– Ты хотел меня убить?

– Да, если честно. Но я передумал, не бойся, – они оба издают подавленные смешки. Найл – потому что он все еще немного побаивался, но Лиам всегда учил его быть безразличным в любой ситуации, а Зейн, скорее всего, просто автоматически повторил за младшим.

В комнате повисла пугающая тишина. Было некомфортно, даже чересчур, но они оба не знали, что спросить.

– А ты не боишься, что тебя поймают? – Найл нарушил тишину, потому что из-за нее он отчетливо слышал свое сердцебиение, которое его стало раздражать.

– На самом деле, я еще не думал об этом, – их глаза встречаются, и они не в силах оторваться. Странная мысль проскальзывает в сознании обоих, Найл опускает свой взгляд чуть ниже, снова следя за губами Зейна. – Меня больше волнует, почему вы все еще вместе. Я слышал, у него была «жена» полгода назад, но они развелись через два месяца брака. Неужели, он испытывает к тебе что-то? – последний вопрос прозвучал с укоризненной ноткой, что было странно, как будто Зейн ревновал.

– Я не знаю. На самом деле, наши родители свели нас для объединения собственных корпораций в одну большую, чтобы заработать все деньги мира, – Найл вздыхает, настолько громко, что, кажется, это было сделано специально, но это не так.

– Ого, как ты с ним живешь? Это ведь ужасно.

– Я не знаю, честно. Но, мне кажется, в нем есть что-то такое, что цепляет меня. Я бы давно сбежал куда-нибудь, но он всегда делает так, что я его жалею. Он умеет быть нежным, если честно, – омега закрывает глаза, блаженно переживая те моменты (у них с Лиамом были счастливые моменты, ого, прям ОГО).

– Иногда я забываю, что тебе всего семнадцать… – Зейн улыбается, смотря на Найла, который, наверное, впервые чувствует себя нормально и в безопасности.

Найл падает на кровать, потягиваясь, Зейн не может оторваться от этого зрелища: маленький, сонный мальчик с растрепанными волосами цвета пшеницы; одеяло, запутавшееся в его тонких, изящных ножках; свитерок, который приподнялся, оголяя его молочную кожу; выпирающий животик, придающий ему еще большую уязвимость; синяки на бедрах, раскраской похожие на картинки галактик в учебниках астрономии.

Нет, это было так прекрасно, что Зейн невольно провел языком по своей верхней губе. Он не видел никого прекраснее. И все эти прекрасные мысли улетучились, когда Найл захотел встать, но не смог, издавая протяжный, скулящий стон.

Он снова плакал от боли, извиваясь в постели, как уж, и сжимал тонкую ткань простыни, как единственное спасение. А когда Зейн вернулся с таблеткой, он схватил его за ворот рубашки, зажмуривая глаза до звездочек.

А потом он отключился. Опять.

Зейну стало настолько не по себе, что он, ни о чем не думая, оставил дом, запрыгнул в машину и поехал как можно дальше и быстрее.

Остановился Малик далеко за городом, свернув на обочину.

Он силой сжимал руль, его костяшки побелели, а ногу свело судорогой от того напора, с которой он давил на газ. Он тяжело дышал, его взгляд был темный, как ночь.

Через два часа он вернулся. Дома все было, как прежде. Натянутая атмосфера никуда не исчезла. Найл все также спал на кровати, у него был жар. Зейн притащил всю свою аптечку в спальню и запасся водой. Найл выпил необходимые таблетки, Зейн боялся, что его вырвет.

Малик ходил по дому, везде открывая окна, чтобы выветрить бациллы, чтобы ему стало легче дышать, ведь он не мог находиться рядом с омегой долго. Его душило чувство вины, чувство не идеальности, не совершенства его собственной души и моральных устоев.

Он подогнал себя под шаблон всех тех богачей.

Он ненавидел это, поэтому перестал ходить на светские вечеринки со своими родителями еще в пятнадцать. Он никогда не хвастался своим богатством и, если честно, он готов был понести наказание за все, что он сделал, будучи бешеным подростком, но его родители не хотели нести на себе бремя «родителей уголовника».

Он вернулся в спальню, застревая в дверном проеме. Уже давно за полночь, луна за городом светит настолько ярко, что иногда кажется, что это на самом деле солнце. Звезды мерцают, их бесконечное множество, их ничто не затемняет. Они свободны, как и луна. Как каким-то хотел быть Найл.

Зейн опирается плечом об косяк, складывая руки на груди. Он снова начал рассматривать омегу, с непонятным желанием охотника, проходя глазами по всем его линиям и изгибам, думая про себя, насколько тот идеален.

Вот почему Лиам бережет его.

Малик подходит ближе, целуя омегу в лоб, проверяя его температуру.

– Вроде нет, – говорит он про себя, ложась рядом.

Найл, в футболке Зейна, даже не дергается. Малик прижимается как можно ближе, обводя младшего рукой, кладя ладонь на его живот, накрывая их ноги одеялом.

Зачем он это делал, он не знает и не сможет объяснить. Ему внезапно захотелось передать Найлу, что он в безопасности. И его ребенок тоже.

Зейн зарылся носом в его волосы, которые пахли ромашками. Ромашки – простые цветы, ничем не примечательные, они никому ничего не должны, и они притягивают добро и невинность. Их любят за их простоту.

Это идеально характеризовало Найла.

Зейн быстро заснул, что было очень необычно, ведь его уже долгое время мучила бессонница. Найлу снова стало плохо через некоторое время, он схватил руку Зейна на своем животе и с силой сжал ее, отчего Малик проснулся. Он начал выводить круги по его животу, успокаивая, прижимаясь губами к его макушке. Найла взяла мелкая дрожь, он резко побледнел, его конечности стали холодными буквально за секунду.

Зейн встал, накрывая Найла больше, и пошел закрывать все окна в доме как можно скорее, чтобы Найл не чувствовал пустоту около себя.

Он вернулся в спальню, снимая с себя джинсы и рубашку, натягивая пижамные штаны, возвращаясь в постель. Найлу стало легче, он повернулся лицом к Зейну, тот немного отодвинулся, чтобы не сильно зажать живот.

И Зейн пролежал там часа два, думая обо всем, слушая спокойное дыхание Найла, его громкое сердцебиение. Он заснул только когда солнце начало подыматься, под мягкое сопение Найла.

***

– Да мне вообще похуй, что у вас еще куча дел! – Лиам был весь на нервах последние два дня. Найл так и не вернулся домой. – Если я, блять, прошу обшарить город еще раз, вы обязаны обшарить город еще раз! Простите, мисс, потому что мистером я вас назвать не могу, вы конченный ублюдок, если моего мужа не будет у меня завтра, я обращусь в ФБР!

О-ох, как же он был зол. Он уже успел разбить все декоративные статуэтки, чайный сервиз, пару тарелок. Он был настолько зол, что если его заставляли сесть за стол, чтобы поесть (потому что он перестал есть), он гнул вилки и ложки и мог сломать лезвие ножа.

– Лиам, малыш, успокойся, ты ведь не виноват, – его мать пыталась его успокоить, но все тщетно. – Надо беречь свои нервы, Найла мы найдем.

– Если только уже мертвым, – он сжал в руке телефон, снова начиная набирать Найла.

Если он чувствовал, что сейчас сорвется, он набирал номер, но каждый раз он слышал: «Набранный вами номер не зарегистрирован в базе, повторите попытку».

– Мама, я думаю, тебе пора.

– Но…

– Мам, давай, я хочу побыть наедине, тебя заждался отец.

– Я позвоню.

Она надевает свою маленькую, декоративную шляпку и, разворачиваясь, уходит, еле слышно, но раздраженно хлопая дверью.

– Почему он, почему не я? Что он мог сделать кому-то, он даже пожить еще не успел, – Лиам встает с дивана, швыряя телефон куда-то в самый дальний угол, от него не было пользы.

Он тяжело выдыхает, беря в руки их совместную фотографию с Найлом. Это свадьба. Он улыбается, проводя пальцем по фигуре омеги. Лиам рассматривает фотографию десять минут, замечая, наконец-то, что Найл не испытывал дикого восторга от этого.

Его лицо улыбается, но его глаза мертвы. Он ничего не чувствовал тогда, как, возможно, и сейчас.

Лиам вспоминает все те разы, когда он срывался и как он продумывал план наказания два дня назад, просто за то, что Найл не надел шапку.