Катя выдохнула воздух, выпустив из своих губ клубы серого пара.

«Всё кончится здесь и сейчас. Кто из них, на самом деле, мой друг, а кто враг? Будут ли они драться за меня, за принцессу этого бомжовского моста? Да, принцессу… Ну конечно. Сотни раз я представляла свою смерть. В окружении правнуков, внуков, в почтенном возрасте, в своей кровати, во сне… Да-да, как все и хотят. А как же случай? Вот иду я, иду, и тут кирпич на голову! Или наркоман-отморозок неловким, но сильным ударом ножа вгонит мне лезвие в самое сердце? А вдруг, я опущусь на самое дно, окажусь в приюте для отъявленных отбросов общества, где буду есть холодные объедки и радоваться, что дождь не льётся мне на самую макушку, пытаясь бороться с мерзостной болью от букета венерических заболеваний…

Нет. Всё случилось не так. Я давно выбрала смерть и вот она, совсем рядом со мной. Андрей и Витя… Кто нанесёт смертельный удар? Кого я не смогла обольстить ни на грамм? Обольстить! Господи, как же я смешна! Соберись, оценивай ситуацию, не ошибайся. Концовка совсем близко. Я могу выжить, я знаю это!»

— Избавьтесь от Игоря, — прошептала Катя, сразу поняв, что её никто не услышал, она тут же повторила свою фразу громче.

— Смотри, как она пафосно стоит и смотрит в никуда. Жалкая дура, до конца пытается выжать свой образ. А зачем? Мы оба знаем, что… — говорил кто-то из парней, стараясь, чтобы его слышал только товарищ по грязному делу, пока они выбрасывали труп в воду.

Речь оборвалась звуком падения в мутную, водную гладь тела, некогда бывшего родным братом Кати, а теперь погружающееся в холодную пучину — стремительно следующее за течением доказательство страшного преступления, от которого необходимо было избавиться.

Вся троица молча наблюдала, как труп упал в воду, легко прорвав образовавшуюся тоненькую ледяную корку. Игорь падал с открытыми глазами, которые в полёте обвели всех троих, казалось, очень осуждающим взглядом невидящих мёртвых глаз. Тело упало в воду, подняв столп брызг, на одно мгновение задержалось на поверхности, отплыв несколько сантиметров вдаль. И как-то одновременно плавно и неспеша, с чувством собственной важности, но вместе с тем, неуклюже и безжизненно, будто и не обладая никогда жизнью, Игорь скрылся под водой.

Все трое провожали исчезновение в грязном канале своего компаньона, ради которого сегодня пришлось потратить так много нервов, с нескрываемым удовлетворением, смешанным с томительным ожиданием неминуемого продолжения, боязнью и опаской. Витя на автомате потянулся в карман за сигаретами, но их там не оказалось. Пошарил по другим карманам, — сигарет не оказалось нигде. «Наверное, оставил в машине».

— Эй, ребятки! А чой-то это вы тут делаете? Угостите папироской, а?

От звука этого скрипящего старческого голоса, резко раздавшегося за спиной, все трое вздрогнули. Синхронно, медленно повернулись, разглядывая не пойми откуда взявшегося старичка цыганской внешности, одетого в неприглядную, рваную, простецкую, будто прямиком из XIX века, крестьянскую одежду. Катя сразу приметила, что дед крутит в руках коробок спичек, Виктору бросилось в глаза ружьё, что висело у него на спине, дулом возвышаясь поверх головы.

Непонятно, что в этом пришельце увидел Андрей, только он сразу пошёл вперёд, широко улыбаясь, и лёгким движением руки потянулся к карману.

— Здрасьте, а мы так, мусор выбрасывали. Сигаретку вам? Да не вопрос, угостим, как у вас тут вообще живётся? — приближаясь к аборигену, миролюбиво говорил Андрей, не переставая широко улыбаться.

Виктор по началу был даже рад, что кто-то из них быстро вышел из очень неловкой ситуации. Он переводил взгляд то на Андрея, то на старичка, стараясь держать вид одновременно и миролюбивый, и чуточку надменный, и безразличный. Только взглянув случайно на Катю, он понял, что тут всё не так. Девушка прижала ладошку ко рту, выпучила и без того огромные глаза и смотрела за действиями Андрея. Точнее, за левой рукой Андрея. Витя, по инерции, перевёл взгляд туда же.

— Да, ребятки, уже сутки без курева сижу. А я тут один живу, жёнушка в прошлом году скончалась. А что у вас, мусоровозки не работают, что ли? Чой это в наш канал мусор-то свой скидываете? А я вроде как зрением иссхудал на старости лет, смотрю, вроде как вы двое тащите что-то… а тут раз, и вроде рука! Раз, и вроде голова. На человеческую похожа! Вы уж не обижайтесь на старика. У этого моста репутация, ой дурная!

— Мы не обижаемся, дед. А что же ты вышел тогда, если знаешь, что репутация у моста дурная? — Андрей был уже лицом к лицу со случайным свидетелем. Только тогда, старичок наконец скосил взгляд на руку Андрея. Из кармана он достал совсем не сигареты.

— Ой! Простите ребятки, я-то думал… Нет, я что? Просто дед дурной, глупый! Живу один. Жёнушка прошлым летом померла. Сыновья тоже, а внукам до меня и дела нет. В церковь хожу. В партии значусь, да. Что же вы, ребят?

— И ты меня прости…

Виктор попытался крикнуть, но как в кошмарном сне понял, что не может выдавить из себя ни звука. Андрей молниеносно накинулся на старичка, нанося удар за ударом. Всё вокруг будто лишилось других звуков — только непрекращающиеся удары ножа, пронзающие человеческую плоть, и тошнотворный, хлюпающий звук, когда лезвие выходило из тела. Раз за разом. Удар за ударом. В доли секунды, показавшиеся вечностью, Андрей уже сидел сверху на случайном свидетеле, который, казалось, ещё с самого первого удара ножом утратил всю свою жизненную энергию. И вот Андрей склонился над этим хрупким, беззащитным телом, продолжая неистово убивать случайного человека, будто он был главным врагом всей его жизни.

Витя чувствовал, что должен вмешаться, должен помешать своему другу продолжать раз за разом вонзать нож в уже явно мёртвое тело. Но, вместо этого, он просто стоял, будто приклеенный к своему месту. Единственное, что он ощущал, — это внезапная, но очень сильная, казалось, давно затихшая и вдруг снова ударившая с удвоенной силой боль от пореза в ноге. Виктора будто перекосило, он откинулся назад, натолкнувшись на ограждение.

«Нет-нет-нет! Нужно уезжать, скорее! Плевать на них всех, плевать на всё! Брать все деньги и уезжать далеко-далеко отсюда!»

Ноги, непонятно откуда взявшегося дедка, всё ещё подрагивали. Андрей сидел на коленях у трупа. Всё вокруг, казалось, было залито кровью, которая всё растекалась и растекалась, будто в попытке завладеть всем мостом и абсолютно всем миром вокруг него в придачу.

Нечто, похожее одновременно на вспышку молнии и раскат грома, раздалось совсем рядом. Витя, старающийся полностью уйти в первый раз в жизни кажущийся ему приятным, добрым и уютным мир боли, резко отвлёкся от спасительной концентрации и повернул голову в сторону источника помехи.

Кричала Катя. Точнее, она крикнула лишь раз, но эхо многократно передразнило её наполненный бесконечным леденящим ужасом крик, разорвавший ночь.

«БЕЖАТЬ!» — единственная мысль, будто отбойным молотком, стучала в её голове. Катя поддалась инстинкту. Главное — не задумываться; главное — абстрагироваться; главное — спастись. И она побежала прочь от моста, прочь от боли, от смерти, от страданий. Прочь от цивилизации, в надежде под лоном природы, прорываясь сквозь сугробы снега и царапающие кожу ветки деревьев, найти хоть одну тропинку к спасению.

Витя не успел даже полностью осознать всю ситуацию: убийство случайного свидетеля, вопль и последовавший за ним побег Кати. Всё накрыл тёмно-красный туман, который, по мнению Виктора, непременно должен быть и вне его, захватить весь мир, всё без исключения пространство земного шара. Не может быть, что этот кровавый туман только в его голове…

Андрей оставил поверженное тело, когда увидел, что Катя убегает прочь. Жуткая какофония в его голове то разделялась на тысячи мерзостных, нечеловеческих звуков, то сливалась в один протяжный унисон, похожий на звериный вой. Смысл всего этого был понятен: догнать, убить. Он перестал быть человеком. Превратился в наполненного первобытными инстинктами хищника, почуявшего добычу и старающегося сделать всё, чтобы наконец настичь её, чтобы наконец убить её.