«Беспомощность великих – ты видна…» Беспомощность великих – ты видна В завидном неуменье делать все, Что не коснулось собственного Дела. В эпоху умных, ушлых и умелых Ты как-то уж особенно нужна Своей ненужностью. И так сильна Своею беззащитностью, Что тщишься Забыть скорее все, Чему учился, И научиться этой вот, простой, Беспомощности милой и пустой, Которой невозможно научиться. Враг
А когда заведет пурга – в окно погляжу. Жду не друга я, жду врага. Другу я всего не скажу. А врагу я скажу: «Ну что ж, Видно, твой черед. У меня дела – ни на грош. Твоя берет. Так давай с тобой говорить, Объясни-ка мне, как тут быть, Научи меня, как мне жить, Дорогой мой враг…» Он войдет. Отвернув полу, К моему присядет столу. Ляжет длинная тень в углу – точнее, мрак. И, поставив вперед плечо, Он втолкует мне, что почем. «Мол, не знаешь, кто и причем, Так себя вини! Все ходы тебе расскажу…» Я тепло его провожу. Я рукой ему помашу: «Заходи, звони! Я с тобой увидеться рад. Ты помог мне здорово, брат!» Темь на улице, снегопад… Говорят… Говорят, в моих стихах много норда. Что поделаешь? В городе, где я родился и вырос, более трехсот ветреных дней в году. Говорят, в моих стихах много курева. Это верно. Я сам курю много. Сознаю, что это дурная привычка. Говорят, в моих стихах маловато света. Но как быть, если в редакционной люстре над моим рабочим столом из пяти лампочек горят максимум две, а у завхоза не допросишься… О, если б вы знали, как я завидую людям, которые говорят мне все это! Уж они-то, конечно, Никогда в жизни не курили. И друзья их, родственники и знакомые тоже. И, конечно, у них с освещением всё в полном порядке, лампочки они не гасят даже ночью, и это помогает им видеть светлые сны. А самое главное – весна на улице, лето, осень или зима – у них всегда замечательная солнечная погода. Ну разве не позавидуешь? Мадонны аэропортов Огромный зал – бездомным кров. Мадонны аэропортов, В дороге дальней где-то канув С младенцем, спящим у груди, Не знают, что там впереди Среди тюков и чемоданов. Мадонны аэропортов! Вы столько пасмурных часов По милости Аэрофлота Детей качаете своих Среди всеобщей толчеи И окликаете кого-то: – А хоть поспали? – Да… Чуть-чуть… Куда лежит ваш долгий путь, Где ожидают вас устало? Хабаровск, Сахалин, Чита – Но нету вылетов туда, И, видно, ждать еще немало. Мадонны аэропортов, Нет ангелов и нет цветов Нет даже коек в этом зданье, Где ночь придется коротать… А впрочем, нам не привыкать, Мы – поколенье ожиданья. Какой же нам предъявят суд Все те, кто с молоком всосут Тяжелый воздух этих залов? Ох, вылеты, которых нет, И эта очередь в буфет – Приметы аэровокзалов. …Головку русую склоня, Ты смотришь прямо на меня, Качая малыша извечно. Спокоен взгляд усталых глаз, Ну, что же? И на этот раз Все образуется, конечно. Музыка на пляже Волосатых мальчиков ликбез, Тел ряды, прилипших к потным доскам… Но звучит старинный полонез На прожженном пляже черноморском. Для чего? Достаточно забав: Этот в карты шпарит, тот линяет, Но спасатель, «Солнцедар» приняв, Голову к гармошке наклоняет. И рожденный в полночи, в снегах, Полонез пойдет, как песня, литься. И откроются на лежаках Странно-человеческие лица. И проймет пронзительная дрожь, И утихнет гомон почему-то… Только на минуту. Ну так что ж? Не всегда бывает и минута. …Растяни гармошку от души, Соверши внеплановое чудо! Вон турист газету отложил. Штатный острячок примолк покуда. Ты на всех – один спасатель тут, Так играй! Попробуй громче даже, Пусть услышат… Моря мерный гуд. Полонез Огинского на пляже. Эшелоны Эшелоны вольные, победные, Станций узловых оркестры медные. У вокзалов, выбеленных известью, Ждут живых. И ждут пропавших без вести. Лица, лица… Те, не те, похожие… Слава богу, выдюжили, дожили! Лица, лица! С фронта едет армия… Шелестит, как дождик, лента старая. Эшелоны той погожей осени, Отчего вы без конца проноситесь? Отчего приходят слезы сладкие С вашими веселыми трехрядками? Оттого ли, что и сам не ведаю, Где же и кого встречать с победою? Оттого ль, что пулями и плачами Жизнь моя покуда не оплачена? …Наступает первый день творения. Нет ни у кого ни в чем сомнения, – И идут вагоны за вагонами Долгими годами – перегонами. |
