Аккаунт вел себя именно так, как если бы Марк не отлучался и был постоянно онлайн. Пройдя по уведомлениям, поглядев на те комментарии, споры, шутки, картинки, что оставлял аккаунт под постами виртуальных друзей, Марк вдруг отчётливо осознал, что аккаунту он теперь совсем почти не нужен. Только если как поставщик сырья в виде фотографий и тем для обсуждения с общественностью. Это не испугало его и не приободрило, просто еще один факт в течении вечно меняющегося бытия. Если поразмыслить, то это даже хорошо, нужно только еще немного потестить и подумать, как это может пригодиться в реальной жизни.

В качестве эксперимента Марк сам написал большой пост о своём отпуске со стыренными из Интернета фотографиями. Своих фотографий-то не было, только у Славика на украденном телефоне. Пойдет и так, многие вообще не заморачиваются по этому поводу, отчего же Марк должен смущаться? Рассказал сетевому социуму о первых днях, пожурил комаров, дал пару ценных советов, один раз юморнул и в самом конце дал ссылку на профиль гостеприимного Руслана. Выдохнув, Марк лег спать, отключив телефон. Проснувшись через пять часов хорошего, восстанавливающего, спокойного сна, Марк проверил свою публикацию. Алгоритм исправил только пару слов и сделал несколько пунктуационных правок. Ответы на комментарии были четкими, по делу, такими, будто аккаунт побывал там самостоятельно. И если где-то врал, то очень убедительно. Вторым тестом было написание в рабочей группе поста об одной достаточно сложной задаче, которая висела над Марком почти год. Тест этот аккаунт тоже прошел на отлично, выводя нужные формулировки, соблюдая тон разговора с начальством и тихонько иронизируя в его, Марка, манере. Ему потом даже пришлось немного погуглить, потому что аккаунт в дискуссии выдал несколько неизвестных Марку профессиональных терминов и дал развернутое мнение по одной малознакомой проблеме.

Славик принес дурную весть – Галю видели в городе, и она встречается с одним отвратным типом из их университета, с надбровными дугами как у маньяка и, по слухам, к тому же геем. Марк, привыкший к манере Славика разносить даже самые необыкновенные небылицы, отнесся к новости без особого внимания, прекрасно понимая, что это может быть только отголоском какой-нибудь рабочей встречи, где Галя несколько дней кряду или недель могла проводить время с этим типом. Но утром, повторив ритуал с холодным чаем, все-таки поплёлся к Гале домой попытать сестру. Дверь ему не открыли, и Марк долго стоял, прислонившись к ней ухом, пытаясь уловить внутри квартиры шумы, вызванные присутствием живого. Дверь излучала какую-то опустошенность, небытие, как портал в серую мглу, где никого и ничего нет. Такое ощущение бывает возле брошенных десятилетия назад домов или деревень, где обретается только эхо звонких детских голосов, скопившееся на чердаках и под крылечками и пугающее заблудившихся.

Сорвавшись, Марк начал звонить соседям по лестничной площадке, пиная одновременно их двери. В четвертой квартире открыла маленькая сухонькая букашка, на поверку оказавшаяся дедом-гномиком. Скрипучим голосом дедок поведал, что его соседи съехали дней пять назад на трех больших машинах, вычистив все до стерильности, забрав и обои, и градусник с кухонного окна, и коридорный ларь, где мучилась зиму картошка, прорастая некрасивыми вялыми щупальцами. Дедок видел, как один мужик хотел открутить звонок, но они, видимо, уже опаздывали, и он бросил на полдороги, отцепив один контакт, который дедок потом поставил на место, негоже торчать оголенному проводу, вдруг кто-нибудь, да хоть вот Марк, рукой потянется – и все, труп в доме, и так настроения нет.

У деда тоже было тихо, но только это была та тишина, что заставляет сесть на стульчик, облокотиться на покрытый клеенкой стол и молча улыбаться, смотря невидящими глазами на синие язычки огня под старым алюминиевым чайником с гнутыми не раз боками. Дед, нимало не суетясь, раскладывал чашки и блюдца, открывал малиновое варенье, пододвигал корзинку с овсяным печеньем и удивительного чугунного медведя с мужиком. Орехи колоть, пояснил дедок, но я его приспособил под кусковой сахар, самый сладкий сахар на свете, запасся еще двумя мешками на заре Перестройки, так уже заканчиваются, где потом брать, ума не приложу. За чаем, вкусно причмокивая вареньем, дедок поведал, что семья эта странная была, постоянно у них за полночь много мужиков в военной выправке, хоть и одеты цивильно. Он таких сразу вычисляет по взгляду, по походке, по умению держать себя и держать разговор, а то и по одним серым, жестоким глазам, в которых ты видишь свой еще не исполненный приговор. Много повидал таких дедок после войны, когда они шныряли по улицам – одни убегали, таща чье-то добро, другие пытались догнать и посадить. Ведь в милицию идут те люди, наливая вторую чашку чаю, философствовал дедок, которым только что и надо в других пострелять или как следует пройтись по ребрам на законных основаниях. Жестокость и ненависть – они в мужской крови. Войны случаются не так уж и редко, вот они и делятся на два лагеря, эти бруталы – одни нарушают закон, живут по своей волчьей природе, вторые пытаются их стреножить, но так, чтобы и самим немного развлечься. Тут у дедка телефон запиликал какой-то арией. Он бросил все, заволновался и шмыгнул в соседнюю комнату. Послышался его тихий радостный голос, немного сюсюкавший, называвший кого-то сахарочком. Вернувшись, сказал, что дочка звонила. Марк, прикинув примерно в уме, сколько дедку лет, подумал, что сахарочку вполне может быть лет сорок и выглядит она как несгораемый шкаф с излишне румяными щеками и тяжелым взглядом советской продавщицы.

Так вот, продолжал дедок, мужики эти часто бывали у соседей. И когда Галя еще не пропала, и после того. Приходили, у них были свои ключи, в домофон и дверь не звонили, сразу заходили. Не пили и не буянили, сидели тихо, иногда только один, седой такой, орал шепотом. Но не разобрать. Часа два сидели. Потом расходились, и так раза два-три в неделю.

Марк слушал вполуха, облокотившись на чугунную ребристую батарею, укрытую шалью, чтобы удобней было. Мужиков этих он и сам видел: хорошие однотонные джинсы или брюки, темные куртки и темные рубашки, дорогие часы, гладко выбриты, подтянуты, сверлящие насквозь глаза. Галя отмахивалась, мол, это мамины дела, отец бывший военный, вот и ходят вспоминать былое да поддерживают как могут. Ага, два раза в неделю, не-доверчиво мотал головой Марк, Галя переводила разговор на другую тему. Напоследок дедок дал банку того вкусного варенья и заметил, что дочка редко сейчас звонит, все больше пишет в WhatsApp’е. Правда, он начал замечать, что сообщения приходят и когда она сидит рядом с ним и уж точно не трогает телефон. Марк оживился – точно WhatsApp’? Да, ответил дедок. Даже и слог у нее немного изменился, раньше все больше использовала сокращения, а теперь может выдавать целые «Войны и миры». Тут Марк вдруг взял старика за руку и вывалил все, что с ним случилось за последний год: про то, как его мессенджер резко поумнел, про то, как пропала Галя, про странного пацана, про самого дедка, он же тоже был в этой истории. Дедок слушал да кряхтел, прихлебывая уже десятую, наверное, чашку чая, не забывая подливать и Марку. Когда Марк выдохся и иссяк, вытащил из чулка пяток красных луковиц и, завернув в газету, сунул в карман куртки: «Ешь, там витамины, полезно для кровообращения в голове. Нет, я не считаю тебя дурачком, просто многие вещи нужно отпускать и пропускать мимо себя, иначе мозги могут взорваться. Я не хочу над этим думать и тебе не советую, всех мыслей не скопить и всех выводов не сделать, умрешь от инсульта. А Галю ты свою еще встретишь, правда, может быть, ее будет звать не Галя, но зато твоя». Марк помотал головой, как бы говоря, что другая Галя ему не нужна, дедок лукаво улыбнулся и похлопал его по руке.

Босс завалил срочной работой, на неделю все выпало из головы, в том числе и Галя, приходилось терзать клавиатуру до крови из пальцев и морщить мозговые извилины, пытаясь угадать в кое-как составленном техническом задании хоть какой-то смысл. Марк боролся с таким подходом много лет, тыкая всех контрагентов и заказчиков в простейшие таблицы, заполнение которых вместо написания корявого ТЗ помогло бы снизить сроки подготовки предварительного брифинга по проектам в несколько раз. Все заинтересованные стороны согласно кивали головой, босс грозно отдавал соответствующее распоряжение, тема корректного технического задания закреплялась в договорах, но на этом все тормозилось. Потому что людей очень трудно заставить делать что-то правильно, им это не нужно, им нужно, чтобы другие понимали их закорючки и вообще чтобы остальное человечество мыслило точно такими же штампами и стандартами, как они. Что касается понимания со стороны окружающих – сразу вспомнилась замечательная цитата про бога из какого-то политического триллера Орхана Памука, за который его в очередной раз проклял родной турецкий народ. К субботе получилось более или менее разгрести бардак, отодвинуть дедлайн, и мысль о Гале снова вспыхнула острой пульсирующей болью.