– Не надо так, Станек, – осторожно отстранив его от себя, отошел от окна Михаил.
– Чего там, не надо!.. – принялся дальше распаляться Станислав. – Я считаю так: призвал человека к жизни – будь ласков позаботиться о нём! Сделай всё, чтобы твой отпрыск был счастливым. Тем более, – окинул он оценивающим взглядом Михаила, – поразительную копию самого себя, барона Ордоновского, которая сейчас стоит передо мной!!! Глаз не оторвать от тебя, братишка! Днем и ночью твоей красотой любоваться хочется!
– Ладно, Станек, – прервал его Михаил, – могло бы быть и хуже. Слава Богу, хоть так…
– О чем ты?..
– О том, что барон мог бы и вовсе не признать во мне своего сына. И никто бы его ни принудил меня опекать. А он не стал отрицать, что я его сын, и помогать мне взялся. Гимназию мне оплатил… Теперь вот, благодаря ему, я в университете учусь. Так что, Станек, уж лучше без статуса, да в дорогостоящем учебном заведении, нежели без того же статуса и всю жизнь по колено в навозе.
– У-у-ужас! – подавленно покачал головой Станислав. – С такой-то неземной красотой, с явно выраженной породистостью, да всю жизнь по колено в навозе?!! – и…….голова его окончательно упала на грудь.
– Может, Станек, сменим тему разговора? Устал я…
– Ну, что ж… давай сменим, – покорно согласился Станислав и снова направился к своему креслу.
– Давай наконец-то отвлечёмся с тобой от барона Ордоновского и поговорим о чем-нибудь другом… Например… сидит у меня в голове занозой разговор твоей матушки с твоим отцом, о котором ты мне поведал. Да ведь из рассказанного тобой явствует, что отец твой напрямую уличил твою матушку в измене, а та, как ни странно, сильно-то и отпираться не стала. Удивительно просто…
– Поверь мне на слово, братишка, даже и не потрудилась отпираться! – расправляя фалды фрака, снова усаживался в кресло Станислав.
– Нет!.. Для меня это просто загадка! – воскликнул Михаил. – Как мужьям наших матерей удалось сродниться с изменами своих жен?! Парадокс какой-то! Не представляю себе, как можно жить с мыслью, что твоя женщина, твоя любимая жена тебе изменила! Мало того, что изменила, так еще и родила от другого. О, Jezus Maria!.. Не дай Боже испытать такое в жизни!
– Ой, загадку нашел!.. А куда мужьям наших матерей деваться-то было! Да благодаря моей матушке так называемый мой отец, Адам Войцеховский, еще тот кутила и бабник, поднял свое благосостояние. Ой, как поднял!.. Его-то род был на грани разорения, а моя матушка была завидной невестой. Приданое, которое приготовил для неё её отец, барон Ландсбергис, простило бы ей любую ее безнравственность. Да и Селивестр Богдан, твой приемный отец, тоже не в накладе остался. Ну? Кем он был, так называемый твой отец Селивестр Богдан?! Усадебным мебельщиком? А кем еще? Все! Никем и ничем он не был! А что за душой у него было, помимо троих детей и нищеты? Ничего!.. А Ясно Вельможный пан Ордоновский за любовную историю с его женой щедро отблагодарил его… За понимание, так сказать… Нарезал ему в дар удел земли… выделил ему делянку в своем лесу для заготовки бревен на строительство дома… мерина подарил… несколько коров даровал… стадо гусей с панского двора в его двор пригнали… И стал дядька Селивестр не просто крестьянином, а зажиточным крестьянином!.. Стал себе на работу батраков нанимать. А значит… из класса эксплуатируемых в класс эксплуататоров перешел…
– Ой…. ну, уж ты и сказанул!.. – от души рассмеялся Михаил. – Эксплуататора он в лице Селивестра Богдана нашел! Ну-у-у, нанимал отец себе в помощь батраков из числа своих же деревенских жителей, когда лес на выделенной ему паном делянке пилил, когда хату новую ставил, когда траву косили… Бывали такие моменты. Но эксплуататором его с большой натяжкой можно назвать! Видел бы ты, как этот эксплуататор сам работал. Да он работал больше, нежели те нанятые им батраки! А уж как потом угощал их всех, помимо того, что заплатил им за их труд!.. Нет, братишка, ты не прав! С Селивестра Богдана эксплуататор – все равно, что с меня белошвейка, – всё смеялся Михаил, направляясь в сторону зеркала…
В отражении зеркала он снова с великим интересом принялся изучать свой образ… Очень внимательно присмотрелся к тому, уж не присела ли на его черный фрак либо брюки с лампасами какая-либо пылинка… Ещё раз осмотрел со всех сторон свои черные, лаковые туфли. В десятый раз поправил белоснежную бабочку. Провел рукою по кудрям своих длинных черных волос. Надел на голову черный атласный цилиндр. Неспешно натянул на руки белые перчатки и перекинул через шею белый шелковый шарф. Потом отошёл подальше от зеркала и еще раз осмотрел себя со всех сторон. Подошёл к шкафу, снял с плечиков своё тщательно отутюженное горничной Кристиной черное элегантное пальто, перекинул его через левую руку, взял под мышку трость и снова отошёл подальше от зеркала, и снова стал изучать свой образ со стороны…
Утомлённый его ожиданием Станислав достал из кармана жилета часы, взглянул на них и решительно встал с кресла: «Ну, всё, брат!.. Нет уже никакой мочи тебя дожидаться! Перед нами дальняя дорога, а опаздывать на бал – правило плохого тона! Сам этикеты изучал. Поехали, наконец! – направился он к выходу из комнаты. – Ach, cholera!.. Опаздываем! Не иначе, опаздываем! Через полтора часа начало бала!.. Хоть бы к концу поспеть! – продолжал он ворчать, быстро идя рядом со своим другом Михаськой по длинному коридору дома. – А ведь я перед поездкой на сегодняшний бал хотел еще на пару часиков в банк заскочить. Одно важное дельце меня там дожидается. Потому-то и из дома пораньше выехать намеревался. Но теперь-то уж куда деваться…. подождут дела! Иначе совсем опоздаем. А у Медведских приглашение с пометкой – «S.t.»! Без опоздания!.. А мы с тобой уже на грани этого опоздания. Ох… и любишь ты себя, пан Богдан, вылизывать, как тот кот кое-что на завалинке!» – посмотрел он на него с негодованием.
– Ой!.. Ты-то у нас не любишь себя вылизывать!.. – ткнул его локтем в бок Михаил…
– Люблю!.. Но не так долго!.. – рассмеялся Станислав.
Со смехом и шутками друзья наконец-то спустились по ступенькам лестницы в холл, где Станислав тут же направился к зеркалу…
– Одеваться! – кинул он своему дворецкому Семену. – О, Matkо Boska i wszyscy Święci! Вот так провозились мы с тобой, Михаська! – всё возмущался Станислав, надевая на голову цилиндр и натягивая на руки белоснежные лайковые перчатки, поданные ему Семеном. – Точно опоздаем! Вне всякого сомнения, опоздаем, – всё причитал он, накидывая на шею свой белый шарф и беря из рук дворецкого пальто и трость.
Наконец, друзья вышли из дома и направились к экипажу – двухместной, лакированной коляске на мягких рессорах, с поднимающимся верхом и на «шинах-дутиках». Экипаж уже около двух часов дожидался их около крыльца, обок с большой красочной клумбой, засаженной всевозможными цветами и пышными кустами роз.
Станислав приостановился у клумбы с цветами и, взглянув на розы, всплеснул руками: «Братишка! Ты случайно не забыл в лацкан фрака бутоньерку вколоть?!»
Михаил инстинктивно провел рукой по лацкану фрака и тут же растерянно воскликнул: «Ой, забыл!!! Забыл!!! Но у меня есть бутоньерка! Есть! Там… В чемодане!.. В маленькой коробочке лежит!» – метнулся он обратно в сторону дома…
– Стой!.. Не суетись!.. – удержал его за руку Станислав. – У меня для тебя сюрприз есть. Вот он!.. – достал он из кармана пальто маленькую, бархатную коробочку бордового цвета, тайно припасённую им для Михаила, и извлёк из нее бутоньерку.
Это была миниатюрная композиция, выполненная в виде цветка белоснежной розы. Лепестки этой розы, а так же зеленые ажурные веточки рипсалиса, составляющие деликатную композицию этой бутоньерки, были настолько подлинно выполнены из тончайшего шелка, что едва отличались от живых роз, украшающих цветочную клумбу Станислава.
– Эту бутоньерку, впрочем, как и ту, что в лацкане моего фрака, привез мой дед, барон Ландсбергис, в конце прошлого столетия из Лондона. Удивительно тонкая работа. Согласись, Михаська, – протянул он ему бутоньерку…
