На полке кухонного шкафчика стояла полупустая банка с порошком, напоминающим плохой кофе со сливками и сахаром. Он растворил его в кипятке, выпил. Что делать дальше? Ждать настоящих хозяев, которым рано или поздно потребуются документы на право собственности? Уезжать в Старицу? Или пожить здесь некоторое время: вдруг заявят о себе другие наследники?

Хромов не понимал, зачем Яна согласилась стать мнимой владелицей чужого добра. Что ей посулили? Деньги, наверное. Деньги… они, проклятые, всему виной. Смерть Яны вовсе не трагическая, нелепая случайность – это расплата за ложь, за недовольство жизнью, за обиду на белый свет. Хотела выбраться из нищеты? Выбралась… только какой ценой?

Громкий стук и возня на лестничной площадке привлекли внимание Валерия. Он прислушался, по спине побежал холодок: уж не убийцы ли пытаются проникнуть в квартиру Яны? Они не нашли здесь главного – документов – и решили вернуться, поискать более тщательно.

Хромов на цыпочках прошел к дверям, прильнул к глазку. Грузный мужчина с руганью тащил наверх откормленного бульдога. Тот отчаянно сопротивлялся, не желая идти домой.

– Фу, Деррик! – донеслось до Хромова. – Не смей трогать кошек! Забудь о них!

Вот в чем дело – сосед не может справиться со своим псом, тем самым Дерриком, обнаружившим тело Яны. Всего-то!

Валерий вернулся в кухню, плюхнулся на табуретку и прошептал:

– Я в этой квартире сойду с ума от страха.

Ему никто не возразил.

Из окон дуло, батареи были едва теплые – неудивительно, что он никак не мог согреться. «Надо пойти и лечь спать! – приказал себе Хромов. – Укрыться двумя одеялами и уснуть… отключиться от всего».

За два этих дня в Москве он повзрослел лет на десять. Мысли изменились, чувства, появилось ощущение себя как человека, от которого кое-что зависит. Предыдущая жизнь показалась затянувшимся отрочеством, откуда Хромов сделал первые шаги в мужской игре. Судьба потеряла терпение и выбила у него почву из-под ног, бросила не умеющего плавать в реку – барахтайся, кричи, глотай воду, но держись на поверхности. Выбор невелик: или поплывешь, или пойдешь ко дну.

– Весело… – прошептал он, укладываясь на кровать и натягивая одеяло. – Ой как весело.

Его взгляд блуждал по полкам с книгами – не придет сон, можно будет почитать. Вспомнился торговый зал магазина «Азор»: витрины с антикварными изданиями, яркие обложки современных романов, литература разных жанров… что-то засело в уме, беспокоило. Валерий пытался собраться с мыслями, отыскать причину тревоги. Не получалось.

– Я должен понять, – твердил он, проваливаясь в приятную дрему. – Должен догадаться…

Наконец усталость взяла свое, и Хромов уснул.

Лучше бы он просидел всю ночь за чтением! Вереница кошмаров не отпускала ни на мгновение – он просыпался в холодном поту, засыпал, и ужасы продолжались. Снилась Яна – она снимала кожу со своего лица, и на его месте оставалось кровавое месиво.

– Что, боишься? – спрашивала она. – Некрасивая я стала? Так ведь не было ее никогда, красоты-то. Выходит, и жалеть не о чем.

– Яна, как же это случилось? – растерянно пятился от нее Валерий. – Зачем ты согласилась оформить на свое имя чужое имущество? Откуда у тебя счет в банке? Откуда деньги? С тобой расплатились за оказанную услугу… а потом убили?

– Так надо было…

Яна меркла, становилась все бледнее, прозрачнее и растворялась в воздухе. Хромов вскакивал, дышал со свистом, сердце бешено колотилось… обступившая со всех сторон темнота была полна демонов. Он падал на подушку и проваливался в следующий кошмар.

Яна снова стояла перед ним, держала в руках урну с собственным прахом.

– Все, что осталось от меня прежней, – говорила она, и по ее окровавленным щекам текли слезы. – Теперь ты отвечаешь за мое будущее. Смотри не подведи!

– К-какое будущее? – заикался от ужаса Валерий. – Ты мертва, а я жив.

– Ошибаешься… – шипела она, угрожающе придвигаясь к нему. – Ошибаешься… скоро все встанет на свои места.

Он просыпался от своих же стонов, открывал глаза… было слышно, как воет за окнами ветер, что-то потрескивает, шелестит в глубине квартиры, словно невидимая рука листает и листает страницы нескончаемой книги.

Утром Хромов едва поднялся – лицо серое, под глазами мешки, в груди – тяжесть. Опять вроде без повода вспомнился магазин «Азор»: витрины, обложки новых изданий…

– Что я там увидел? – спросил он свое отражение в зеркале. – Что? Что…

На другом конце Москвы у окна старинной квартиры стоял и любовался морозным рассветом Леонард Казимирович Войтовский – мужчина среднего роста, коренастый, крепкий, что совершенно не портило его изящных движений, а изысканным манерам даже придавало некий шарм. В его роду были польские шляхтичи, чем Войтовский гордился, но не кичился.

Выглядел он лет на сорок. Черные волосы с редкой сединой слегка вились, выразительные глаза и нос с горбинкой делали его лицо оригинальным и привлекательным, а красивая линия губ и ямочка на подбородке говорили о развитой сексуальности. Моложавость являлась семейной чертой Войтовских: и мужчины, и женщины жили долго, сохраняя бодрость духа, упругое тело и кожу без морщин. Дед Леонарда занимался ресторанным бизнесом в Канаде и оставил внуку отлично налаженное дело, солидный капитал. Чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, хватит с лихвой.

Войтовский получил прекрасное образование; благодаря деду говорил на трех языках и жил то в Канаде, то в Москве. От скуки он занимался переводами, пробовал себя в медицине – бросил; кулинария тоже быстро ему надоела, и Леонард начал разводить скаковых лошадей. У него была небольшая ферма, где выращивали этих животных только из любви к их красоте.

В последние годы Войтовский много времени проводил в Москве – здесь он родился и вырос, окончил школу. Его отец и мать много пережили в связи с эмиграцией деда, им так и не удалось выбиться в люди. Скомпрометированная репутация катком прошлась по их судьбе, а вот сыну повезло: политический климат изменился, и Леонард смог выезжать из страны, регулярно гостить у богатого родственника, изучать языки.

Когда отец Леонарда умер, мама уехала в Канаду навсегда. Она и слышать не желала о России. Талантливая пианистка, она вынуждена была работать концертмейстером в клубных кружках художественной самодеятельности, получать гроши и в свободное время давать частные уроки. Ее даже в музыкальную школу не брали, то мотивируя отказ отсутствием вакансий, то открыто ссылаясь на сомнительные родственные связи.

В Канаде Зося Войтовская уже не помышляла о работе, зато она смогла позволить себе приобрести прекрасный немецкий рояль и музицировать для души. Она играла Шопена, Брамса и Рахманинова. Редкие гости, посещающие большой, комфортабельный дом ее отца, приходили в восторг, аплодировали, осыпали исполнительницу комплиментами. Старик Войтовский расцветал от удовольствия.

– Привози внука, Зося, – просил он дочь. – Хочу видеть продолжение нашего рода.

Но Леонард продолжал жить на два дома, не спеша оставлять Москву. Он не понимал, что его держало здесь, в России. Стоило ему увидеть могучие ели в снегу, услышать скрип санных полозьев или звон колоколов деревенской церквушки, как в груди поднималось странное волнение, и Войтовский, не отдавая себе отчета, стремился сюда вновь и вновь.

– Россия обладает особым магнетизмом, – понимающе кивал головой дед. – Эта великая, загадочная страна никого не отпускает из своих мучительных и сладостных объятий. Ее нельзя забыть. Но посмотри вокруг, мой мальчик, – в Канаде такая же природа! А ты вообще городской житель.

Канадский пейзаж, казалось, повторял захватывающие дух российские просторы: те же ели, сосны, те же березы… тот же снег и розовое морозное небо. Но чего-то не хватало. Леонард не мог объяснить, почему его тянет в Россию. Это понимание пришло позже.

Дед умер в преклонном возрасте, и Войтовский разбогател. Ему пришлось вникать в тонкости ресторанного дела, знакомиться с персоналом и наемными директорами, с законами чужой страны, ее образом мыслей. Наконец, освоившись на новом для себя поприще, Леонард Казимирович наладил бизнес, оставил маму управлять ресторанами и коневодческим хозяйством, а сам снова подался в Москву.