Он за два шага буквально подбежал к ним, пожал руку отцу, но сбитое дыхание не давало возможности спросить, что же с Найлом. Мистер Хоран просто показал рукой через плечо на двустворчатую дверь, ведущую в операционную. Сама дверь внушала ужас: немного пожелтевшая, хотя реставрировали больницу совсем недавно, из-за двери доносился неразборчивый разговор и хорошо слышное тут пищание приборов. Но еще больше пугало Зейна то, что там лежит его Найл. Это не просто рандомный человек, которого он совсем не знает, а просто прошел мимо и решил прислушаться. Нет, там лежит Найл, и ситуация намного хуже, чем была тогда. Тогда Зейн находился в другом измерении, поэтому плохо помнит самые ужасные моменты. А сейчас он переживает их с новой силой.

Еще два часа ожидания – и к ним выходит медсестра, снимая с себя окровавленные перчатки и повязку, показывая свои припущенные уголки рта. Казалось, что хуже быть не может.

– Я могу говорить, да? – она намекала на Зейна, посчитала его лишним человеком, но отец Найла заступился.

– Он жених.

Она осмотрела всех жалобными глазами.

– Мы не смогли спасти ребенка, из-за потери около трехсот миллилитров жидкости нарушилась внутри бактериальная среда матки, произошло нарушение баланса витаминов, что привело к гибели ребенка. Но мы смогли провести операцию на прямую кишку, ваш сын очень скоро реабилитируется.

Ее приятный голос помогал воспринимать все более сглажено. Мама Найла упала на плечо своему мужу, она резко стала вся бледная, неживая.

Зейн отключился еще когда она вышла, мозг перестал работать, отказываясь принимать информацию. Внутри что-то обрушилось, он перестал чувствовать себя здесь. Он переместился куда-то далеко, желая оградить себя от всего ужаса реального мира.

– Нам нужен кто-то, кто подежурит с ним первую ночь.

– Я могу, – откликнулся Зейн, приподымая руку, делая неуверенный шаг вперед.

Отец Найла кивает головой.

– Да, я пока приведу ее в себя, – они с женой разворачиваются, она не в силах двигаться, он ведет ее. – Ты ведь сам разберешься, верно?

– Конечно, мистер Хоран. Я не подведу.

Выбеленные стены палаты, от которых тошнило. Такие же белые стулья и стол, подоконник. Такая же белая кровать, на которой лежал такой же болезненно белый Найл. Только Зейн разбавлял эти белые краски своими черными брюками. Он определенно ненавидит белый цвет.

Уже давно темно, уже давно небо усыпано звездами, которых сегодня было удивительно много, как будто кто-то разбрызгал щедрое количество краски на черный холст. Луна сегодня была очаровательно хороша, хотя Зейн был с этим не согласен. Если Найл могущественный, и он руководит всем, то почему луна сегодня такая яркая? Кто-то забрал у него главенство? Кто-то сбросил его со счетов? Или может Найл сегодня возродится? А что, если это ребенок внутри него, являлся его силой, руководил Найлом, как посредником, смешав в себе две противоположности: злобу и ненависть одного отца и открытость и невинность другого? Ребенок являлся антагонистом, по сути, может это придавало ему сил?

Из глубоких размышлений Зейна вырвал слабый всхлип омеги.

– Мам? – он шепчет, сил не хватает, чтобы повысить голос.

– Я здесь, – Зейн тихо встает со стула, перемещаясь на кровать.

– Зейн, он умер? – Найл открывает глаза, их голубизна только что осветила комнату самым красивым светом. Такой свет видят только когда попадают в рай, как говорят люди постарше.

Зейн не знает, как ответить, потому что произносить это вслух страшно. Он просто берет руку Найла в свою и прикладывает ее к животу омеги. Трех секунд хватает, чтобы понять все. Найл сжимает одеяло своими пальчиками, до побеления костяшек. Зейн чувствует напряжение маленькой ладони под его собственной рукой и сжимает ее, пытаясь успокоить, пытаясь показать, что он здесь в любом случае.

Еще пара тихих секунд, жалостливый взгляд карих глаз на голубые: Найл сдается. Первая слеза прокладывает влажный путь всем остальным, он ломается. Зейн ложится рядом, нежно обводя рукой вокруг тела омеги. Найл теснится ближе, приподымая одеяло, пуская Зейна. Альфа прижимается губами ко лбу Найла, чувствуя его напряжение. Тихий плач, мягкое хныканье распространилось по комнате. Слышать это – настоящая пытка. Найл прижимает свои руки снова к животу, сжимая кожу. Там больше ничего нет. Омега борется с диким желанием разодрать его ногтями, вспороть чем-либо, что попадется под руку. Он с силой чешет живот, Зейн чувствует острые движения рук.

– Не надо, – он оставляет легкий поцелуй на лбу Найла, кладя свои руки поверх рук омеги.

Томное дыхание, возобновившийся плач. Дрожь охватила тело омеги, Зейн прижал его к себе сильнее. Младший немного переместил руки, теперь правая лежала на месте укола капельницы в левом предплечье.

– Он умер, – произносит Найл через долгий час плача.

– Я все равно люблю его, как своего, – Зейн шепчет, опаляя горячим дыханием лицо Найла.

Снова немая пауза, Найл приподымает голову, чтобы посмотреть Зейну в глаза. Уголки их опущены слишком сильно, ресницы прикрывали пол глаза, падая длинной тенью от лунного света. Их взгляды снова встречаются, Зейн видит только большие красные глаза, молящие хоть о капле справедливости от мира и какой-то вербальной помощи. Их краснота смотрелась на фоне голубой радужки, как смотрится пятно крови в вычищенном бассейне какого-то богатого папика, которого застрелили прямо в том самом бассейне.

Найл смело тянется подбородком повыше, чтобы дотянуться до таких манящих губ Зейна. Альфа решает облегчить ненасытному задачу, опуская голову немного ниже, сразу же впиваясь в губы омеги. Поцелуй был сильным, таким необходимым сейчас, таким светлым и чистым. Они боролись за главенство снова, но альфа решил уступить, пуская Найла в свой рот. Омега не растерялся, проводя языком по верхнему ряду зубов Зейна, акцентируя внимание на двух, симметричных относительно друг друга, клыках. Рот старшего был теплым, со вкусом спелой вишни.

Они снова неохотно оторвались, Найл прислонился лбом к ключице Зейна. Старший прижал его еще ближе к себе, кладя одну руку на поясницу, а другой поглаживал его голову, играясь с немного отросшими прядями.

– Я люблю тебя, – шепчет Зейн, зарываясь носом в шею омеги, вдыхая его запах.

– Я тоже люблю тебя.

Они погрузились в вечность с этими словами, дыша ровно, синхронно. Их сердца бились в унисон. Луна продолжала светить точно так же, как и светила до этого. Ярко, ослепляюще. Звезд на небе визуально стало больше. Найл чувствовал себя луной, все еще, рядом с Зейном. А Зейн чувствовал себя одной незначительной звездочкой, на которую Найл предпочитает смотреть перед сном. Они заснули, с прекрасными мыслями о своем будущем.

Найл все-таки могущественен сам по себе. Сейчас Зейн это понимает. Найл та сила, которая руководит им, которой он бескорыстно отдался. Он одновременно силен и слаб рядом с ним. Он одновременно в здравом уме и в полном опьянении разума. Он одновременно считает себя первым рядом с ним и одновременно одним из тысячи почитающих его могущество. Найл – парадокс. Он самый слабый и самый сильный человек, которого Зейн когда-либо встречал.

Но, в конце концов, Зейн спас его.

Комментарий к Глава одиннадцатая.

(*шепотом* Это последняя глава, но будет еще эпилог, поэтому это не официальный конец фанфика.)

========== Эпилог. ==========

Весеннее солнце освещает кухню, попадая внутрь через настежь открытое окно. Стол заставлен всевозможными блюдами и сладостями для детей. Найл вытирает руки полотенцем, когда поворачивается к окну, слыша там громкий хлопок двери машины и топот маленьких ножек, сопровождающийся легкими просьбами не бегать. Он глядит в окно, улыбаясь, делая медленные шаги к входной двери. Та быстро открывается, откуда в дом попадает целый ком положительных эмоций и энергии.

– Папочка! – девочка прыгает Найлу на руки, крепко его обнимая. – Мне сегодня разрешили не делать домашнее задание!

Она кладет ручки ему на плечи, смеясь, а омега поправляет ее ободочек с бабочкой на ее прекрасных золотистых волосах. Она сияла, как сияют маленькие звездочки и Найл не мог даже подумать, что любит кого-то так же сильно, как ее.