Общая и безжалостная перемена не обошла своим вниманием и Диму. Теперь он все сильней отстранялся от прежнего своего образа и превращался в нечто неестественно умиротворенное и молчаливое. Он все чаще пропускал наши походы на дискотеку и вообще стал замкнутым и перестал чудить как прежде. Чуть позже один знакомый между делом сказал будто видел Диму в компании неформалов местного разлива, но лично я их особенно не уважал. Вообще, они создавали слабосильное впечатление и не имели воли нести свою идею в массы с непоколебимой уверенностью, как подобает всяким отщепенцам. Из неформального у них была только анаша и рваные тряпки. Так что, когда произносили слово «неформалы», у меня перед глазами тут же всплывала шайка нервных накуренных слабаков с претензией на альтернативу. Лично я, конечно, оценил, как быстро они перековали Диму под себя, но немного позже понял, что никто его не перековывал. Он просто становился тем, кем был всегда, и вопрос состоял только в глубине погружения, или как далеко он может в этом зайти? Откровенный разговор с ним получился натужный и странный, и из него я понял только то, что ему не хочется тянуться к какой-то незримой мечте или звезде, как остальным. Ему куда комфортней растворять свои страхи и опасения в комплексах и неврозе остальных ему подобных – в общем состоять в накуренном кружке самокопателей по рефлексирующим интересам.
Настала пора посмотреть правде в лицо и признать, что нашей компании пришел конец, и я сделал это спокойно и без оглядки. Меня не мучили ни совесть, ни ностальгия, ни прочие сожаления. Но у меня была Надя, и мне это далось легко. Кажется, к концу лета девяносто восьмого каждый из нас получил, что искал, хотя никаких желаний по поводу случившегося не высказывал, но это уж, как водится – не искал бы пути, не нашел бы дороги.
Глава 6. Как Ванька-тракторист над собой рос
Новый учебный год ознаменовался введением нескольких дополнительных дисциплин, в числе которых к теории устройства автомобиля теперь добавилась практика, а это, надо сказать, сомнительное удовольствие. Практика изучения устройства автомобиля заключалась в том, что в слабо отапливаемом гараже ватага продрогших учащихся, нависших над открытым капотом старого грузовика, пытается ответить на вопросы такого же замерзшего мастера по поводу назначения той или иной детали. С этим делом справлялись только более или менее опытные. Те, у кого имелся навык ремонта автомобилей (обыкновенно натасканные отцами, дядями и прочими родственниками – владельцами часто выходящих из строя авто). Все прочие смотрели под капот с ошалелой пустотой рыбьих глаз, глядящих сквозь стекло аквариума. И никакие хорошие оценки по теории устройства автомобиля за прошлый курс, не могли помочь добавить в них хоть немного осмысленности. Я был в числе большинства, и со всей прочей обмороженной группой тихо ненавидел этих чертовых опытных выскочек. Они будто в насмешку над нами отвечали на заданные вопросы с энтузиазмом и наигранной легкостью, дополняя их собственными измышлениями.
Вообще я на тот момент времени уже ответил себе на вопрос, стоит ли развиваться в смысле более глубокого практического познания технических особенностей автомобиля. И вместе с твердым – нет, и готовностью обеспечивать собственную успеваемость с помощью наличных средств, тут же узнал, что для нас ввели еще и устройство трактора. Даже при условии, что я поступил сюда, лишившись альтернативы и в попытке уязвить самолюбие матери, трактор – это было уже слишком. Черт подери – нужно внимательней читать перечень профессий, предлагаемый учреждением, а теперь? А теперь моя буйная и склонная к самоиронии и излишней драматизации фантазия рисовала меня самого, как могучего мужика, стоящего на подножке в распахнутой двери трактора. Розовощекого, широкоплечего, со снисходительной улыбкой настоящего труженика, запечатленного на плакате в стиле соцреализма с надписью широкими белыми буквами: «Вперед – к новым трудовым свершениям!» Господи, это же не смешно!
Веселей пошло только, когда начались уроки вождения, и на мое раздутое самомнение и брезгливость наступил тяжелый сапог похвалы мастера: «Молодец, Дорогов! Раньше не ездил?» После этих слов в моей фантазии я уже сошел с картины и широко шагал по каменистой улице. Дети махали мне рукой, а женщины в ситцевых платьях (обычно что-то стирающие в тазах) выпрямлялись, прикладывали запястья к лбам и долго смотрели мне в след. На их лицах читалась ревность к той единственной, которую я замечу на танцах в клубе и конечно незамедлительно возьму в жены. Эти чертовы стереотипы отрывались в моих мозгах как могли. Один раз даже приснилась первомайская демонстрация. Она состояла из людей в фуфайках и пиджаках, красных платках и фартуках, с диким количеством кумача на руках, исписанного странными лозунгами: «Ваня – лучший тракторист!» и «Если мало красоты – больше красной ткани!»
При том, что определение понятия «беда» вещь очень субъективная, то утверждение, будто она не приходит одна – есть не только расхожее фольклорное мнение, но и самый настоящий факт. Хотя фольклор ничего не говорит о том, что беда эта, а равно и ее компания, имеют свойства обостряться и нести все более сильные разрушения тому, кто принял их в качестве гостей.
Кроме того, что я и так просто разводил руки в изумлении от моих когнитивных всплесков, так теперь еще и заимел завистника моей успеваемости, что до той поры было немыслимо. Конечно, завистник этот был из числа не особенно выразительных одногруппников, но вносил свою ложку невроза в процесс обучения. Его звали Вова Кусков. Допустим, как только в свою очередь я проезжал на тракторе определенную мастером дистанцию, то Вова немедленно лез следом за мной и старался проехать ее с большей скоростью. Обычно это не получалось. Вова в старании, как правило, ронял конусы, условно изображающие дорожные препятствия, и от этого его психическое состояние, как мне кажется, только ухудшалось. У меня уже люди стали спрашивать, чего же мы с ним не поделили? А я только пожимал плечами и объяснял, что с этим вопросом лучше обратиться к Вове, потому как мне это тоже неизвестно.
Скоро этот Вовин бзик перекочевал с уроков вождения в весь остальной учебный процесс и, конечно, приобрел еще более болезненные формы. Я и так активно открещивался от образа «Ваньки-тракториста», а тут еще и конкурента себе заимел, на сим безрадостном для меня поприще – бред, не иначе.
Тем временем Вова все нагнетал атмосферу и скоро превратил это в фарс. Теперь редкое занятие обходилось без того, чтобы я не отмечал для себя Вовино присутствие. Допустим, когда учитель или преподаватель проводил опрос и обращался ко мне, то после моего ответа Вова сразу тянул руку и лез с дополнениями. И черт его дери, как правило, преуспевал куда лучше меня! Скоро это переросло в некую традицию, и учителя, кажется, привыкли к такому положению вещей, и по моим наблюдениям, если обращали свое внимание на Вову, то автоматически и на меня тоже и наоборот. А наша химичка Лилия Абрамовна пошла дальше остальных и как-то сказала: «Если бы не Дорогов, то Кусков учился бы куда хуже!»
Да, чем больше я отказывался участвовать в этом идиотском соревновании, тем сильнее в него вовлекался. Мои попытки разузнать, чего ему от меня надо, не вели никуда, чертов Вова только ухмылялся и переводил тему разговора. Тогда припоминаю на каком-то очередном перекуре (Вова, кстати, не курил), Витя Миров подсказал мне один простой выход, проверенный личным опытом.
– Слушай, Вань, ты видел, как наш завхоз выглядит? Трезвый так, как будто что-то украл, а пьяный как будто рад тому, что-че-то спиздил! – Спросил Витя.
– И что? Все завхозы так выглядят!
– Надо напоить Кускова и узнать, чего ему от тебя надо?
Вот оно! Мир плохого не посоветует! Обрадовался тогда и припомнил, что скоро в училище намечается праздник.
Хотя, конечно, я бы перестал быть собой, если бы не разузнал, кто он такой, этот самый Вова Кусков, прежде чем сформировать стратегический план по его опаиванию. Вообще, вся моя жизнь показывала, что как хитрец я так себе, но тут уж пришлось ухищряться, не пытать же его в конце концов, хотя чего там – я и пыточник равный хитрецу, а если не можешь хитрить и пытать, то выход один – соцопрос.
