Эти слова заставили Гермиону вынырнуть из собственных мыслей. Больше она не могла сдерживаться. Слезы покатились по ее щекам.

— Но здесь мой дом, — всхлипнула она.

— Больше нет, — Рон покачал головой. — Ты всегда будешь частью Земли, этого мира, города и этих улиц, частью твоей приемной семьи, и ты не должна забывать часть своего прошлого, проведенного здесь, но тебе также стоит подумать о будущем. Твое будущее — не здесь, а в Средиземье.

Это точно Рон говорил с ней? Неужели за такое короткое время он стал мудрее? Да, Средиземье изменило их всех, даже Рон внезапно повзрослел. Все еще плача, ведьма покачала головой. Ничего не говоря, он подошла к другу и крепко обняла его.

— Я буду скучать, — произнесла она ему в ухо, рыдая. Юноша мягко приобнял ее и усмехнулся:

— Я тоже, хоть ты и вредная всезнайка.

Ведьма не смогла сдержать смеха и хлопнула друга по плечу.

— Приходи к нам хотя бы раз в год, — сказала она, вытирая слезы.

— Обещаю, — кивнул Рон. — Передавай привет Гарри, Арагорну и остальным.

— Конечно, — прошептала Гермиона.

***

— Готов? — темноволосый волшебник стоял на пороге королевских покоев, глядя на Арагорна. Тот был облачен в доспехи и черный плащ. Его волосы были вымыты и расчесаны, а панцирь — начищен до блеска. Мужчина раскинул руки и повернулся к Гарри.

— Как я выгляжу? — спросил он.

— Как настоящий король, — улыбнулся волшебник.

***

Гермиона изучала собственное отражение в окне своей комнаты, по которому стекали дождевые капли. Покинув этот мир, она несколько изменилась внешне — глаза покраснели от слез, скулы выступали сильнее, чем обычно. После возвращения домой она сильно похудела, много плакала последнюю неделю, а в глазах ее все чаще была заметна грусть.

Капли дождя подпрыгивали и ударялись о подоконник, пока девушка стояла в комнате, рассматривая свое отражение в оконном стекле.

Все было как во сне. Она снова здесь, у себя дома, в своей спальне. Прошло шесть месяцев, и наконец она вернулась домой, к родителям, однако не была рада этому по-настоящему. Этот дом больше не был ее домом.

Она отвернулась от окна, чтобы взглянуть на свою комнату, которая на первый взгляд казалась обычной спальней девушки-подростка — стол, кровать, книжная полка… Одно только бросалось в глаза — все книги были о волшебниках и колдовстве, а фотографии на стенах странным образом двигались.

Кровать была застелена, и глядя на нее, Гермиона ощутила грусть. Ее мать — по крайней мере, та женщина, которую она могла называть своей матерью последние десять лет — всегда была здесь, с ней, когда у Гермионы были проблемы. Она всегда застилала постель Гермионы и убирала комнату, и сейчас девушка знала, что будет скучать по ней, если последует совету Рона.

«Я нужен моей семье так же, как ты Средиземью», — эти слова лучшего друга эхом звучали в ее сознании. Она знала, что Рон прав, однако решение было трудным. Ее жизнь навсегда изменится, если она покинет дом. Она никогда не вернется к прежней жизни. Эта мысль пугала ее больше, чем все остальное пережитое ею, но Гермиона знала, что должна сделать это. Было бы эгоистично и неправильно с ее стороны оставаться здесь.

— Миона! Чай готов! — она услышала, как мать позвала ее снизу.

— Иду, мам! — голос Гермионы задрожал, но она приложила все усилия, чтобы не разрыдаться. Не сейчас — это как раз тот момент, когда она должна быть как никогда сильной.

В раздумьях она медленно спустилась вниз по лестнице, чтобы в последний раз войти в гостиную.

— Иди сюда, милая, вот твой чай. Осторожно, горячо! — мать подвинула к ней чашку с чаем и посмотрела на нее. Волшебница попыталась отвернуться, чтобы спрятать внезапно набежавшие на глаза слезы. — Что с тобой? Ты такая грустная…

— Ничего, мама, — Гермиона попыталась напустить на себя обычный вид. — Я рада, что я дома.

Она солгала.

— Я тоже рада, — мать вздохнула и обняла ее. Ведьма ощутила, как что-то болезненно сдавило горло. Она понимала, что может расплакаться в любой момент.

— Присоединяйся! Что может быть прекраснее уютного вечера втроем, — мать отвернулась от нее, чтобы устроиться рядом с мужем, который сидел на диване и медленно потягивал горячий чай. Родители Гермионы не смотрели на нее — они сидели рядом, разговаривали и держались за руки. Они были счастливы, и Гермиона знала, что не посмеет омрачить их счастье. Сейчас она приняла решение — она сделает это, она должна, если хочет быть такой же счастливой, как они. Она медленно вытащила палочку и направила на родителей. Пару раз она глубоко вздохнула, чтобы произнести то самое слово, которое сотрет их память о ней. Теперь они никогда не узнают Гермиону. Глядя на таких счастливых родителей, девушка понимала, что поступает правильно.

— Обливиэйт, — прошептала Гермиона, и светлая молния вырвалась из ее палочки. Держа палочку направленной на родителей, она заметила, как ее изображение исчезло со всех фотографий в комнате.

Дело сделано, пути обратно больше нет. Она медленно отвернулась от людей, которые были ей так дороги, и вышла из дома. Здесь ее больше не ждут, теперь она — лишь незнакомка, и даже ее спальня больше ей не принадлежит. Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на дом, где выросла, а потом зашагала навстречу другой жизни, другому будущему и другому миру.

***

В замке было полно людей: все, кто мог, явились на коронацию Арагорна. Люди ликовали, когда он появился в тронном зале и благородно прошествовал к пьедесталу, где его ожидал Гарри. Рядом Гимли держал подушку, на которой лежала корона — все было готово, волшебнику оставалось только возложить ее на голову будущего короля. Около гнома стоял Боромир как свидетель, друг и рыцарь Средиземья. Когда Арагорн ступил на пьедестал, где стоял трон, гондорец шагнул вперед.

— Люди Средиземья! — он говорил громко, что все услышали его. — Мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать коронацию человека, который сражался за свободу нашего мира несмотря на то, что в этой борьбе он потерял все, что было дорого ему. Никто не мог бы пожертвовать большим ради мира. Именно поэтому никто, кроме него, не мог бы стать лучшим королем этих земель, — Боромир указал рукой на Арагорна. — Он рожден лидером, но не жаждет власти. Он вел нас во время бушевавшей не так давно войны. Пришло время ему занять место наших возлюбленных короля и королевы, да покоятся они с миром. Пришло время ему привести нас в новую эпоху, в эпоху мирной и счастливой жизни.

Арагорн шагнул к Гарри, и толпа одобрительно загудела.

— Клянешься ли ты, что не будешь добиваться большей власти и пользоваться ею ради собственной выгоды? — произнес волшебник.

— Клянусь.

— Обещаешь ли ты делать все возможное ради сохранения мира в Средиземье и принимать решения только на благо своего народа?

— Обещаю.

— Тогда я нарекаю тебя, Арагорн, сын Араторна, последний из дунэдайн, новым королем Средиземья.

Волшебник взял корону и поднял повыше, чтобы люди увидели ее. Гимли уставился на нее в восторге. Корона была выкована из серебра — скромная, но изысканная, с вырезанными на ней узорами, которых волшебник никогда не видел. Гарри медленно возложил корону на голову бывшего странника, и толпа ликующе завопила.

Арагорн поднял глаза и встретился взглядом с Гарри. Он заставил себя улыбнуться, хоть и не ощущал радости; он был благодарен волшебнику за то, что тот остался в Средиземье. За все время подготовки к коронации они стали хорошими друзьями. Арагорн взглянул на Боромира, стоящего рядом с юношей; гондорец искренне и сердечно кивнул другу. Да, дунэдайн был благодарен всем своим друзьям — без их помощи и поддержки он бы не справился. Он снова посмотрел на Гарри, который ответил ему понимающим взглядом, а потом повернулся к толпе.

— Молодец, дружище, — прошептал Гимли, пока люди кричали и махали руками. Мужчина ухмыльнулся и подождал, пока все затихнут.

— Этот день принадлежит не мне, — произнес Арагорн, повысил голос, — но всем нам! Давайте же возродим этот мир и будем жить в согласии и процветании!