой надуманным. Ведь даже когда она прижалась к нему перед дракой, и когда брала потом за руку, он ощущал с её стороны не любовный трепет, и уж, тем более, не похоть, а лишь товарищескую поддержку и желание подбодрить.

Понимание этого приходит к Эрику только сейчас, когда уже слишком поздно.

— Дура, блять, — плюётся он. — Какая же ты дура.

Прости. Прости. Прости.

Закусив губу, Скай кивает головой, как заведённая.

Эрик прав, она сама во всём виновата, она одна. Надо было рассказать ему, довериться, рискнуть, уповая на то, что он не прогонит её, разрешит остаться рядом, позволит помогать.

Скай громко шмыгает носом, вытирает слёзы и подходит к двери своей клетки. Они с Эриком должны бороться за свои жизни, должны попробовать сбежать, потому что к ним на помощь никто не придёт, а отец никогда не согласится на условия мятежников, не предаст город. И так уже сколько времени потеряно!

Просунув руку наружу, Скай ощупывает запор и удовлетворённо кивает — замок конструкции прошлого века, а значит, открыть его будет несложно, нужно только найти что-нибудь достаточно прочное и гибкое. А потом можно и решение поискать.

Она шарит взглядом по своей клетке, по неподалёку стоящему столу, на котором утром лежало её оружие, а сейчас пустому, по заплесневелым стенам, грязному мокрому полу, и задерживается на решётке ограждения. Оценив расстояние между прутьями, Скай сначала просовывает ногу, затем, почти без труда, весь корпус. Однако для головы размера отверстия недостаточно, и она застревает. Скай чертыхается про себя, а Эрик, внимательно следящий за её действиями, громко матерится вслух.

Лязг открывающейся двери застаёт их врасплох и рушит все планы. Скай поспешно протискивается обратно, и когда Шейд заходит в подвал, она уже сидит на своей лежанке, потупив взгляд и смиренно сложив руки на коленях.

На Шейде чёрная майка-борцовка, длинные форменные брюки, прикрывающие обычные протезы, и высокие тяжёлые берцы на шнуровке. Без своих жутких дугообразных ног трансформера он обычного роста и кажется рядовым солдатом Бесстрашия, который немного чем-то расстроен. В отсутствие галдящей свиты, подобострастно взирающей на него в ожидании сильных и жёстких решений, Шейд не язвит, не глумится и не угрожает. Он угрюмо молчит и методично переходит от клетки к клетке, надолго задерживаясь около Скай, пристально рассматривает вновь неподвижную фигуру и с каждой остановкой мрачнеет всё больше.

В очередной раз оказавшись у камеры Эрика, Шейд, наконец, заговаривает.

— Так это правда? — тихо спрашивает он. — Долбаный ублюдок… ты правда трахнул её?

Его голос дрожит от ярости, лицо подёргивается от нервного тика. Сейчас перед Эриком не лидер повстанцев, не хладнокровный и жестокий убийца, за власть над городом готовый на всё, сейчас перед ним разгневанный мужчина, которому больно. Почти человек.

— Пошёл ты! Тебя это не касается. — Эрик не собирается оправдываться.

— Фракция превыше крови, важнее семьи, так ведь? — придушенно сипит Шейд. Он не слышит ответа Эрика, да и не слушает. — Но не для неё, понимаешь? Не для неё… Тогда, в госпитале, она просила оставить её тело в Бесстрашии, если не выживет после операции. «Потому что моя семья теперь здесь», сказала она. Она же о тебе говорила… Не о нас, не о фракции, а о тебе!

Руки Шейда трясутся, и он вцепляется в прутья.

— Говорят, она кричала так, что на улице было слышно. Из Ямы, блять… на улице, блять!!! И она всё равно пришла за тобой сегодня… Она нормальная вообще теперь? Ты хоть понимаешь, что сделал, мразь?! Зачем она тебе понадобилась?!

Чёрный кулак бьёт в металлическую решётку, Шейд скрипит зубами от боли, но продолжает колотить. Его выдержки хватило ненадолго, и теперь он кричит:

— У тебя ведь хуева куча баб! Вы с Марлен и Линн постоянно кувыркаетесь втроём. Тори отсасывает тебе прямо под рабочим столом, когда ты читаешь отчёты. Говорят, ты даже Мэтьюс пялил. Ты в любую минуту можешь засадить той эрудитской сучке, которая у тебя живёт! Зачем тебе понадобилась Скай?!

— Заткнись, блять! Заткнись, сука! — ревёт Эрик. И теперь уже его трясёт от ярости, теперь уже он задыхается от боли и колотит по решётке. Как объяснить этому чёртову мудлону, что он всегда так делал? Всегда, когда ему было плохо, когда его накрывала тьма, он делал больно другим, и от этого становилось легче. Как объяснить, что только когда ушла Кэт, он понял, какой беспросветной бывает тьма?! Настолько беспросветной, что даже по щенячьи доверчиво глядящие на него серо-голубые глаза не смогли его остановить. Как объяснить, что он хотел бы всё вернуть назад, чтобы исправить, что он сожалеет? Впервые в жизни искренне сожалеет…

— Иди на хуй!!! — ревёт Эрик. Это единственное объяснение, которое у него есть для окружающих.

Двое одинаково разъярённых мужчин стоят по разные стороны прочной металлической решётки, в любую секунду готовые вцепиться в глотку друг друга — каждый в защиту своей женщины. Шейд первым разжимает кулаки, на его лице появляется жестокая усмешка.

— Кажется, я знаю, что отрежу тебе, если ваш папаша не станет сговорчивей, — рычит он свирепо. — В отличие от нас с тобой, он своей семьёй дорожит. Так вот хуй ему, а не наследничек. — Шейду нравится получившийся каламбур, и он заходится злобным смехом: — Ха-ха-ха… причём хуй в прямом смысле… в подарочной коробке с красным бантиком…

Он ещё какое-то время гогочет, но вдруг его смех резко обрывается, лицо искажает новый приступ ярости.

— Джон знает? — Шейд смотрит на Эрика, а потом обречённо машет рукой. — Если пока не знает, то скоро узнает. Бабка ваша рассказывала, Джон молится на дочь…

Шейд отходит от Эрика и, обхватив ладонями лысую голову, мерит шагами пролёт между двумя клетками.

— Кретин, ты спутал мне все карты! — Он снова бьёт по решётке. — Сука! Я могу порезать тебя на куски, а выйдет так, что Джон только спасибо мне скажет. Может ведь случиться такой расклад, а?! Может ведь Джон захотеть подвесить тебя за яйца за то, что ты сделал? Если так, то никто тебя не спасёт, даже она…

Мужчины поворачиваются на странный звук, который уже какое-то время доносится со стороны Скай, и на который они в порыве разбушевавшихся эмоций до этого момента не обращали внимания. Скай стоит, вцепившись руками в решётку, и тихонько подвывает, её лицо блестит от слёз, а губы закушены.

— На хуй всё, — шепчет Шейд, скорее, себе, чем Эрику. — На хуй и тебя, и вашего ебанутого папашу, и ваш сраный Чикаго. Мы уедем. С ней вдвоём. В Лос-Анджелес. Или даже в Сиэтл. Подальше от вас, мразей. А вы тут сами пережрёте друг друга, как пауки в банке…

Шейд идёт к Скай, почти бежит, выражение его лица смягчается. Даже сейчас он не может признаться себе, что испытывает к этой девушке. Но что-то внутри него клокочет от гнева, ноет надсадно, когда полный смятения взгляд Скай останавливается на нём, а потом с тревогой шарит по его лицу, словно не узнавая, и замирает на выглядывающей из-под майки татуировке дракона.