Ничего не сказав, он обошел Зейна, спускаясь вниз.

– О, Аврора, приветики, а ты куда это собрался? – Луи встал с дивана, загораживая путь омеге.

– Я не Аврора и я на улицу, – Найл сказал это самым равнодушным и раздраженным тоном, что сам удивился. Но ему это нравилось.

– Ох-хо-хо, как у нас птичка защебетала. Ничего теперь не боишься?

– Я не сбегу, потому что я просто не в состоянии. Если ты не знаешь, как работает беременность, я тебе подробно расскажу и даже продемонстрирую, – Луи делает шаг в сторону, давая Найлу пройти.

– Вау, вау, Аврора, я не ожидал. Очень даже дерзко, вау, – Луи был удивлен, даже немного больше, чем надо.

Найл идет дальше, он выглядел бы угрожающе, если бы не его живот и вид невинного ангелочка. В комнате появляется Зейн, они с Луи переглядываются, а потом слышат громкий хлопок дверью. Воу.

– Если этот щенок собирается показывать характер здесь, то ты обратно закинешь его в подвал, – Зейн не слушает, уходит на кухню. – Он ведет себя так, как будто его не похитили, а пригласи на курорт.

– Луи, закрой свое ебало. Раздражает.

– А он тебя не раздражает? – Малик присаживается за стол, Луи упирается руками о спинку стула напротив.

– Нет.

Луи больше нечего сказать и тупые шутки не лезут в голову, так что он сдается. Он подходит к окну молча, начиная смотреть за Найлом.

– Луи, я поцеловал его, – Томлинсон медленно поворачивается в сторону Зейна, его глаза заметно округлились.

– Прости, что? Нет, серьезно?

– Да, блять.

– Тут даже пошутить нельзя! – Луи хлопает в ладоши. – Поздравляю, ты меня сделал, я принесу тебе Оскар! Никто еще не загонял меня в тупик своими дебильными новостями!

– Луи, заткнись, это не смешно.

– Нет, это вообще не смешно, – Луи присаживается на стул. – Не говори, что он тебя зацепил.

– Он похож на Эрни. У него даже запах такой, – Зейн встает с места, подходя к окну, где Найл рассматривает чуть появившиеся подснежники. – Он блондин и у него голубые глаза, цвета весеннего неба, когда ему грустно, глубокого и насыщенного цвета океана, когда он неподдельно рад и глухого, совсем бледного и грязного голубого, когда он не чувствует ничего, кроме пустоты, – глаза его слезятся, но он не пытается это скрыть. – У них примерно одинаковый рост, и чтобы мне поцеловать его, стоит немного наклонить голову. Его кожа, молочного оттенка, мягкая, как и кожа Эрни. Я спал с ним две ночи, и мне хватило этого, чтобы вспомнить все.

– Все? – Луи подымается с места, становясь рядом с Зейном.

– Буквально все. Я вспомнил его голос, его манеру говорить. Его смех, его любимые шутки, – Зейн пытается улыбнуться, но его лицо грустит, оно не позволяет. – Слова, которые его смешили, которые было стыдно говорить на улице. Я вспомнил его привычки, его любимые позы во сне. Но Найл все равно немного другой. В нем меня цепляет не то, что было в Эрни, а наоборот; что-то такое, чего я не вижу и не понимаю, но я чувствую, что это мне надо.

– Слушай, старик, поступай так, как считаешь нужным. Я все равно всегда против, – Луи хлопает его по плечу, Зейн смахивает слезу пальцем.

– Ох, ну спасибо. Я тут тебе душу излил, а ты. Друг называется, – Луи прижимается ближе, обнимая Малика, тот обнимает в ответ.

***

«Он даже дышит, как он. Его ритм такой же. Меня это пугает. Я знаю, ты не понимаешь, но, черт меня подери, сама судьба послала мне его. Посмотри. Он с интересом маленького ребенка срывает эти цветы. Как Эрни. Он тоже был ребенком, а я должен был защитить его. Но я не смог. Не это ли второй шанс? Я думаю, что да. Даже Марти ему полюбился. Ты знаешь, ведь он тоже меня продинамил. Пару часов назад. Он сказал, что готов терпеть все, что угодно ради родителей. Как Эрни. Эрни души в них не чаял и делал все, что они ему прикажут. Бедный ребенок. А ему ведь тоже было семнадцать. Странное совпадение, не так ли?»

========== Глава десятая. ==========

Дождь шел, не переставая, уже четвертый день подряд, а Найл забыл, как дышать. С плохой погодой приходит плохое настроение, потому что ваши планы идут под откос, даже если вы ничего не планировали, на подсознательном уровне вы думаете о том, как много бы всего сделали, если бы не погодные условия. Серые будни, неделя взаперти с камнем на душе из-за собственной ничтожности убивают.

Панические атаки начались у Найла на третьем месяце беременности и продолжаются до сих пор. Их не вылечить, как говорят доктора, нет лекарства. Все, что вы можете сделать – это переждать, как моряки пережидают шторм в открытом море.

Зейн чувствовал себя не лучше. Состояние омеги приводило его в немой ужас, понимание жестокости человеческой души его пугало. Насколько черствым надо быть, чтобы сотворить такое?

Найл проснулся от неприятных ощущений в области бедер, было как-то мокро, слишком влажно. Живот не болел, поэтому волноваться не стоило. Он лениво приоткрыл глаза, увидел за окном темную ночь. Он оперся рукой о кровать, чтобы встать, поставил руку прямо туда, где было мокро. Быстро включил лампу и чуть не потерял сознание. Огромная лужа крови на простынях, запачканные ладони, одежда, одеяло. Он попытался встать, но не устоял на ногах, падая с грохотом на спину.

Зейн спал плохо, оттого проснулся и мигом помчался в спальню, где находился омега.

– Найл?! – ответить сил нет, поэтому он издает протяжный и болезненный стон. – О, господи, что случилось?!

Количество крови пугало альфу.

– Черт меня подери, сейчас, сейчас, – он метнулся в свою комнату за телефоном, дрожащими пальцами набирая номер.

Скорая пообещала приехать через полчаса.

– Так, ты можешь сказать мне, что болит? – Зейн сел на пол рядом с Найлом, подкладывая под его голову подушку, потому что попытка его поднять провалилась, сопровождаясь воплем.

– Нет… ничего, – что-то задело его изнутри, омега выгнулся дугой. – А-ах, живот, живот…

Найл отключился, это хорошо, он не будет чувствовать боль. Два санитара вынесли его на носилках наружу, Зейн поехал с ними.

В больнице все было очень плохо. Зейн мог поклясться, что услышал от одной из медсестер что-то вроде:

«Это бесполезно, один из них точно погибнет».

Эта фраза перевернула его мир с ног наголову, а у Зейна в этом случае плохой вестибулярный аппарат.

Он присел на стулья, когда Найла отвезли в реанимацию. На омегу надели кислородную маску, врачи всех расталкивали, и Зейн слышал только: «Пульс слабый. Кубик лидокаина, срочно! Принесите анестетик, кто-нибудь!»

Все это произошло слишком быстро, слишком резко. Для восприятия это было тяжело, Зейн просто отключился на стуле в коридоре. Он не помнит как проснулся, как зашел в палату, как поцеловал Найла в лоб. Он помнит только мягкие слова медсестры, отпечатавшиеся в его мозге в замедленной съемке почему-то.

«Вашего мужа и ребенка спасли. Он буквально родился в рубашке у вас».

Ее улыбка искренняя, Зейн понимал.

Он не помнит, как прошло двое суток, как врач зашел в палату и повесил на кровать Найла его карточку, где было записано имя и фамилия. «Найл Пейн», – Зейн не сразу заметил, не сразу понял, почему медсестра вдруг стала косо на него смотреть.

– Это ведь тот самый похищенный мальчик, – он не придал этому значения, все еще находясь в прострации, наблюдая за Найлом, который сливался с выбеленными простынями.

– Да, его муж всю страну на уши поднял, – удивительно, как много люди знают о других, даже ни разу не разговаривая лично.

Его никто не выгонял, никто не трогал. Он сидел там, в своих пижамных штанах, накинутой кожанке, рваной футболке с перепачканными в крови руками. Его никто не искал, он даже не закрыл дом и не выключил свет в спальне, но как же ему сейчас плевать. Все, что сейчас его волновало – жизнь омеги и его ребенка.

***

– Мистер Пейн? – Лиам сидел в ванной уже второй час, вода давно остыла, а он потерял надежду.

«Вашего мужа и след простыл», – он никогда не забудет эти слова, сказанные ему пару дней назад, он уже не помнит кем.