— И никого нет, — добавил Ист, — Ракшасят помаленечку, что с ними поделаешь. Завтра найду и выгоню.

Однако Мара продолжала напряжённо всматриваться в отражение.

— Смотри, — наконец, произнесла она, — Видишь следы? Ракшасы не носят обувь. Здесь недавно прошёл человек.

— Хм… Как интересно… Человек в сапогах. Дикий?

— Или любитель покрасоваться из местных.

— Э, нет, — усмехнулся Ист, — Любой тормал в твоём уделе тащил бы сапоги на палке, а сам шлёпал в лаптях, если не босиком.

— Нехорошо, что он успел спрятаться. Однако это мужчина, а значит, я смогу его подманить.

— Смотри, милая, — полушутя пригрозил ей Ист, — А вдруг это окажется какой-нибудь прекрасный принц? Не вздумай с ним целоваться!

— Фу, выдумаешь тоже, — Мара состроила кислую гримаску и выскочила за дверь.

Пресветлый Маэль еще нежился в облаках, не спеша являть миру своё огненное Око, когда над Светлой Марью раздался зов. Нежная, манящая песня Мары разлилась над болотом, потекла берегами множества мелких ручейков и достигла края леса.

Услышав её, молодой охотник забыл про ловушки, которые шёл проверять. Он свернул с тропы и с глупой улыбкой на лице двинулся по бездорожью прямо в топь.

С другой стороны болота из бамбуковой рощицы выскочили два ракшасьих сына. Один на ходу с хрустом обкусывал сочные молодые побеги, другой, поймав в кустах мелкую пичугу, целиком закинул её в рот и теперь сосредоточенно жевал. Оба были грязны, тощи и очень голодны, но даже их Марина песня не оставила равнодушными. Птицеед остановился, выковырял изо рта пару застрявших в зубах пёрышек, почесал впалое брюхо и задумчиво проговорил:

— Хорошо поёт…

— Угу, — отозвался поедатель бамбука, — Знать бы только, с чего это она расчирикалась в такую рань. Никак, мужа уже заездила, требуется помощь леса?

— Я бы к такой сбегал, помог.

— Ну-ну. Валяй. Только потом не жалуйся, если от тебя даже сухой шкурки не оставят. С этлой — это тебе не ракшиц по кустам мять.

Юный ракшас с подозрением уставился на товарища:

— А ты что, пробовал?

— Ну так, слегка… Я когда вчера был на Майвинках, сумел чуток подержаться за сиську тамошней этлы.

— И как?

— Сиська? Что надо. А вот я до сих пор хромаю, и нос весь распух…

В то же самое время под ёлкой, на куче мягкой хвои проснулся Свит. Он открыл глаза и сразу же почувствовал прилив незамутнённого, ни с чем не сравнимого счастья: он любим! Прекраснейшая из женщин этого мира ждала его и страстно призывала к себе. Легко, как в ранней юности, Свит вскочил, отбросил плащ и кинулся босиком по росе навстречу её дивному зову. Чудо оказалось мимолётным. Не сделав и десятка шагов, счастливец поймал ногой острый сучок и проткнул подошву до крови. Он торопливо приковылял назад под ёлку, примотал к пораненной стопе лист лопуха и полез в сапоги. Те оказались насквозь мокрыми. "А, ста мра*," — буркнул Свит, чувствуя, как стылая жижа начинает пропитывать портянки. Сияние счастья померкло, сквозь него отчётливо проступила суровая рожа действительности. Однако зов ещё звучал, а Свит был не из тех, кто сдаётся легко. Его ждала любимая! Она пахла цветами дягиля и свежей берёзовой листвой! "Стоп! Причём тут берёзы? Должна быть ёлка," — сказал сам себе Свит. Он вернулся под ёлку, отломил с неё небольшую веточку. Подобрал с земли плащ. Затем вытащил из-за пазухи успевший слегка зачерстветь калач, разломил его, понюхал сдобный мякиш. Ещё некоторое время он вертелся по сторонам, то шумно втягивая лесной воздух, то прижимая к ноздрям ветку ёлки и разломанный калач, а потом кивнул и уверенно пошёл прочь от болота.

— Сорвался… Кто бы мог подумать? — прошептала Мара, удивлённо вскинув брови, — И ведь он уже почти был готов выйти ко мне. Видишь? Вот тут он бежал, а потом поранил ногу…

Мара склонилась над едва заметным следом в траве.

— А ночевал здесь, — откликнулся из-под ёлки Ист, — Ничего себе, какая наглость!

— Странно, очень странно, — Мара запустила пальцы в свои светлые локоны и окинула кромку леса задумчивым взглядом, — Мне кажется, что я уже где-то встречала такой след в силе… Почему мы не увидели его в Зеркале вод?

— Не вижу смысла ломать над этим голову. Сейчас я заверну ему тропу. Он вернётся сюда быстрее, чем взойдёт Око, и мы всё узнаем наверняка.

Однако Око взошло, поднялось над лесом и даже начало изрядно припекать, а неизвестный человек так и не вернулся к болоту. Наконец, Маре надоело ждать.

— Пойдём домой, — сказала она, — Возможно, этот дикий и не думал нас беспокоить. Если он не станет больше вредить уделу, то я готова его простить.

— А вот мне уже становится интересно, куда он подевался, — заметил Ист, — Но пожалуй, ты права, пойдём домой. Я бы заглянул в Зеркало ещё раз.

Оставив Светлую Марь позади, Свит углубился в ельник. Под деревьями было чисто и сухо, по устланой опавшими иглами земле шагалось легко. Однако, пройдя немалый отрезок по прямой, Свит заметил, что впереди знакомо запахло болотом, а среди ёлок снова начали попадаться берёзки и кустики лещины. Он остановился, порылся в кошеле и извлёк из него маленькую фигурку журавля, сделанную из небесного железа. Её вместе с прочей добычей привезли из последнего разъезда, в котором участвовал Корвин. Князевы стрелки тогда догнали разбойную ладью поморийцев у самого волока и, перебив всю ватагу, завладели поклажей, в числе которой оказался и этот странный талисман. Никто не знал, в чём заключена его сила, потому его просто отдали Свиту. Оказалось, журавлик имеет одно прелюбопытное свойство: если его свободно подвесить на прочную нить, он всегда поворачивается хвостом к полуночи, а носом на полдень. Держа журавлика перед собой на вытянутой руке, Свит отвернулся от болота и сделал несколько шагов вперёд. Журавлик, до этого тоже летевший от болота, слегка повернулся по ходу Ока. "Так, значит? — проворчал Свит себе под нос, — Водить меня вздумали?" и, оставив удобную прямую тропу, повернул вслед за журавликом в заросли лещины.

Мара, Майви и Ист сидели рядком на лавке и внимательно смотрели, как на поверхности воды в корыте сквозь колючие заросли прорубается человек. Подкравшись сзади и привстав на цыпочки, Ёлка тоже жадно глядела в корыто из-за их спин.

— Я, кажется, знаю, кто это, — чуть нахмурившись, сказала Мара.

— Ёлкин хмырь! — воскликнула Майви, — И за прошедшее время симпатичнее ничуть не стал. Интересно, что Ёлочка находит в нём такого завидного?

— Подрастёшь — узнаешь, — ответила ей Мара, пряча улыбку в уголках губ, — Похоже, он направляется прямиком к Малиновым Звонам. Отличное место для ловушки, вы не находите?

Смахнув с пути последние колючие ветки, Свит кинул тесак в ножны и вышел на прогалину. Неподвижный, нагретый полуденным Оком воздух дрожал от жара, в высокой траве зудели полчища слепней. Обливаясь потом, словно в бане, Свит двинулся туда, где трава была зеленее всего, и вскоре был вознаграждён: до его ушей донеслось серебристое журчание воды.

Малиновыми Звонами тормалы издавна называли небольшой ручей, сбегавший с Истова хребта. Ниже Долины Истоков он распадался на целую сеть мелких и звонких ручьишек, которые стекали по Малиновому логу к Ночь-реке и на первый взгляд не представляли никакой опасности для пешего путника. Однако все знали, что там находится любимая купальня Мары, и старались не забредать в неё без особой нужды.

Свита не слишком волновали лесные суеверия. Отыскав местечко поглубже, он наклонился над прозрачным потоком и потянулся губами к воде. "Не делай этого, не делай," — отчаянно зашептала Ёлка по ту сторону Зеркала вод. Словно услышав её слова, Свит замер, затем выпрямился, огляделся вокруг. Отловив на себе крупного слепня, он осторожно взял насекомое за крылья и макнул в воду. Слепень пару раз вяло трепыхнулся, а потом затих, погрузившись в сладкий сон. "То-то я смотрю, в этом ручье не плавает никакой живности," — огорчённо прошептал Свит. Повздыхав ещё немного, он стащил с себя верхнюю рубаху, закатал повыше рукава у исподней и собрался было отправиться дальше, но обнаружил, что мягкие, длинные стебли травы надёжно обвились вокруг сапог, пригвоздив его к месту, и настойчиво тянутся выше по ногам. На некоторых стебельках виднелись подозрительные шипы. "А я не сплю. Сюрприз," — сказал Свит, опуская ладони на землю рядом с собой. Хищная трава засохла, не успев отпрянуть прочь.