«Кстати, нужно будет еще раз покопаться в мобильниках погибших, – напомнил себе Пампурин. – Стоп! Их ведь только два. А где третий? Это крайне важно, учитывая, что в наше время все, особенно молодежь, снимают на камеру все, что с ними происходит».

Не особо веря в удачу, но подчиняясь интуиции, Пампурин нашел длинный шест для регулирования положения штор, улегся на живот и стал шарить под диваном, выталкивая оттуда все, что там находилось. Вытолкал он зажигалку, пару персиковых косточек, клочок новогодней гирлянды, заскорузлый презерватив и новенький блестящий телефон.

Находка вдохновила Пампурина. Не теряя времени на то, чтобы подняться с пола, он попытался включить «Самсунг». А вот здесь его поджидала неудача. Мобильник был разряжен. Полностью. Так, словно его уронили включенным и больше не брали в руки после этого.

– Ты вел съемку, – сказал телефону Пампурин. – Я знаю. Как знаю, что зарядного устройства в доме нет, потому что ты не отсюда. Тебя принес сюда один из гостей. Принес и потерял. А искать не стал по той простой причине, что ты ему больше не нужен. Мертвые никуда не звонят. У них иные способы общения.

Эту тираду он произнес машинально, по привычке. Пампурин любил поговорить сам с собой. Такое проговаривание мыслей вслух помогало ему отрешиться от собственных проблем и сконцентрироваться.

Дачу Тамонниковых он покидал с решительным и сосредоточенным выражением лица. Жажда выяснить правду и найти разгадку была сильнее желания угодить прокурору. Пампурин вообще забыл о его существовании. Все, что его волновало – это необходимость поскорее отыскать нужный шнур и вставить в предназначенный для этого разъем.

«А потом поглядим, – эти слова звучали музыкой в мозгу Пампурина. – Потом погляди-и-им».

И он поглядел. После чего мир для него перевернулся и полетел в тартарары.

День Наташа провела в полном одиночестве и праздности. До недавней поры ей бы очень скоро наскучило валяться на кровати, пялясь в потолок, но теперь подобное времяпрепровождение казалось ей наиболее подходящим. Просто лежать. Чтобы никто не трогал, ни о чем не спрашивал, не лез в душу, не доставал своими ничтожными проблемами. Лежать и смотреть в потолок. Как труп. Да Наташа и ощущала себя мертвой. Она зачем-то дышала, что-то говорила, куда-то перемещалась, но все это уже не имело ни малейшего смысла и значения. Это была лишь видимость жизни. Имитация.

Месячные Наташу абсолютно не беспокоили. Сменила прокладку и забыла. А в институт не хотелось. Нет, там было попросту невозможно появиться, потому что тогда Наташа Пампурина оказалась бы в окружении беззаботных ровесников, с которыми у нее больше не было ничего общего. Она переступила черту, за которой все было иначе, все не так, как прежде. Наташа попала в другую реальность. И выхода оттуда, похоже, не существовало.

Еще совсем недавно, оставшись дома одна, она нашла бы себе множество занятий и важных дел. Попела бы перед зеркалом в унисон с Тейлор Свифт, повисела бы в «Инстаграме», сделала несколько полуоткровенных селфи, занялась эпиляцией, просто походила бы голой на каблуках, остро ощущая свою порочность и наслаждаясь этим. Но прежние занятия и развлечения потеряли смысл.

«Больше я никогда не буду прежней, – тоскливо размышляла Наташа. – Та, которая я теперь, уже не та, которая была раньше. Как жить? Я словно потеряла что-то… что-то важное, без чего нельзя. Но это уже не найти, не вернуть, я знаю, знаю. И от понимания этого так больно, так грустно…»

Обнимая себя за плечи, Наташа встала перед окном. После того, как снег сошел, городской пейзаж выглядел особенно убогим и жалким. Все уродливые места вылезли наружу, и не было ни зимней белизны, ни летней зелени, чтобы спрятать все эти кучи мусора, ржавые железяки, рытвины и ямы. По дороге, с шипением вспарывая лужи, тянулись вереницы автомобилей схожих форм и расцветок. По тротуарам шли мало отличающиеся друг от друга люди. Рекламная барышня на тропическом пляже, раскинувшая свое роскошное тело над улицей, словно издевалась над унылым убожеством под собой. В доме напротив стояла у окна какая-то старушка в платке. Больная, наверное. Все люди были чем-то больны, хотя многие не подозревали об этом.

Наташа подошла к тумбочке и взяла мобильник, игравший задорную мелодию, которая больше не казалась задорной. Звонил Максик. Изображал тревогу за близкого человека, а сам, наверное, прикидывал, как бы выманить Наташу из дома и трахнуть.

– Я болею, Макс, – сказала Наташа ровным голосом. – Извини, сегодня никак не получится.

– А завтра? – настаивал он.

Как будто между завтра и сегодня существовала какая-то разница…

«А что, если сказать ему, что я недавно убила трех человек? – подумала Наташа с веселой злостью. – Интересно, как он отреагирует? Обнимет и скажет, что будет всегда любить меня, несмотря ни на что? Поклянется не оставлять меня в беде? Ага, держи карман шире! Всю его любовь как ножом отрежет. Побежит трахать другую, а в перерывах станет читать ей свои бездарные рэп-частушки про жизнь-жестянку и ломку спозаранку».

– Завтра будет завтра, – произнесла Наташа, не вкладывая в свою речь абсолютно никаких эмоций. – Свяжемся.

Максим попытался развить ее обещание в путаную шутку про половые связи, но Наташа его отключила. Она не слышала звука открываемой двери, но знала, что дома уже не одна. Пришел отец. В неурочное время и, главное, не оповестив о своем появлении каким-нибудь привычным возгласом: «Это я» или «Дома есть кто?»

Наташе сделалось не по себе.

– Пап? – позвала она, напряженно прислушиваясь.

Отец вошел к ней молча, пряча руки в карманах бежевого плаща с поднятым воротником.

– Рассказывай, – велел он, усаживаясь в хлипкое креслице в углу.

– Что? – спросила Наташа, оправляя на себе майку.

– Все, – сказал отец. – От начала до конца. Без утайки.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пролепетала она.

– Все ты понимаешь.

Он выложил на стол плоский смартфон. Наташа уставилась на него вытаращенными глазами, как будто увидела перед собой мину.

– Рассказывай, – повторил отец.

– Я не смогу, – покачала головой Наташа. – Мне стыдно.

– Стыдно, что троих человек застрелила? Насмерть?

Она спрятала лицо в ладонях. А хотелось бы спрятаться целиком. От всех. А главное – от себя.

– И все-таки, что ты во мне нашел? – спросила Наташа Сочина.

Она была уже пьяненькая, но бодрая и говорливая благодаря папироске, выкуренной на двоих.

Дима пожал плечами и лениво улыбнулся. Он лежал на спине рядом, закинув руку за голову и демонстрируя золотистые волосы в одной из подмышечных впадин. Штанов на нем не было. Наташа тоже была раздета снизу, но в свитере. Он тоже не успел или не захотел снимать майку. Это было забавно. Она хихикнула и накрыла его достоинство своей ладонью. Он улыбнулся ей и проделал то же самое. Прикосновение его руки заставило Наташу дышать чаще.

– Вот это и нашел, – сказал Дима. – Ты заводишься с пол-оборота.

– Это потому, что с тобой, – поспешно уточнила она.

Он поморщился.

– Не ломай кайф, Ната. Мы не лебеди и не голуби. Только примитивные существа живут парами и долбятся всю жизнь вдвоем, как будто никого больше вокруг не существует. Скучно. «Потому что с тобо-ой», – передразнил он. – А если бы здесь лежал кто-то другой? – Дима намотал на палец прядку ее волос и слегка потянул. – Можно подумать, ты бы не получала удовольствия.

Она почувствовала, что он хочет от нее услышать, и отважно заявила:

– Получала бы. – И быстро добавила: – Но с тобой лучше.

Дима ей как снег на голову свалился. Она уже и думать забыла о том лете в Албене, где потеряла невинность после всенощной дискотеки на пляже. Все случилось так быстро и так просто, словно отдаваться случайному знакомому на холодном песке под бледнеющими звездами было для Наташи делом привычным и обыкновенным. Но Дима потряс ее своей красотой, умом, независимостью. Она хотела во что бы то ни стало удержать его рядом. Ей казалось, что сделать это можно одним-единственным способом. Она ошиблась. После секса на песке он исчез из Наташиной жизни. Как казалось тогда, навсегда.