Способность эта в полную силу проявится еще нескоро, а пока Аня допивала чай и наслаждалась бутербродом с любимой колбасой, и от мыслей, что теперь они с мамой будут жить вдвоем, ее детской душе становилось удивительно хорошо и уютно. «Пусть наша кухня тоже будет уютной», – решила девочка. Она намылила тряпочку хозяйственным мылом и вымыла посуду, потом с помощью кальцинированной соды вычистила раковину. Протерла дверцы шкафчиков, ножки белых табуреток – особенно внизу, там, где они больше всего пачкались, ножки стола, дверь, холодильник и закончила уборку тем, что до блеска вымыла плинтусы. Аня вынесла мусор в мусоропровод, выстирала тряпочки, повесила их сушиться на балконе и вспомнила о замоченном белье.

– Ой, что же это я…

Она намылила и выстирала в холодной воде полотенце и ночную рубашку, так, что не осталось ни одного пятнышка крови, затем развесила вещи на балконе рядом с тряпочками и посмотрела на часы. Занятия в школе уже закончились. Едва дыша и ступая на цыпочках, Аня перенесла телефон в свою комнату, тихонько прикрыла дверь, чтобы та, не дай бог, не скрипнула, взяла школьный дневник и набрала номер одноклассницы.

– Привет! – прохрипела Аня в трубку.

– Привет, – ответила одноклассница. – Ты что, простыла?

– Ага… Продиктуй, пожалуйста, что нам задали.

Одноклассница продиктовала. Аня записала, поблагодарила девочку, закрыла дневник и понурилась – о драке между родителями скоро узнают в школе. Конечно, узнают – во-первых, Олька из их подъезда расскажет, она живет над ними, у нее все слышно (Ане тоже было слышно, когда Олькины родители дрались). А во-вторых, Олька увидит синяки на лице у мамы. И не только она увидит…

В школе и учителя, и ученики знают о скандалах в ее семье, и Ане там трудно. Казалось бы, учительница должна относиться к такому ребенку более мягко, внимательно, но ничего подобного не было. А было строгое разделение на виды, как в биологии, – на детей из благополучных семей и из неблагополучных. И учителя делали все, чтобы изолировать первых от вторых, и сами сторонились паршивых, по их мнению, вторых, будто те были заразными. Может, оно и так, но Аня «заразной» не была – она не огрызалась, не ругалась, не воровала, училась прилежно, одевалась чисто, грязи под ногтями не было. Но, по мнению учительницы, водился за ней грешок: она все время старалась подружиться с детьми из хороших семей. Дружбы, естественно, не получалось: одета-обута Аня хуже, скована, говорит застенчиво-вопрошающе, взгляд жалкий, все время улыбается, в глаза лезет, походка корявая. В общем, идеальный объект для насмешек – именно объект, человека в ней «благополучные» дети не видели, и учителя поощряли их насмешки. Аня же по своей тогдашней наивности ничего плохого в словах одноклассников не замечала, а если и замечала, то старалась подавить поднимающееся в ее душе сомнение, лишь бы идти рядом с «лучшими», лишь бы они ее не прогнали.

…Вот если бы в этот сложный, непонятный, наполненный страхами период жизни Аню взял за руки добрый друг и сказал, что она не должна так делать, что это плохо! Очень плохо. Так нет же – не было у Ани такого друга, и у тысяч подобных детей тоже не было и не будет. И тысячи детей, сами того не ведая, как слепые котята, на ощупь искали и будут искать дружбу, счастье, любовь. Но не найдут. Ошибаясь, разочаровываясь и плача, они снова и снова будут наступать на одни и те же грабли, а все потому, что в их глазах навеки поселились страх и стыд. И их взгляд спрашивает у каждого встречного: «Достоин ли я твоего внимания?» Спрашивает унизительно, заискивающе, болезненно. Один встречный отойдет в сторонку и больше никогда не заглянет в глаза, полные страха и стыда, – ни к чему это, своих проблем хватает. Другой использует чужую слабость в своих целях – а чего не покуражиться над слабым и жаждущим твоего внимания? Использует и выбросит, как ненужную вещь. А третий… О! Третий ставит несчастного к стенке и медленно линчует, внушая, что он сам во всем виноват. Вот этот третий и есть родитель – главный враг.

Но каждому человеку как воздух, как противовес, нужен друг, да еще такой, чтобы рядом с ним чувствовать себя счастливым, значительным, чтобы доказывать себе же: вон какие люди со мной дружат! И Аня старается любой ценой подружиться с «первыми», благополучными. Вот эти ее старания решили использовать в дурных целях две девочки.

– Неси наши портфели, – сказали они Ане на переменке.

Аня сунула свой портфель под мышку и с готовностью протянула руки, но тут к ней подошел мальчик из шестого класса.

– Эй! – Он остановился и с упреком посмотрел на Аню. – Ты у них что, прислуга? – И уставился на девчонок волком.

Аня глазами захлопала и тут услышала сдавленный смешок, как будто кто-то в ладошку прыснул. Она повернула голову и увидела: из-за угла за ними наблюдают хихикающие одноклассницы.

Аня сразу смекнула, что к чему, и тут же руки от портфелей отдернула:

– Сами несите!

– Ты чего? – выпучила глаза одна из «благополучных».

– Аня, мы с тобой не будем дружить, – заявила ее подружка.

– Ну и идите вы в …! – ответила Аня и побежала к лестнице, а вечером ей позвонила девочка из «неблагополучных» и рассказала: те девчонки поспорили на рубль, что Аня возьмет у них портфели.

На этом ее попытки проникнуть в недоступный, но такой притягательный мир закончились, а вот желание, конечно, осталось. И страх со стыдом тоже – они просто так никуда не деваются. «Благополучным» ее строптивость не понравилась – не над кем больше насмехаться, и они всячески доставали Аню: то мелом сиденье разрисуют, то в туалете закроются и ее не пускают. В общем, непросто ей было, а неприятнее всего было испытывать стыд перед Русланом. Его семья, вернее он, дедушка и бабушка, недавно поселились в их доме на пятом этаже, а родители мальчика остались где-то на севере, они там работали. Руслан очень хороший и очень красивый – высокий, стройный, глаза голубые, и еще он старше Ани, ему уже десять. Он все знает о ней, ведь в их квартире слышно, если кто-то ходит по чердаку. А однажды его дедушка поднялся ночью на чердак, увидел Аню с мамой и пригласил их к себе. Ох, и натерпелась Аня стыда… С тех пор она избегала Руслана, а он, наоборот, начал с ней здороваться. Странный мальчик.

Аня решила застелить постель, а одеяло мокрое. Ой, она же чашку уронила! Аня поставила чашку на пол, одеяло развесила на балконных перилах и вернулась в комнату. Села на стул и, глядя на раскладушку, снова незлым тихим словом вспомнила отца – это он в позапрошлом году без спросу отвез Анин диван в деревню к своей двоюродной сестре, она, видите ли, еще одну комнату к дому пристроила, и ей мебель нужна.

– Как же я теперь буду без дивана? – удивилась Аня.

– Ничего, новый купим, – пообещал отец.

– Да и диван был никудышный, – добавила мама.

Неправда – диван был старый, но удобный и крепкий…

За стеной, в комнате мамы, скрипнул паркет. Аня вскочила на ноги и побежала в кухню чайник ставить – мама голодная, не завтракала, чаю захочет. Чиркая спичкой о коробок, девочка чувствовала себя взрослой и ответственной. Она заправила за уши волосы, выбившиеся из конского хвоста, и застыла в ожидании похвалы, но, увидев маму, даже рот открыла от удивления. Под глазами и на переносице, от виска до виска, у матери красовался длинный фиолетовый синяк. Губы вздулись – просто ужас. На скулах багровели ссадины. Такой Аня маму еще не видела…

– Чего уставилась? – с трудом шевеля лиловыми губами, спросила мама странным, глухим голосом, как будто ее язык не шевелился.

Аня заморгала и шагнула к холодильнику:

– Сделать тебе бутерброды?

Мама отрицательно мотнула головой:

– Не надо… Отец не приходил?

– Он мне не отец! – выкрикнула возмущенная до глубины души Аня.

Над ней нависло неподвижное лицо мамы.

– Ты что это, девка, несешь?

Аня втянула голову в плечи и молча скосила на маму глаза.

– Анька, я тебя спрашиваю! – Мама сорвала с крючка мокрое кухонное полотенце (девочка им посуду вытирала), размахнулась и так ударила дочь по лицу, что у той искры из глаз посыпались. Пытаясь увернуться, Аня ушибла плечо об угол холодильника, но не вскрикнула, а только зубы крепче сжала.