То была первая человеческая жертва Вари. Вторая была в тот же год, только зимой, дома, когда уже саму Варю пытался изнасиловать мамин хахаль. Правда, там все обошлось более благополучно для обеих сторон: урод перенес инфаркт благодаря тому, что мама пришла с работы раньше и сразу вызвала скорую, а сестренка осталась невредимой.

М-да…

– Чего стоишь? Кого ждешь?

Веселый родной голос прерывает цепочку неприятных воспоминаний. Оборачиваюсь и вижу, как Варя идет, держась за руку с Кевином. Оба счастливые.

– Я тут подумал, что стоит отметить наш приезд! – Кевин показывает бутылку вина, которую держал в руке.

– А где фужеры?

– И это говорит та, которая упрекала меня в неприспосабливаемости к условиям жизни с вами, – язвит Кевин в ответ. Он улыбается своей прекрасной улыбкой, а в ореховых глазах пляшут задорные огоньки. Тяжело слушать русский язык в его исполнении. Он все больше отрывается от Саббата и прошлой жизни. Еще немного – и, действительно, у нас будет Кеша, а не Кевин Ганн, шотландский мальчик из Блэкберна.

Он берет меня под руку, и мы все трое смотрим на водную гладь озера.

– Потрясающе! Меня окружают две самые очаровательные девушки в мире! Да еще и бутылка вина, закат, озеро…

Кевин произносит все так, будто только что сбылась его мечта. Это вызывает у нас с сестрой смех.

Мы спускаемся к водоему, после чего Кевин с помощью заклинания эффектно выталкивает пробку из горлышка, словно в руках у него шампанское, а не простое вино. Варя закуривает, глядя на озеро, которое в закате стало огненным: наверное, на дне Брода черти разожгли свой инквизиторский костер.

Бутылка идет по рукам, каждый делает глоток. Вино белое сухое, оттого и с кисловатым вкусом; «вкус грусти», кажется, так его однажды определила сестра. Сейчас я согласна с этим. А что еще остается делать глупой девчонке возле Брода, которая потеряла любовь, но взамен обрела сестру? Только грустить…

– Помнишь? – Варя кивает на кусты сирени, в которых она спасла меня. Я тоже киваю.

– А что там было? – по голосу Кевина ясно, что он ожидает какую-то пикантную подробность.

– Я там впервые убила человека.

Варя не говорит, а рубит своей честностью. Кевин смотрит на нее с некой примесью страха, недоверия и изумления. Я пытаюсь смягчить ответ сестры, открывая Ганну правду. Ведь он знает начало истории.

– Помнишь, в Италии я убегала от вас из клуба? – Кевин кивает. Не удивлена. Как такое забыть? Думаю, он помнит еще потому, что я напилась там и танцевала с Рэйнольдом возле открытого пламени. А ведь это было свидание с Кевином, после которого планировалось, что он представит меня Светочу как свою девушку. Но именно тогда все пошло наперекосяк. Оденкирк окончательно заменил Ганна в моих мыслях, я уже не хотела быть ни с кем, кроме него.

– Так вот, я вспомнила тогда то, что произошло здесь, на озере. Трое парней бежали за мной, хотели изнасиловать. Во время погони двое отстали, а один, самый прыткий, нагнал меня вон в тех кустах сирени и повалил на землю. Если бы не Варя, то он бы меня растерзал…

Кевин смотрит то на меня, то на свою девушку.

– И ты его убила? – Он все еще не верит, жаждет подтверждения. И Варвара кивает.

– Она просто перестаралась с даром, – я пытаюсь оправдать ее.

– Хватит меня выгораживать и обелять! Кевин знает, какая я. И если бы та сволочь снова была тут, повторила бы, не задумываясь. – Варя злая, но в ее тоне слышу незаметную горечь от произошедшего. Сестра отбирает бутылку у Кевина и, глядя ему в глаза, будто проверяя на прочность, делает большой глоток вина. Ганн смотрит и жалеет ее. Между ними происходит немой диалог, который можно озвучить так:

– Смотри, какая тварь! Убила и не жалею.

– Жалеешь. Не обманывайся.

Иногда кажется, что Варя словно специально перегибает палку, испытывая Кевина и его любовь. Хочет казаться хуже, чем есть на самом деле. И в эти минуты я боюсь за них, потому что если оступится кто-то из них или отвернется, то оба не выдержат и погибнут. Они нуждаются друг в друге, как диабетик в инсулине: это жизненно важно и необходимо.

Варя докуривает сигарету, тушит по-мужски, о подошву сандалий, после чего отходит от нас к месту, где растет мелкая трава, а не высокая осока.

– Анька, смотри, что я умею. Марго научила, – она задорно потирает руки, а затем обращает ладони вниз к земле. – Ignis!

Такого я в жизни не видела. От Вари начинает расходиться узор завитками, трава не горит, а тлеет, будто кто-то выжигает. Зрелище потрясающее. Черная снежинка расцветает на земле, где в центре стоит сестра. Запах и дым добавляют спецэффектов.

Кевин впечатлен и хлопает в ладоши. Варя, паясничая, начинает раскланиваться.

– Талант! Очень сложно сделать такой ровный узор, – подходит Ганн и, заключая в объятия, целует свою девушку. Я же отворачиваюсь, чтобы не смущаться и их не смущать, пока эти двое наслаждаются друг другом. Интересно, когда же у меня проявится дар? Ведь в Париже я явно стала сильнее. Мои раны затягивались в течение пары минут. Почему же до сих пор спит? Может, все эти переживания усугубили и так затянувшуюся инициацию?

– О чем думаешь? – обращается ко мне Варя, не отпуская из объятий Кевина. Тот влюбленно смотрит на сестру, кончиком пальца заправляя за ухо ее длинные волосы.

– Думаю о том, что долго знак не проявляется.

– Проявится. У нас с тобой тоже долго не было…

– А если стану Инквизитором? – я, наконец, задаю главный вопрос, который меня мучает. – Что будешь делать?

Кевин напрягается, смотрит на меня исподлобья, но Варю не отпускает из-под своей руки.

Сестра молчит и отводит глаза в сторону, каждая черта ее лица искажена злостью, будто искривили отражение у зеркала.

– Чего молчишь? – пытаюсь выжать хоть что-то из нее. Знаю, что она сама запуталась, как и я.

– А что ты хочешь услышать? Я искала тебя, перевернула все вверх дном. Сначала все думали, что ты погибла. Одна лишь я верила, что жива! Потом не нашли тела, начали гадать, где ты. Я ходила, упрашивала Марго, а ты не откликалась ни на мой зов, ни на ее. Лишь однажды, – Варя выпустила Кевина и, словно опасный зверь, надвигалась на меня, не говоря, а шипя от переполняющих ее чувств, – лишь однажды я смогла прорваться в твой сон, но они опять спрятали тебя. Все сдались. Одна лишь я не сдавалась, сходила с ума, каждый вечер перебирая варианты: что с тобой случилось, что могли сотворить с тобой.

Она встает напротив меня и смотрит злым взглядом глаза в глаза. Я чувствую враждебность сестры, но не настолько, чтобы ее магия была готова выйти за пределы. Варя любит меня, она не способна причинить мне боль, так же, как и я. Если только словами…

– Ты думаешь, я не заметила, насколько ты влюбилась в Оденкирка?

И вот первый удар.

– Варя, прекрати! – Кевин пытается остановить ее. Бесполезно. Ножи уже летят, успевай уворачиваться.

– Я видела, какие ты взгляды кидала на него в суде, знаю, что ты о нем постоянно думаешь.

– Варя! – Кевину не нравится это. Наверное, со стороны выглядит пугающе, будто сестра хочет броситься на меня с кулаками, которые сжимает.

– Ты с ним была лишь неделю. Неделю! Что он успел тебе наплести? Что любит? Жить не может? А ты знаешь, что именно Оденкирк помешал Сакате найти тебя? Ты знаешь, что это его идеей было вытащить тебя из больницы и сделать Инквизитором?

– Откуда ты знаешь? – последние слова больно вонзаются в сердце.

– Кевин рассказал. Они там все согласились, когда он предложил это в качестве мести за погибшую сестру.

– Варя! – Ганн уже рычит от злости, еще чуть-чуть, и он сам накинется на нее.

– Мне все равно это, – отвечаю сестре, наблюдая, как от ярости сжимаются ее челюсти, а губы кривятся. – Все мы делаем ошибки. Между прочим, ты сама влюблена в Инквизитора, который участвовал в этом фарсе.

Мне показалось, или я услышала, как заскрежетали зубы у Вари. Не знаю, как давно они вместе, но уже настолько въелись друг в друга, что просто стали неотделимы. Коснись одного – затронешь другого.