Мальчик мгновенно оставил все попытки открыть неподдающуюся ему дверцу и поднял голову с накинутым на нее капюшоном худи:

— В каком смысле?.. — а то он не понял… «И как теперь оправдываться?»

— Ты же не будешь отрицать, что был сегодня возле моего ящика, так?

— Послушай… Я просто ждал парня из своей группы, чтобы взять тетрадь с домашкой, и, может быть, случайно остановился у твоей дверцы… Это запрещено? — Исак очень старался звучать как можно увереннее.

— Нет, конечно, — эта прохлада в голосе Насхайма не давала и шанса расслабиться и перевести всё в шутку. — Но я подумал, вдруг это не было такой уж случайностью, — согнутой в локте рукой Эвен оперся на дверцу соседнего ящика. — Как считаешь?

Ну что мог ответь вконец смутившийся всей ситуацией подросток с гипперзаниженной самооценкой? Типичная реакция «по-исаковски» не заставила себя долго ждать: взгляд в пол, плечи провалились… одним словом, выдал себя с головой. Чего уж там.

— Ясно, — еще холоднее бросил Эвен и, резко ударив ребром ладони по упрямой дверце, заставил её вмиг отвориться.

А Исаку только и оставалось, что с открытым ртом проследить за быстро удаляющимся к лестнице Насхаймом.

Уроки были окончены, и в планы Исака входило оставить ненужные для подготовки к урокам на завтра учебники в школе, забежать за готовой порцией теста в кондитерскую и испечь давно обещанный бабушке грушевый штрудель к чаю. Едва ли он успел спуститься в холл, как взгляд его зацепился за небольшое столпотворение прямо посреди него. Там было пять-шесть девчонок, кажется, второкурсниц, но Исака волновала сейчас только одна из них. Девочка была вся в слезах, нервно дрожала, но её удерживал в очевидно успокаивающих объятиях… Эвен Бэк Насхайм, собственной персоной.

Вроде бы, второкурсница перестала рыдать, но её так и не выпустили из длинных крепких рук и повели в таком же положении прочь из школы. Подружки-однокурсницы последовали за ними.

Что поразило сейчас Исака, так это даже не то, что он никогда до этого еще не видел проявления какого-либо участия со стороны Эвена к окружающим. Нет. Его поразили собственные ощущения от увиденного.

«Он ведь видел вчера, что я почувствовал, когда стал расспрашивать меня о маме… Видел. Но всё, что позволил себе, это коснуться моего лица и это «не грусти, малыш»… Так… Надо прекращать» — Исак дернулся, стыдясь собственных мыслей.

«На что я вообще рассчитываю, а главное, для чего? Мне самому это зачем?.. Не надо о нем думать!»

Но думать хотелось. Очень.

Всё-таки пришлось вернуться в себя. Его ждали дома, да и самому находиться в школе было как-то не по себе.

В этот раз с замком не было никаких проблем, поэтому, выдохнув с облегчением и спустив надутые воздухом щеки, Исак открыл дверцу с намерением по-быстрому запихнуть туда все ненужное и… «А это здесь откуда?»

Из-под открытой дверцы прямо ему под ноги выскользнул листок из плотной бумаги, размером с ладонь. На той стороне, что была доступна взору Исака, виднелся от руки выполненный наскоро цветными карандашами рисунок капкейка с вишенкой на макушке. Удивленный мальчик поднял листок, чтобы получше рассмотреть нарисованное. Но даже через плотную бумагу с другой стороны просвечивали какие-то записи. Затаив дыхание, Исак перевернул листок и, так и не позволив воздуху проникнуть в легкие, прочитал, едва шевеля губами:

«Не прячь свою вишневую улыбку. Я хотел бы начинать каждое утро не с кофе, а с неё»

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

Послушайте “October”, Evanescence. Понравится))^^

В ней я слышу атмосферу работы в целом.

Исак не помнил, как очутился дома. Буквально влетев в свою комнату, он наотмашь бросил рюкзак куда-то на пол и прямо в одежде и кедах упал животом на кровать. Прикрыв голову руками, словно навесом от ливня, полежал так какое-то время, усмиряя дико бьющееся сердце и заходящиеся в одышке от быстрого бега легкие. Затем перевернулся на спину, свесив обутые ноги с кровати. Опомнившись, покопался в кармане толстовки и вынул оттуда сложенный вдвое, успевший немного помяться листок.

Не разворачивая текста, присел, оперевшись спиной о стену, и начал бережно разглаживать рисунок. Сделав глубокий вдох, раскрыл написанное на обороте.

Сейчас бы уже и не вспомнил, сколько раз он тогда перечитал это послание. Ему казалось, что он вглядывается в каждую букву, в каждый завиток не самого ровного почерка.

Прижав листок к лицу, стал принюхиваться к нему, словно щенок к новой вещи в доме… Устыдившись собственным действиям, вновь отодвинул бумагу на безопасное от лица расстояние и опять стал перечитывать.

«Он?.. Ну… А кто же еще?..» — Исак вновь и вновь пробегал глазами по наживую въевшимся в губы двум строчкам. — «А если не он?.. Так… То, что это не девчонка, ежу понятно… Из парней… Да кто будет подсовывать мне в ящик такое? Очередной «остроумный» прикол от Филиппа с Риком? У них на такое не хватит ни ума, ни фантазии… А ему это зачем? Розыгрыш? Или стало скучно… Решил развлечься, посмотреть, как я отреагирую? Но ведь там не было ни подписи, ни намека, что это он… Хотя… Капкейк…»

Минут через десять таких догадок, у мальчика загудело в виске.

«Всё… Нечего тут… Что толку думать об этом, если, может, на этом все и закончится… И вообще, о чем хоть я сам-то заморачиваюсь? Оно мне надо? Не хватало еще вступить в ряды жаждущих внимания этого Эвена девиц или ищущих его дружбы парней… Жаждущих внимания?! Да с чего он взял, что мне нужно это внимание? Он… если все же не он… Но он же… кхм… Парень. В смысле, двадцать первый век и всё такое… Но я же не могу быть таким?.. Чёрт! Ну почему меня так задела эта записка с рисунком?!..»

Исак вдруг сунул листок под подушку и притянул к себе колени, обхватив обеими руками и прижав их к груди:

«Вот я кретин… Может, кто-то ящики перепутал, а я тут сижу и загоняюсь… Кто-то… Кто-то… Кто-то…»

— Исак?

В дверном проеме показалась худощавая фигура с серебристыми волосами на голове, уложенными в невысокий пучок.

— А… Привет, ба… Я… это, что-то замотался… Не поздоровался, извини, — пробормотав еще какие-то извинения и нелепые причины своего поведения по возвращении домой, он соскочил с кровати и уже обнимал с тревогой смотрящую на внука женщину лет шестидесяти.

— В школе что-то случилось?

— Нет-нет, не беспокойся… Я сейчас переоденусь, схожу в душ и испеку твой любимый штрудель, идет?

Фру Вальтерсен, оглядев Исака с головы до ног, только покачала головой и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь. Она прекрасно понимала, что нет задачи сложнее, чем вытянуть из подростка правду о его проблемах, будь то школа или что-то личное. Потому можно было только ждать, когда мальчик, если захочет, сам поделиться тем, что его так сбило с толку. К вечеру должен был вернуться его отец.

«Может, он с ним поговорит? Мужчинам легче найти общий язык… А может, и вовсе беспокоиться не о чем. Так, подростковое переменчивое настроение.»

Но и к позднему вечеру, и к глубокой ночи мысли Исака не успокоились. Пока занимался стряпней, еще немного отвлекся… А сейчас эта записка с рисунком, покоящаяся на низком столике у кровати, возле его телефона, не давала ему уснуть:

«Да что ж такое… Ведь ясное же дело, что это либо тупая шутка, призванная спровоцировать меня, либо просто… Ошибка. Да, так оно и есть. Ошибка. Впрочем… как и я сам…»

Ни за что на свете Исак Вальтерсен не поверит в то, что кто-то мог проявить к нему внимание… Да еще и такое…

«Намек-то про «начинать утро с нее» явно был не двусмысленный… или? Как же глупо лежать сейчас, ворочаясь туда-сюда, и быть не в состоянии сомкнуть глаз из-за какого-то, если разобраться, детского рисунка и слов, явно спертых с какого-нибудь сайта с готовыми клише… Нет, я точно идиот… А утром буду идиотом с мешками под глазами!»

Ожидания Исака, к сожалению, оправдались: даже мимолетного взгляда в зеркало хватило, чтобы оценить побочный эффект ночи без сна. Слегка забыться мальчик сумел только к пяти утра, но этого, безусловно, было недостаточно для юного растущего организма.