— Он из Сопротивления? — спросил Эрик. Его голос слабел, взгляд уже с трудом фокусировался на лице собеседницы.

— Нет, — сказала Скай. — Это я из Сопротивления.

Зрачки Эрика тревожно расширились, лицо исказилось, когда он попытался ухватиться за ускользающее сознание. Усилия были тщетны, и в конце взгляд Эрика принял по-детски обиженное выражение. Скай взяла его лицо в свои ладони.

— Всё будет хорошо, Эрик. Верь мне, — сказала она.

Скай прижалась к нему, а потом судорожно, в каком-то порыве, крепко обвила шею руками. Слёзы текли по её щекам, бесценные минуты убегали, а она всё никак не могла оторваться, раскачиваясь из стороны в сторону в безмолвной молитве со своей драгоценной ношей.

Боль в грудине не давала дышать, резала внутренности, и Скай расцепила объятия. Долго, жадно, как тогда на крыше, она рассматривала Эрика, стараясь вобрать в себя каждую чёрточку, каждый штрих.

— Как же ты похож на отца, — прошептала Скай. — Такой же красивый, как он.

Скай дотронулась до ссадины на виске Эрика, которую оставил ботинок Фора, крылья её носа гневно дрогнули. Эрик уже не слышал, но она сказала ему:

— Я убью его, обещаю. Я никому не позволю делать тебе больно.

Она найдёт Фора, обязательно найдёт. И выколет его красивые лживые глаза, вырвет его лживый язык и вырежет лживое сердце. Не только за Эрика, но и за Мэгги, за Стинки, за Скарлетт, за Тома, за доктора Питера и за Беатрис… но в большей степени за то, что он оказался прав. Тысячу раз прав! Она тщеславная, слепая, глупая гордячка. И она ещё хвалилась Шейду, что разбирается в людях…

Стыд поглотил Скай полностью, сотрясая всё её существо до кончиков пальцев. Стыд и раскаяние. Только сейчас она поняла, почему самураи добровольно вспарывали себе живот, когда была затронута их честь. А она-то удивлялась такой дикости. Сеппуку и существует именно для таких идиотов, когда нужно кровью смыть свой позор, чтобы хоть как-то извиниться за свою бестолковость. Ей очень хотелось впечатлить Эрика. Пусть он никогда не будет любить её так, как она любит его, но ей хотелось, чтобы Эрик смотрел на неё с уважением, восхищаясь и удивляясь её способностям. Это желание затмило ей разум, и она не смогла распознать предателя прямо у себя под носом. Она одна виновата в том, что Эрик может умереть.

Последняя мысль встряхнула Скай. Она с трудом, опираясь на стену, встала, и пошла к выходу, перемещаясь по периметру гостиной, всё так же держась за стену обеими руками. Ей нужно позвать на помощь. Как говорил дедушка: «На чудо надейся, а сам не зевай». Чудодейственные лекарства вещь хорошая, но лучше, чтобы ещё рядом оказался медик.

Мелкими, осторожными шагами Скай двинулась по направлению к двери, стараясь дышать медленно и неглубоко, как советовал Эрик.

Без всякого сомнения, никогда Эрик не будет любить её так, как она любит его — с восторгом, почти обожествляя — до замирания сердца и красной пелены перед глазами. Как в тот день, когда она удержалась просто нечеловеческим усилием воли, чтобы не засадить нож в глаз Джеральда, который посмел изуродовать родное лицо. Это лицо Скай знала и любила давно, это было лицо её отца, их отца.

Три года назад, когда Бесстрашные прибыли в Искренность, чтобы расследовать пропажу сыворотки правды, Скай, увидев проносящегося мимо молодого Лидера, в первый момент просто застыла от изумления. Хорошо рассмотреть она не успела, но поняла, что где-то это лицо уже видела.

Домой Скай бежала на предельной скорости, не разбирая дороги. Вихрем влетев в кладовку, она лихорадочно расшвыривала коробки, папки, альбомы и книги, и искала, искала, искала… и нашла. Фотокарточка — старая, немного помятая, единственная, на которой была мама. Родители, совсем молодые — маме восемнадцать, отцу двадцать — стояли рядом. Мама очень красивая, а у отца такая открытая мальчишеская улыбка! На снимке он ещё без бороды, и сходство с Эриком ошеломило Скай.

Она сидела на полу, застыв, пытаясь осознать свалившуюся на неё информацию. Там её и нашёл отец.

Скай протянула ему фотографию:

— Почему вы не сказали мне? Почему в тот день, когда ты рассказал о себе и о маме, ты ничего не сказал мне об Эрике?

— Потому что для нас это не имеет никакого значения. Он не тот сын, которым родители гордятся, принцесса.

— Ты стыдишься его? Поэтому носишь бороду, чтобы никто не заметил, как вы похожи?

— Я не хочу иметь с ним ничего общего. И тебе не советую.

— Конечно, отец. — Скай не собиралась спорить. Пока не собиралась.

Скай часто размышляла — когда человек становится взрослым? С какого-то определённого возраста или знаменательного события? Вот, например, девушки. Когда их можно считать взрослыми — когда пришла первая менструация? или в день Выбора фракции? после первого секса? или когда успешно окончена инициация? после замужества? рождения первого ребёнка? Для себя Скай эту дату определила очень чётко — взрослой она стала в ту ночь.

Она так и не смогла уснуть, а наутро, выйдя на кухню хмурой, с покрасневшими опухшими глазами, сказала отцу:

— Я обдумала твои слова, папа, и хочу сказать, что ты неправ. Любить хороших людей очень просто, ведь они не доставляют никаких хлопот. Любой дурак сможет любить хорошего человека. А вот любить того, про кого знаешь, что он не очень хороший, может только семья, только свои. Ты сам мне говорил: «Что бы ты ни сделала, принцесса, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку». То есть для меня ты всегда оставлял возможность оступиться, почему же в такой возможности отказываешь Эрику?

— Даже если только половина из всего того, что о нём говорят, является правдой, он безнадёжен, доченька.

— А кто в этом виноват, отец? Вырасти хорошим человеком гораздо проще, если тебя любят. Если рядом те, кому ты дорог, кто ведёт и направляет тебя, пока ты сам ещё слишком мал, чтобы определить, что хорошо, а что плохо… Ты не представляешь, как давит, когда в школе изо дня в день тебе вбивают в голову, что семья это ничто, ты сам, твоя личность это ничто, что фракция выше семьи, её интересы главнее всего на свете… После этого я бегу домой, и бабушка обнимает меня, и успокаивает, и говорит, что я самая лучшая, самая любимая, что для вас нет никого дороже и никогда не будет… Даже когда я уйду в Бесстрашие, я всегда могу прийти к вам, и вы всегда будете мне рады, и если встанет выбор, то я всегда буду у вас на первом месте, потому что мы семья. Как ты думаешь, отец, кто-нибудь говорил такое Эрику? Почему ты не забрал его?! — Скай не замечала, что кричит, задыхается, давясь слезами. Она так хотела поговорить с отцом на равных, как взрослая, но под конец своей тирады просто разревелась словно бесхребетная Дружелюбная.

Отец обнял её и поцеловал в макушку.

— Мне некуда было забирать его, дочь. Официально я погиб вместе с твоей мамой. Я стал никем, скрываясь среди афракционеров. Тётя Маргарет воспитала Эрика, как смогла. Джейн и Саймону пришлось побороться, чтобы тебя оставили с ними в Искренности, а не передали тёте в родную фракцию.

— Ты когда-нибудь планировал сказать мне об Эрике?

— Да, родная. И сначала я даже был рад, когда он выбрал Бесстрашие, ведь тебя готовили туда же. Но он очень быстро проявил себя, в первый же год. Тогда я и отрастил бороду и уничтожил все свои фотографии… думал, что все…

— Хорошо, отец. Но если ты… если вы все против, то и ладно… значит, я одна буду любить его.

— Он растопчет тебя, Скай. Ему не нужны ни твоя любовь, ни твоё сердечко, ни ты сама… Он уничтожит тебя, как делает это со всем, к чему прикасается.

— Я так решила, отец. И хочу, чтобы вы с дедушкой знали, что с сегодняшнего дня вы не единственные любимые мужчины в моей жизни. Теперь вас трое.

После разговора с отцом Скай стала скрупулёзно собирать любую информацию об Эрике. Сведения были неутешительными — властный, вспыльчивый, жестокий, не терпящий возражений — из раза в раз, одно и то же. Скай находилась в растерянности. Ей очень было нужно с кем-то посоветоваться, и однажды она не выдержала и поделилась своими сомнениями со второй бабушкой, робко надеясь, что если та любит своего сына, то, может, и к внуку отношение у неё не такое непримиримое, ведь мужчины так похожи.