– До чего же это все так противно… – подумала она о муже и свекрови, видя их перекошенные лица и алчные глаза.

Ни слова не сказав им, взяла дочку на руки и ушла укладывать ее спать. Невольно взгляд упал на полку: документы лежали там же, где и были до ее ухода. Засыпая вместе с дочкой, она еще некоторое время слышала ругань мужа и свекрови, а память ее вдруг вернула в прошлое…

Вера, тогда еще девятнадцатилетняя девушка, которую все подружки устойчиво считали старой девой, неожиданно встретила на танцах только что демобилизованного и голодного до женской ласки Сашку. В тот же вечер, проводив ее до дома, он предложил погулять еще…

Только там, в копне сена и поняла Вера, каким инструментом было ее тело… А Сашка, сильно избалованный лихими подружками, к их сильному огорчению, больше ни о ком и думать не хотел… Вера легко направила его в ЗАГС и стала Колесниковой, вопреки сетованиям свекрови, недовольной выбором сына. Однако, уже на свадьбе «маман» столкнулась с железным характером невестки и дала себе зарок: никогда не связываться с ней напрямую! И пошла другим путем – через сына…

У них долго не было детей, вопреки большому желанию Веры и радости свекрови, которая из этого выжала все, что смогла. Однако Сашка не смог бросить «дылду». А через четыре года после свадьбы Вера, наконец, забеременела. Родив дочь, ей хватило ума понять, что у мужа на стороне появилось много подружек, и гордости, чтобы самой не искать утешения на стороне. Лишь свекровь была довольна – она сделала все, что хотела.

Баба Аня давно поняла, что Вера больше своего мужа не любит, но ни коим образом события не стимулировала, как это делала свекровь, вполне резонно считая, что всему свое время…

Июнь 1991 года, г. Верхотурье.

Высокий, атлетического телосложения мужчина в спортивном костюме и кроссовках сошел на перрон станции. Его большая светловолосая голова спокойно повернулась слева направо, обшаривая своими искрящимися юмором глазами, каждого человека на станции.

Уверенность, с которой он вел себя на станции, тут же сроднила его с аборигенами, в изобилии обитавшими на станции. Не успел он подойти к залу ожидания, как его глаза наткнулись на глаза сестры.

– Мишка! – кинулась она ему на шею. – А я уж думала – пропустила…

– Ольга… А ты почти не изменилась! – произнес Михаил дежурную фразу и заулыбался. Они еще некоторое мгновение разглядывали друг друга, отмечая изменения, но потом разом повернулись и пошли к машине.

Ольга была на семь лет младше Михаила, однако не расплылась жирком и осталась статной тридцативосьмилетней женщиной. Жила она с семьей в другом районе Верхотурья и лишь временами бывала у матери, которая имела свой домик в заречной части. Но муж и дети довольно часто навещали бабушку.

– Ну, как ты, там? Чё так долго не писал? – отдышавшись, начала атаковать брата вопросами Ольга. – Как сын? Ты еще по-прежнему подполковник?

– Уймись, трещотка! Дай хоть мужику передохнуть от поезда… Приедем домой, там и донимай… – это Пашка, муж Ольги, с раскрытыми объятиями дожидался его у машины: он по-прежнему работал автомехаником в хозяйстве недалеко от станции. – Здорово, черт мохнатый! Не обращай вниманья на ентих баб: заедят в усмерть своими вопросами…

– Пашка, отвянь, говорю! Дай мне с брательником поговорить…– она схватилась за руку мужа и оттащила его, освободив Михаила от объятий. – Я с тобой, Мишка, черт мохнатый, разговариваю, али как? Уже три года прошло, как померла твоя жена, а ты все один да один… И чё, никакой бабы не нашлося, штоб подобрать тебя и привести в порядок?

– Да, брат… Однако круто она на тебя наехала… – ухмыльнулся Пашка.

Михаил скорчил такую гримасу, что Ольга тут же всплеснула руками и обняла его за плечи.

– Да, ладно… Прости, уж, братишка, за мою простоту дурацкую! – улыбнувшись, она поцеловала его в ухо. – Ну, не зря же говорят: «Простота хуже воровства»!

Михаил тут же перестал обижаться, однако не упустил случая укусить сестричку.

– А ну, объясни мне, что это такое? – и Михаил показал на купол мужского монастыря, похожий на рейхстаг фашистской Германии в момент взятия. – До чего довели национальное достояние?

– Вот тут ты прав, братишка… – лицо Ольги сразу же стало задумчивым. – Взрывали монастырь – не взорвали, лишь соседние дома разрушились! Так еще лучше придумали: поместили нечисть в святое место – вот и не стерпел монастырь, сам разрушился. А купол… Купол местное начальство на гаражи себе пустило. А стена сама дала трещину! Да, и как не дать? Ведь зэки все стены храма матом исписали!

Пока они объезжали монастырь, ни один из них не проронил ни слова.

– И сколь же годков ты не был дома, чертушко? – осторожно спросил Пашка, чтобы разрушить застоявшуюся тишину

– Да лет пять, наверное… – Ответил Михаил и задумался. – Да, так и есть… Как у меня с женой завертелось, так и не был…

– Ну и дурак! – улыбаясь, произнес Пашка. – Кто же ишшо тебе подмогнет окромя своих – то? Вот ты, военный, грамотный, а ентова не понял сразу…

– Твоя, правда… – согласился Михаил и добавил. – Да и перед вами стыдно было…

– А чё стыдиться – то? – снова, улыбаясь, произнес Пашка. – Бабы – оне завсегда один вред…

Не успел он закончить свою фразу, как кулак Ольги треснул его по хребту ниже шеи.

– Дак, нешто я про тебя, моя голубонька? – нежно произнес он, одним глазом смотря на дорогу, а другим на кулак Ольги. – Ты ж у меня к бабам энтим-то совсем не относишься!

– У-у-у, черт мохнатый… – лесть сделала свое дело, мир был восстановлен, тем более, что Пашка полез к ней целоваться. – Смотри лучше на дорогу, черт окаянный!

Теперь она уже отбивалась от его проявлений любви с улыбкой и смущением.

Михаил смотрел на их дружескую перепалку и теплел сердцем.

– Слышь, Мишк… – Пашка повернулся к Михаилу, сидящему на заднем сидении. – На кой черт тебе эта армия? Оставайся у нас: мы тебе такую бабу найдем – закачаешься!

– Может, еще скажешь, что именно у тебя они и есть? – нахмурив брови, грозно произнесла Ольга. – А ну, признавайся, старый охломон!

Почуяв, что в небе запахло грозой, Пашка тут же изменил тактику.

– Дак, я ж на тебя, голуба моя, и надеялся в ентом вопросе! – заявил он, изобразив на своем лице нечто среднее между обидой и оскорблением. – Сама подумай, откуда нашему брату, шоферу, таких – то знать? Нам все больше шалавы всякие попадаются…

– Ой, смотри, Пашка, у меня! – уже с улыбкой пригрозила пальчиком Ольга.

Так, любовно пикируясь, они и ехали, пока не показалась родная улица, сплошь заросшая травой-муравой. Сердце Михаила екнуло, сжалось от боли и провалилось куда-то вниз…

И вспомнил Михаил, как приезжал сюда курсантом, перебирался через забор палисадника и стучал в окно…

– Что, прошлое, небось, вспомнил, изверг? – ехидно произнесла Ольга. – Паразит такой… Все сюрпризом норовил приехать… А нам, каково было?

Но на этот раз их уже ждали: сын Ольги Вовка, выставленный бабушкой в дозор, еще издали заметил отцовский «мерседес – бенц запорожского разлива» и сообщил бабушке.

Она стояла у ворот и покорно ждала.

– Пять лет прошло, а мать нисколько не изменилась! Вот так же она прикрывала рот рукой от радости, когда встречала. А потом прятала лицо, полное слез, когда провожала. Только лучистые морщинки вокруг ее серых и родных глаз стали еще глубже… – думал Михаил, разглядывая мать, которая раскрыв объятия, ждала своего сына.

– Здравствуй, мам…– тихо сказал Михаил, поцеловав в щеку мать. – Ты уж прости, что так долго не появлялся…

– Бог тебе судья, сынок… – так же тихо ответила Надежда Николаевна. – Я тебя всегда жду… Проходи домой!

Пока Михаил дошел до комнаты, он успел пару раз удариться головой о низкую притолоку дверей. Но все же оставался доволен: каждый раз, когда бывал дома, с него будто водопадом смывало все то, что успело налипнуть во время службы и в ссорах с женой… Как всегда, ему вдруг стало так хорошо, что он, почувствовав себя маленьким мальчиком, начал дышать полной грудью, не опасаясь ударов от тех, кто находился в это время рядом…