С трудом справившись с одышкой, девочка топает домой. Там ее ни о чем не спрашивают – мама и отец чем-то сильно озабочены. Это хорошо, пусть лучше молчат, чем ссорятся. Аня умывается, достает из холодильника ужин – винегрет, накладывает полную тарелку и, придерживая пальцами открытую книжку, съедает все до последнего кусочка, потому как нет ничего вкуснее винегрета, приготовленного дедушкой. Затем она чистит зубы и, обняв рыжую игрушечную собаку, подаренную дедушкой, ложится спать. Девочка не сразу засыпает – ей мешает разговор родителей за стеной, который ведется на повышенных тонах. А еще ее беспокоит то, что днем мама и папа поругались с дедушкой; тот ушел и пока что не вернулся. Зачем они ссорятся? Странно это – люди женятся, чтобы приносить друг другу радость (вдвоем ведь лучше, чем одному), а потом все время ссорятся. Аня смотрит в окно, на звездное небо, и, прижимая собаку к груди, шепчет:

– Дедушка, вернись домой, пожалуйста…

Девочка плачет. Постепенно она засыпает, и ей снится дед, улыбающийся, красивый, синеглазый. Он тянет к ней руки, и она прыгает в его объятия, самые теплые на земле, самые ласковые, самые надежные. Во сне она улыбается, во сне она счастлива.

Аню разбудили крики, и из них она узнала, что ее отец… В общем, ее отец и Галкина мама… В общем, они это… Городскому ребенку достаточно побыть в деревне несколько дней, чтобы разобраться в том, зачем собачка прыгает на собачку. Но отец и тетя Катя?.. Они же такие старые!

Утром родители засобирались домой. Аня не хотела уезжать, просила у дедушки разрешения остаться.

– Анютка, поезжай, тебе надо к школе готовиться, а я скоро к вам приеду. – Дедушка поцеловал ее, крепко обнял, и она еще долго махала ему рукой, прижав нос к грязному стеклу.

Трясясь в пыльном вонючем автобусе, девочка чувствовала, что многое изменилось – между ее родителями, между мамой и дедушкой, между отцом и дедушкой. И еще она чувствовала, что скоро что-то случится, ведь ее мама, и без того хмурая, стала жутко раздражительной. С ней невозможно было разговаривать – она сразу злилась, кричала или ни с того ни с сего плакала…

Прогноз оправдался. В середине сентября Аню разбудил громкий крик мамы, доносящийся из коридора: «Папа, я сейчас приеду! Как не нужно?! Нет, я приеду!» Аня приподнялась на локте, и тут мама в ночной рубашке влетела в ее комнату и бросилась к платяному шкафу.

– У деда хлев сгорел! – Она распахнула дверцы шкафа и потянулась обеими руками к верхней полке. – Господи, да что же это такое! И все на мою бедную голову!

Аня села, и испуг в ее груди начал твердеть.

– А Клякса? – закричала девочка. – Что с Кляксой?!

– Да жива твоя корова! – Мама шарила руками в стопке постельного белья. – Не понимаю… – Она перестала шарить и посмотрела на мужа, появившегося в дверях. – Ты брал деньги? Двести девяносто рублей? Они тут лежали. – Она ткнула пальцем в стопку.

– Ничего я не брал, – развязным тоном ответил отец, выдвигая вперед нижнюю челюсть и принимая такую позу, в которой становился похож на уголовника. Кто такие уголовники, Аня уже знала – это дедушкин сосед дядька Жорка, он недавно вернулся из тюрьмы. Он весь в наколках и шепелявит, потому что у него нет передних зубов. Когда идешь мимо него, он обязательно подставит тебе подножку или замахнется, будто ударить хочет. Ты отскакиваешь пугливо, а он ржет на всю улицу.

– Инна, а зачем тебе деньги? – Отец сунул руки в карманы спортивных штанов и наклонил голову к плечу.

– Уйди с моих глаз!

– Кажется, я задал вопрос.

– Николай, уйди!

Аня шумно втянула воздух, и мама прикрикнула на нее:

– А ты возьми себя в руки!

Девочка стиснула кулаки, пытаясь глубоко вдохнуть, но у нее ничего не получалось. Она ловила воздух ртом, выпучив глаза. Мама задержала на ней взгляд, затем вышла из комнаты и вернулась с чашкой воды:

– Выпей!

Сидит Анюта на постели, воду маленькими глотками хлебает.

– Значит, ты с этой тварью мои кровные прогулял? Говори, прогулял?! – Мама с ненавистью смотрит на отца.

На его лице ухмылка.

– Значит, прогулял, – обреченно говорит мама. – Ну ты и гад… Что ж ты делаешь? Они же все сумасшедшие! Все твои родичи, как один! А Катькин муж трижды сумасшедший! Какого черта ты гадишь родственникам?! Какого…

Мама не успела договорить – отец ударил ее кулаком в лицо. Потом еще и еще… Беспорядочно взмахивая руками, мама несколько раз вскрикнула и вдруг умолкла и упала навзничь, будто ватная кукла – таких кукол по телевизору в криминальной хронике показывают, на них убийца демонстрирует, как нападал на жертву. Голова мамы глухо стукнулась о пол, и она замерла. Аня уронила чашку на одеяло, закричала, бросилась к маме, но та не шевелилась. Кровь из носа стекала на щеку, за ухо. Уже и линолеум в крови… Лицо в жутких ссадинах – это все из-за золотого перстня с прямоугольным камнем, который отец носил на среднем пальце… Отец попинал носком ее лицо, присел на корточки, ткнул в плечо пальцем… Тем самым, с перстнем. На перстне кровь.

…Аня всегда будет помнить то утро – оно предстает перед ней, как в замедленной съемке. Будет помнить, как воздух порциями проникал в ее легкие, но легче ей не становилось. Ее ребра будто стянули ремнями, и девочка не могла пошевелиться, а только кричала, вернее, раскрывала рот, но крика не получалось. Она тащила маму за руку, но та оказалась невероятно тяжелой. Такой тяжелой, что Аня не смогла сдвинуть ее с места. Отец все это время бегал по квартире. Аня не хотела просить его о помощи – боялась, что он ударит и ее, потому что глаза у него были бешеные. Он снова присел на корточки, похлопал маму рукой по щеке, но она не шевельнулась. Со словами «вот сучка!» он быстро поднялся, сунул руки в карманы, вздернул плечи к ушам и наклонился к Ане.

– Если что – ты ничего не видела. – Его глаза метали молнии. – Усекла? Иначе убью!

Девочка кивала и испуганно следила глазами за отцом. Он выбежал из комнаты, снова вернулся, уже в форме, и, торопливо застегивая китель, посмотрел на жену. Потом вышел из квартиры, непривычно тихо закрыв за собой дверь. И мама тут же вздрогнула, застонала, поморщилась и открыла глаза.

– Мамочка… мама… – Из глаз Ани полились слезы, и ей сразу стало легче дышать.

Мама медленно подняла руку и принялась ощупывать лицо. Она провела пальцем по окровавленным губам, по зубам и скривилась. Опираясь на руку, мама села, прижалась спиной к стене и только тогда сосредоточила взгляд на рыдающей Ане.

– Не реви… Дай мне полотенце… – Она едва шевелила губами.

Девочка кинулась в кухню и сдернула полотенце с крючка.

– Намочи…

Аня намочила, отжала и дала полотенце маме.

– Подонок… Ох и подонок… – сипела мама, осторожно прикладывая полотенце к ранам. – Где он?

– Ушел, – ответила Аня.

Она была рада этому: как только отец уходил, в их доме становилось светлее, честное слово. Может, он больше не вернется? Вот было бы здорово! Они с мамой жили бы вдвоем – им никто не нужен, только дедушка. Может, мама станет доброй? Она ведь бывает такой. А с отцом она злая, да и он всегда злой. Иногда Ане кажется, что он вообще не умеет спокойно разговаривать, а только как дядька Жорка, но ее отец не уголовник, наоборот – он работает в милиции и ловит преступников. Конечно, это он взял деньги – даже если на столе лежит рубль, он его заберет. А тут, шутка ли – двести девяносто рублей! Мама копила их себе на зимние сапоги и Ане на пальто, откладывала из своей зарплаты, ведь отец дает деньги только на питание – каждый месяц сорок пять рублей и ни копейки больше. Мама говорит, что этого мало, а он ей: «На человека – рупь пятьдесят в день. Этого достаточно». Так и произносил: «рупь». О том, чтобы он давал деньги на пропитание Ани, и речи быть не могло. Отпуск родители проводили порознь – мама отдыхала с Аней у дедушки в селе, это всего полчаса на автобусе от конечной станции метро, а отец – на море. Аня моря еще не видела, только по телевизору, но с отцом ни за что не поедет, да он и не предлагал.