— Сука! Убери её, мы же все тут подохнем! — Виктор явно не ожидал такого напора. Скорость всё росла, и с повисшей на нём девкой он с трудом удерживал машину ровно. Мимо проносились бесконечные заборы с колючей проволокой, развалюхи, невнятные домики, деревья, выли собаки, испуганные рёвом машины. Фонари один за другим оставались позади, дорога становилась всё хуже, машину трясло и подбрасывало на нескончаемых выбоинах и кочках. Виктору всё сложнее было справляться с управлением на столь узкой и плохой дороге. Одна, выскочившая на многочисленных перекрёстках машина без дальнего света, и все. Они будут мертвы. По чуть-чуть он старался скидывать скорость, защищаясь от нападавшей на него фурии.
Сторону, которую займёт Андрей, ожидала не только победа в этой схватке, но и жизнь. Тот лишь беспрекословно наблюдал за всем этим, и никому неизвестно, что в эти мгновения, на самом деле, занимало его взор. Он безразлично смотрел на них стеклянным отсутствующим взглядом, потом повернулся к своему стеклу, сказав голосом, интонация которого моментом прекратила схватку:
— Следующий поворот направо. И там прямо, до самого моста. Мы почти приехали.
* * *
Явно заброшенный мост. По окраинам накидан мусор, прямо на мосту валялись пустые бутылки. Вокруг кромешная, непроглядная тьма. Еле слышно течёт вода в канале. С одной стороны забытого сооружения виден весь этот мелкий, но обильно разветвлённый канал, у высокого берега которого глядят тёмными окнами редкие, некрасивые, покосившиеся хибары. На другой стороне два двора, скрытые от случайных посетителей высоким, но дешёвым забором, а за ними начинался глухой неприступный лес, занесённый этим яростным снегопадом, который будто и не думал прекращаться.
С другой стороны моста видна широкая река, берега которой утопали во тьме, дополнительно скрытые снежным занавесом. Царство тишины и напряжённого, недоброго спокойствия царили вокруг. Под мостом ещё одно сооружение, которое будто покрывало внушительные шлюзы внизу.
«Андрей был прав. Лучшее место мы вряд ли отыщем» — подумал Витя, небрежно паркуясь на мизерном пятачке свободного места.
Катя прекратила своё истеричное нападение и теперь лишь отрешённо переводила взгляд своих печальных голубых глаз из стороны в сторону. Часто моргала, иногда надолго прикрывая глаза, будто стесняясь их присутствия в столь гиблом и потерянном месте. Что-то, напоминающее удары молота по наковальне, раз за разом стучало внутри головы. «Вот и последняя станция. Просьба пассажирам покинуть вагон…»
— Ну что, понесли? — поддельно бодрым голосом спросил Андрей у Вити. Тот кивнул, вышел из машины, открыл дверцу со стороны Кати. Ему захотелось грубо и сильно вытащить её из машины, может, даже ударить. Но нет, она сама сразу, легко, как очередная снежинка, повинующаяся мановению стихии, вылетела из машины и чуть отошла к тому самому мостику. С собой она прихватила пакет с мусором, всё время находящийся у её ног. Она прошла к мосту и выкинула его вниз. Остановилась, вцепившись в ограждение и безучастно глядела вдаль, выпуская изо рта облачка пара.
Тело Игоря окоченело. Виктор проталкивал его вперёд, навстречу Андрею. Тот стоял с другой стороны машины и тянул Игоря на себя. Наконец, труп ударился ногами об истёртое, наспех выложенное дорожное покрытие.
Витя оббежал машину, подхватил труп за ноги. Друзья подняли нескладное, тяжёлое, окоченевшее тело и осторожно понесли его к мосту. Витя ощущал всю эту неживую тяжесть, из пустоты его бурлящего желудка прорывались рвотные позывы. Воображение рисовало перед ним лицо ещё живого Игоря, который наклонился к нему, обнажив свои полу-гнилые зубы, совсем рядом с лицом Виктора. Как будто снова раздалось дыхание мертвеца и его голос: «Ты сам понимаешь, что немного не в нашей тусовке, так что закрой глаза, как твоя подружка, подумай о хорошем, а я постараюсь, чтобы тебе не было сильно больно!»
«Я не в их тусовке. Я не такой, как они. Почему же я всё ещё здесь? Почему я по-прежнему надеюсь наконец открыть глаза и увидеть потолок своей спальни, а рядом Ольку… Живую Ольку, которая сонно посмотрит на меня, улыбнётся и заверит, что всё хорошо, что это всего лишь ночной кошмар. Нет, сколько я ни старался моргать, — ничего не помогает. Всё по-настоящему. Я тащу этот труп вместе с Андрюхой, и куда ни глянь — везде кромешный мрак. А я так по-детски надеюсь ещё на какое-то чудо…»
— А теперь давай раскачивать его. Витя, клянусь, никто и никогда не узнает! Его тело перемелет в шлюзах, потом он уйдёт в реку, где самое сильное течение. До рассвета он будет уже далеко. Нет, не он. То, что от него останется. Давай, на счёт три! Раз… Два… Три…
Андрей уже было отпустил окоченевшие руки мертвеца, намереваясь перебросить его через заборчик, но Витя ещё на счёте «два» понял, что не сможет. В глазах потемнело, тело, готовое вот-вот погрузиться в чёрные воды и исчезнуть там навсегда, показалось неподъёмно тяжёлым. Любой, даже самый крошечный звук, на подобие падения снега на землю, казался недопустимым, пугающим, неукоснительным свидетелем его, Вити, преступления. Он выпустил лодыжки Игоря из рук, позволив телу наполовину шлёпнуться на бетон у мостика.
Витя автоматически, не задумываясь, перевёл взгляд на Катю, которая стояла, опираясь на ограждение, и глядела в сторону течения воды, стараясь не выказывать ни малейшей заинтересованности в последних почестях своему брату. Андрей с явным неудовольствием посмотрел на своего друга из прошлого. Опустил Игоря на землю и, стараясь говорить как можно менее едко, произнёс:
— Витя, может по мне и не видно, но я всё понимаю. Тебе тяжело, бла-бла-бла. Но давай уже будем мужчинами и закончим эту невероятно длинную ночь?
— А мы её закончим? Что будет, когда он уйдёт под воду? Ты отпустишь её? Исчезнешь из города так, чтобы я никогда больше тебя не увидел? — на выдохе ответил ему Витя, стараясь одновременно и не смотреть в лица Кати и Андрея, но держать их на виду. Он перекидывал взгляд с тёмной, грязной и мутной воды канала на силуэты своих пассажиров.
— Ну да. Хватит считать меня нелюдем каким-то! Давай просто избавимся от этого дерьма!
— Что будет с Катей, что будет со мной?
— Как сами решите. Честно? Мне плевать.
— Нет, тебе не плевать… Ты уже давно всё решил, или эти твои голоса в голове решили всё за тебя. Ты прекрасно знаешь, что будет, когда Игорь пойдёт на дно. Скажи мне, что будет дальше? Чёрт! Я спрашиваю тебя об этом сейчас, но понятия не имею, верить ли тому, что ты ответишь?! — отсутствие заряженного пистолета заставляло Виктора по-настоящему нервничать.
Если в Андрее, после их дел с трупом, проснётся то безумие, тот зверь, который накинется на них, как же им спастись от него? А что, даже будь заряженный пистолет при нём, Виктор смог бы выстрелить? Тысячи вопросов кружились в голове, пока он пристально следил за каждым движением своего бывшего друга. Единственное, что хотел сейчас Витя — быть далеко отсюда, жадно выпивать бутылку за бутылкой в поисках освобождающей амнезии. Но ледяной ветер, пронизывающий его лицо; подёрнутый тонкой корочкой лёд канала; неестественное, зловещее лицо Андрея и безучастное, лёгонько подрагивающая спина Кати — заставляли Виктора полностью концентрироваться на происходящем.
— Послушай… Хватит уже. Это был чертовски трудный день, значит…
— Эй! Говори, что ТЫ думаешь обо всём этом?! — бесцеремонно перебив Андрея и сквозь снегопад обратившись к безучастной фигуре Кати, воскликнул Витя.
Две пары глаз сверлили спину девушки. Она должна была уже давно использовать приключившуюся заминку и бежать, бежать, как никогда раньше. Спасаться или умереть, использовав свой последний шанс, когда её жизнь оказалась на самом краю. Но девушка стояла не оборачиваясь, разглядывала тьму канала и пылающий искусственным светом город вдалеке.
Снег всё падал и падал, казалось, не быть ему конца. Екатерина закрыла глаза, пытаясь заставить весь мир замереть, как она старалась сделать это в детстве. Но, как и тогда, так и сейчас, — вселенная наплевала на её желания, и Земля по-прежнему вращалась вокруг Солнца, которое, в свою очередь, перемещалось во Вселенной по своей, задуманной миллиарды человеческих жизней назад траектории. Что Вселенной до нас? Что изначальной, бесконечной тьме до трёх жалких созданий, решающих между собой, кому жить, а кому умереть?