– Да, это я. Что-то новое, капитан?

– Вашего мужа нашли.

Лиам резко почувствовал холод воды, его сердце резко растаяло, болезненно воспринимая каждый вздох, как будто кровь была с крупинками стали, царапая сосуды изнутри, а в его животе появились бабочки, порхающие.

– Стойте, что? – он не мог сдержать слез, улыбка растянулась от уха до уха, обнажая выбеленные зубы.

– Да, он в больнице, в тяжелом состоянии, как мне сообщили. Мне не сказали, кто его привез. Вы сможете встретиться прямо сегодня! – Миллс шаркает пальцами по столу в поисках чего-то. – Вот, он в больнице имени святого Патрика, она в центре, знаете?

– Конечно! Я могу его навестить?

– Да, скажете, что вы его муж, вас пустят, я приеду, как только смогу.

– Спасибо огромное, до встречи.

– До свиданья, Лиам.

Пейн не мог сдержать радости. Он вышел из ванной, закрепляя полотенце низко на бедрах. Томные мокрые шаги последовали до спальни, где, скидывая с себя полотенце, он надевает боксеры. Проводит по волосам рукой, параллельно набирая номер матери. А потом и мистера Хорана. Он падает на кровать, вытягиваясь, как кот, от одного только осознания того, что Найл снова будет ему принадлежать. Разглядывает себя любимого в зеркале, открывая шкаф. Надо появиться в чем-то особенном. Он достает костюм, рубашку, идеально белого цвета, без изъянов. Лаковые туфли, в которых было видно собственное отражение, отлично дополнили наряд, делая его слишком вычурным, богатым.

По дороге в больницу он заехал за цветами – самый дорогой букет для его самого дорогого мальчика. Его машина слегка (сильно) выделялась среди других, не таких дорогих. Он вылез из машины, поправляя ворот рубашки и волосы в зеркале. Он выглядел так, как будто Найл не выжил, а умер и ему устроили похороны. Все было слишком. Слишком дорого, вычурно, роскошно, Найл не любил такое.

***

Зейн сидел в палате, неподвижно, ни о чем не догадываясь. Он наконец-то пришел в себя, наконец-то стал воспринимать реальность, а все потому, что Найл тоже очнулся. Он теперь мог дышать без кислородной маски и понемногу ел. Он сидел на кровати и протягивал руки к тумбочкам.

– Может хватит?

– Хватит что?

– На меня пялиться, – Найл закрыл глаза Зейна своей ладошкой.

– Не могу, прости, ты слишком прекрасен, чтобы оторвать от тебя глаза, – Малик берет руку омеги в свою и мягко ее целует.

– Ты слишком вежлив ко мне. Я ведь уже сказал нет.

– Но ты передумал, – они смотрят друг другу в глаза, Зейн немного щурится.

– Возможно, – Найл прячет свои стыдливые глазки от мягкого взора альфы.

Они нежатся в лучах весеннего солнца, которое наконец-то вытеснило тучи. А может, Найл как-то влияет на погоду? Возможно. Он сам по себе может управлять миром, но ему это не надо. Он еще так молод, чтобы использовать свое могущество. Посмотрите, он заставил каменное сердце альфы разбиться вдребезги, а потом снова собрал его. Сшил из самого мягкого фетра, наполнив сладкой ватой, потому что Зейн чувствовал именно так. Найл был чем-то, что заставляет корабли тонуть, что сбивает с курса самолеты, что движет сходящими с рельс поездами. Он был природной катастрофой: чертовски разрушителен, но такой красивый, и вы не можете им управлять, даже если он поддается. Это вы думаете, что управляете им, он заставляет вас так думать, но на самом деле он ищет ваши слабости, чтобы использовать их против вас.

– Ты прекрасен, – Зейн без устали делает комплименты, Найл каждый раз краснеет, его румянец придает ему здоровый вид. – Я сейчас вернусь, – Зейн выходит из палаты, целуя руки омеги, не сдерживаясь, переходя к шее, но Найл его отталкивает.

Зейн идет прямо по коридору, когда ему навстречу идет Лиам с медсестрой. Он накидывает капюшон, сбежать некуда, прячет лицо, как может, засовывая руки в карманы.

Лиаму фигура человека, идущего впереди, знакома, он не понимает, кто это. «Странный тип», – подумал он про себя, пытаясь выкинуть это из головы. Зейн его цепляет, но Лиам сдерживается.

Они прошли мимо друг друга, а внутри что-то всполохнуло. Старый конфликт снова загорелся ярким пламенем в груди Лиама, и к чему это, он не понимал. Зейн выбежал из здания и поскорее скрылся, чтобы его больше никто не трогал.

Дверь в палату с силой распахнулась, Найл улыбнулся самой яркой улыбкой на свете, но когда он увидел того, кто зашел, она резко искривилась, потемнела, его мышцы свело. Только слепой этого не заметит, а в этом случае у Лиама вообще нет глаз.

– Господи, я так долго этого ждал, – он кидается омеге в объятия, Найлу приходится обнять в ответ. – Я так скучал, – хватка усиливается, дыхание немного затрудняется. Сердце Найла только что сжалось до размера атома, он снова стал видеть все в серых красках, снова нахлынуло чувство страха перед этим человеком.

– И я, – он шепчет, слезы наворачиваются на глаза.

– Это тебе, солнце, – Лиам протягивает букет, от которого так и веет запахом пачки денег, что Найл так не любил. Они медленно целуются, Найл чувствует ничего, кроме отвращения. Странно, но теперь ему никого не жалко.

– Спасибо, – он пытается, пытается изо всех сил, но не может. Не может сдержать слезы. – Прости, – он смахивает их, пока Лиам присаживается на кровать.

– Я нашел тебя, – шепчет, в его голосе слышно ничего, кроме чувства собственного превосходства над другими. – Я заберу тебя домой прямо сейчас, – обнимает, прижимая голову к своей груди, поглаживая позвоночник. – Никто больше не посмеет забрать тебя у меня, – кладет руку на живот, мягко выводя круги. – Я люблю тебя и нашего малыша и ни за что на свете не дам ему умереть не родившись.

Эти слова должны были как-то задеть Найла, но нет. Ничего не вышло, ровным счетом ничего.

Повысив голос на медсестру, назвав свою фамилию настолько громко, что слышала вся больница и пару смежных улиц, они уезжают домой раньше положенного, рекомендуемого врачом. Но Лиама не волнует, что внутриматочное кровотечение может случиться еще раз и этот раз точно будет роковым, он думает только о себе, поэтому побыстрее увез Найла домой.

Те же старые стены, покрашенные в серый, та же мебель, угнетающая, тот же запах: алкоголь, алкоголь и еще раз алкоголь. Сколько Лиам выпил? Найл даже не чувствовал себя в безопасности, хотя Лиам уверял его.

Найл поднялся в спальню без лишних разговоров и прилег, снова начиная плакать. Отчего, он сам не понимал, чувства перемешались, он думал только о Зейне. Куда делся Малик? Его мысли о нем мешали ему, он снял обручальное кольцо, оно давило. Найл не помнит, как Лиам прилег рядом, нависая, как целовал ключицы, переходя ниже, как расцеловал живот, в перерывах предлагая имена ребенку, потому что «уже пора», как спустился еще ниже и стянул штаны, оставляя на бедрах новые метки. Но зато Найл помнит, как Лиам стервенел, кусая сильнее, как он попросил альфу остановиться, со слезами на глазах и впервые его послушали. Лиам прилег рядом, извиняясь, не искренне, это читалось по его лицу, обнимая как можно крепче, накрывая ладонью живот. И он почувствовал кое-что, что не описать словами.

Они оба почувствовали шевеление малыша, легкий толчок его маленькой конечностью. Этот момент был настолько красивым, что было больно. Он был настолько сильным, показывая, как ничто не может двигать чистой невинностью, как ничто не сломает дух невинного, как прекрасно они встают после болезненного падения. Это доказывало, что Найл правит миром, что он всемогущ. Лиам не мог сдержать радости.

– Он шевельнулся, он шевельнулся, Найл! – альфа вскочил с места, прижимаясь ухом к животу.

– Да, он шевельнулся, Лиам. Он живой, – Найл только что растаял, чему он не был рад.

– Боже, я слышу, как он двигается! – кто бы мог подумать, что самый жестокий в мире человек превратится в ребенка, когда услышит собственного малыша.

Найл заснул через некоторое время, ему хотелось плакать от нежности альфы, а Лиам не мог насладиться минутами этого момента. Ребенок перестал толкаться, он заснул вместе с Найлом, а старший не мог успокоиться. Он так и заснул, когда уже было за полночь, на омеге.