Инна тяжело переживала смерть мамы, и ее горе усугублялось чувством вины – отца она любила больше. Вот если бы она так же сильно любила маму, может, та и не умерла бы? Чем дальше, тем чувство вины все крепче опутывало сердце девочки. А однажды Саша взял ее за руку и спросил:

– Инночка, ну скажи, что с тобой происходит?

Она сказала, заплакала, а он… Он обнял ее и поцеловал. В губы. Его губы пахли борщом. Саша сказал, что у нее очень доброе сердце, что тетя Валя все видит, он точно это знает, и не обижается на нее. Да, Саша был особенным мальчиком, из-за болезни. Она не озлобила его, как многих, даже наоборот, в нем было много сострадания и жалости к людям, животным, птицам. Даже к муравьям – он всегда осторожно обходил муравьиные дорожки. И на мир он смотрел не так, как большинство людей, а гораздо глубже. Он с детства понимал, что в жизни важно, а что – сущие пустяки. Частенько Инне казалось, что его душа лет на тридцать старше тела, и девочка светилась от переполнявшего ее счастья, что такой замечательный парень дружит с ней! А его семья, уходящая корнями в добропорядочные немецкую и украинскую семьи, любила Сашку больше сестрички, родившейся здоровенькой и крепенькой, но она на это не обижалась.

– Никогда не молчи, всегда говори, что у тебя на душе. – Сашка улыбнулся и прижался лбом ко лбу Инны. Его горячее дыхание обожгло ее лицо. – Инночка, я всегда буду с тобой, я… я люблю тебя.

В первое мгновение Инна испугалась, отпрянула и замерла, но давно влюбленное сердечко подсказало ей, что пора признаться, и она прошептала:

– Я тоже… тебя… люблю.

Вот так Сашка помог ей справиться с потерей мамы, и оба были уверены, что никогда друг друга не потеряют. Но пророчество о том, что Инночке жить только с Сашкой, не сбылось.

Они планировали учиться дальше. К девятому классу Саша не только улучшил успеваемость, но и стал говорить довольно внятно, меньше тряс головой, при письме ручку уже не подталкивал. Видя это, родители решили на летних каникулах отвезти его в санаторий в Карпаты – там его обещали хорошенько подлечить.

Вернулся Саша совсем другим, не тщедушным мальчишкой, а почти мужчиной. Инночка даже похорошела от счастья, но вдруг в селе появился слух, что родители Саши подали заявление на выезд из страны. Сельчане затаили дыхание: неужели евреев просмотрели? Оказалось, не евреев, а немцев: мама Саши была стопроцентной немкой; ее родители ненавидели Гитлера и убежали в СССР еще в конце тридцатых годов прошлого века. Бабушка Саши всю свою короткую жизнь проработала поваром в заводской столовой и перед Второй мировой войной была обвинена НКВД в заговоре, целью которого было отравить рабочих завода. Бабушку расстреляли, а ее муж, горный инженер, недолго думая сбежал с дочкой, Сашиной мамой, в Луцк, устроился на работу бухгалтером в овощной магазин, женился на украинке и взял ее фамилию. После войны они переехали в Харьков, где Сашин отец продолжал работать по специальности в институте проектирования шахт. Жили они в селе, неприметно, и он потихоньку искал родных. И нашел их в Западной Германии.

Расставались Саша и Инна тяжело, плакали и до последней секунды держали друг друга за руки. Летало между ними, ничего и никого вокруг не замечающими, «…пиши… мы обязательно встретимся… я буду скучать…». Микроавтобус тронулся, Сашка высунулся из окна и крикнул:

– Инна, не забывай меня! Мы скоро увидимся!

В клубах пыли и выхлопного газа девочка побежала за автобусом.

– Инночка! Инна! Я люблю тебя!

Эти слова опалили ее душу. В них звучало самое страшное – горечь неминуемого расставания. Инна остановилась на мгновение, а затем снова побежала.

– Саша! Саша! Я люблю тебя! Саша! Не уезжай! Саша!

Но он уехал, и она осталась на дороге одна.

Селяне еще долго вспоминали это расставание. Кто-то смеялся, про себя злорадствуя и завидуя: не побоялись на виду у всех признаться друг другу в любви, а ведь совсем еще дети! По сколько же им лет? Да по шестнадцать – вот стыд-то! А кто-то тихо вытирал слезы, понимая: в эти мгновения два юных сердца разорвались и начали кровоточить, и ничем хорошим это не закончится. Ничем…

До первого Сашиного письма Инночка ходила как чумная и ожила, встрепенулась, только когда увидела в почтовом ящике, к которому бегала по сто раз на день, конверт, облепленный иностранными марками.

«…Инночка, здесь все чужое. Учим с родителями немецкий язык, скоро должны получить жилье, а пока ютимся в бараке… Я скучаю по тебе и очень хочу, чтобы ты приехала, но мои родители пока не могут никого пригласить. Как только это станет возможным, я сразу же тебя вызову… Целую, обнимаю, люблю. Навсегда твой Саша».

Инна читала письмо сквозь слезы от начала до конца. Прочтет, прижмет к груди, будто Сашку обнимет, и снова читает, улыбаясь и медленно шевеля губами. Поплачет. Вытрет щеки ладонями и сядет ответ писать. Письма приходили довольно часто, чуть ли не раз в неделю, и она сотни раз зачитывала их отцу, а он изо всех сил изображал радость, понимая, что дети вряд ли еще увидятся. Со временем письма от Саши стали приходить все реже, а потом ручеек и вовсе иссяк, и в Инне что-то изменилось. Это произошло так быстро, что Рома испугался – от его прежней, счастливой и веселой дочурки мало что осталось: плечики опустились, голова поникла, взгляд потух. В когда-то резвых движениях появилась странная, старушечья медлительность, голос из звонкого, живого превратился в какой-то механический, будто не человек говорит, а робот, словно неживая она… Бывало, сядет Инночка во дворе на скамейку и сидит неподвижно, будто к чему-то внутри себя прислушивается. Рома подойдет, рядом пристроится, скажет: «Инночка, ну что ты, моя хорошая? У тебя все впереди, ты еще встретишь настоящую любовь». Хочет взять дочку за руку, а она ладонь пугливо отдернет, голову опустит и молчит…

Так прошло больше года, и вот на свадьбе у соседа Колька Сергиенко начал обхаживать Инночку. Девок было много, а он на нее глаз положил. Инночка его отшила, но Николай оказался невероятно упрямым: стал приезжать в село каждую субботу, чего раньше в помине не было, и останавливался у кого угодно, но только не у родной тетки. Ее он из жизни вычеркнул. Приедет и сидит с парнями на скамейке напротив дома Щербаков.

– Андреич, – шептали соседки, – может, пора помириться?

– Хватит изображать из себя Монтекки и Капулетти, – хмыкали особо продвинутые.

Но Рома ничего не изображал, потому что Инна в сторону Николая не смотрела, школу окончила с отличием и поступила в экономический институт.

– Поселишься у бабы Раи, – сказал ей Роман Андреевич, вертя в руках извещение из вуза.

– Зачем? – удивилась Инночка. – Я в общежитии буду жить.

– Нет, дочка. – Рома отрицательно мотнул головой. – Ты будешь жить у бабы Раи. Ей помощь нужна, она уже старенькая.

Тетку отца Инна как свою бабушку не воспринимала. Даже двоюродную. Видела ее редко, а когда встречалась с ней – боялась, потому что баба Рая отличалась строгостью. Для Раисы не существовало ласковых слов, объятий, поцелуев, наверное, поэтому она вышла замуж за Петра Ильича, начальника цеха завода самоходных шасси, такого же неулыбчивого и сухого вдовца, потерявшего жену и дочку после взрыва газового баллона на даче. Дачу Петр Ильич скоро восстановил и так же скоро женился на Рае, работавшей в цеху контролером, и забрал ее, тридцатишестилетнюю, из заводского общежития в трехкомнатную квартиру в центре города. Ему тогда было почти пятьдесят. Дети у них так и не родились, и Рая всю себя отдавала работе и мужу, с которым нянчилась, как с ребенком. Умер он во сне, сразу же после того, как отпраздновал свое восьмидесятилетие, Инна тогда была совсем крохой.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.