За этой душеспасительной беседой мы провели пару часов. К темноте, мы были уже неподалеку от перевала. Неподалеку от перевала, четко различимой на фоне закатного неба расселины между двумя отвесными стенами, поднимавшимися на пару сотен метров вверх, обнаружилась небольшая бревенчатая сторожка, прижавшаяся к огромному валуну. Это оказалось временным жилищем стражей, охраняющих перевал. Как рассказал мне Ратобор, маги специально обрушили часть скал, сделав их отвесными. Чтобы обезопасить северо-западные границы княжества. Однако не везде скалы были неприступны. Хуже всего приходилось на юго-западе, где естественные горы не доходили до моря. Там скалы были созданы искусственно, но все же, они существенно уступали естественным горам в высоте. Основной же проблемой было русло Стремнинки, бравшей свое начало в топях Ахенны. Но его решили все же не заваливать. Во-первых, потому, что ее воды орошали поля доброго десятка деревень, расположенных по левому берегу Сребростря, во вторых, проще было создать своего рода клапан, куда стекалась живность, норовившая выбраться из топей и шедшая по пути наименьшего сопротивления. Поэтому, на верхних заставах нагрузка на стражей была существенно ниже.

Переночевав за толстыми стенами сторожки, я отправился за перевал.

Сразу за перевалом тропа круто уходила вниз и окончательно терялась в камнях. Не уверен, способна ли лошадь к таким кульбитам, но, к счастью, стражи не пошли меня провожать, поэтому некому было оценить нетипичное для обычной кобылы проворство в лазании по скалам.

Спустившись с основного косогора, я вновь сел верхом и, двигаясь по ставшей относительно пологой осыпи, продолжил спуск вниз, забирая к северу.

Со стороны топей веяло влажным теплом. Легкий ветерок доносил до меня множество запахов, то отвратительных, то вполне приятных. Чем ближе я подходил к краю топей, тем сильнее становились звуки битвы за выживание, происходящей внизу. Спустившись, по моим прикидкам, еще метров на пятьсот, я перевел свой спуск в траверс, изучая раскинувшуюся внизу панораму.

Пару сотен метров ниже по склону – между камнями начинала пробиваться трава, еще ниже – появлялись кустарники, переходившие в лес, стоящий буквально на воде. В голове промелькнула ассоциация с амазонскими джунглями моего родного мира. Поднявшись на очередную осыпь, я остановился.

Передо мной раскинулся участок топи, острым клином вдававшийся в горы далеко на восток. Прикинув, что объезд займет не менее часа, я решил проверить, так ли уж страшен черт, как его малюют. Я спустился вниз и поехал вдоль склона, отыскивая место посуше да поуже, чтобы переправиться на ту сторону. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что топь, действительно кишит, можно даже сказать, бурно кипит жизнью. Даже с расстояния в сотню метров, было видно, что там идет постоянная, не прекращающаяся ни на минуту борьба за жизнь. Каждый миг кто-то кого-то ел, чтобы через какие-то секунды оказаться съеденным кем-то побольше да пошустрее.

На моих глазах крупная стрекоза схватила какую-то мелкую ящерицу, но не успев съесть ее, была застигнута огромной жабой, которую в свою очередь поджидала смерть от яда крупного паука, свалившегося на нее с дерева. Паук, хоть и уступал по размеру раза в два, ловко оплел жабу довольно толстой паутиной и принялся проворно затаскивать ее наверх, к той ветке, на которой сидел. Но завершить свой план он не успел. Из воды показалась голова змеи, размером не уступающей анаконде. Миг, и паук остался без обеда. А еще через пару секунд его настигла смерть от впившейся ему в спину осы, точнее, чего-то похожего на осу наездника, весьма изрядных размеров. Острие яйцеклада впилось в спину паука. Подергав лапами, тот свалился на островок, образовавшийся у корней дерева. Но жизнь тут, и правда, двигалась в сумасшедшем темпе. Как в каком-нибудь ролике «живой природы» на ВВС, в котором, на ускоренной прокрутке, показаны жизненные циклы растения или животного.

Прямо на моих глазах спина паука заходила ходуном, брюшко сморщилось, пошло прорехами, в которых мелькали белые личинки. Не прошло и пяти минут, как туша паука развалилась, и из нее на свет вылезло несколько десятков уменьшенных копий осы, убившей паука.

Я стоял, как завороженный и наблюдал за этим. Потом, сообразив, что осы и прочие прелестные обитатели этого милого местечка могут заинтересоваться и мной, поспешил удалиться подальше от топи. Шло бы оно куда подальше, а я лучше потрачу время на обход.

Весь день я двигался вдоль по предгорьям на север. Постепенно топь несколько отступила от гор, оставив более-менее широкую полоску относительно ровной земли. Двигаясь по ней рысью, к вечеру, за моими плечами осталась добрая сотня километров. Если так пойдет и дальше, то меньше чем за неделю я смогу добраться того места, где горы свернут на восток.

Выбирая место ночевки, я поднялся метров на триста вверх по пологому склону, до того места, где начинались каменные осыпи. Спать на камнях – удовольствие конечно сомнительное, но я помнил предупреждение Ратобора, в обоснованности которого уже успел убедиться. Днем, я вспугнул ящерицу, гревшуюся на камне. Метнувшись из-под копыт моей лошади, она, видимо сдуру, попыталась скрыться в невысоких зарослях травы, с красными метелками соцветий. Пронзительный писк и хищное колыхание стеблей, охвативших ее, оставили мне немало места для фантазий о судьбе постигшей несчастную.

Расположившись на ночлег и пожевав остатки сушеного мяса, больше для проформы, чем по необходимости, я расстелил одеяло и задремал, прижавшись к теплому боку валуна, нагретого за день солнечными лучами. В отличие от меня, у кобылы были полностью электронные мозги, которым сон не требовался. Поэтому, отдав приказ на охрану и побудку, в случае обнаружения подозрительной активности, я заснул с почти спокойной душой.

Сон мой был прерван, как мне показалось, едва начавшись. Меня настойчиво тыкали чем-то большим и влажным. Открыв глаза, я понял, что это морда моей кобылы. Было не так уж и темно. Над топью поднималось рассеянное свечение невообразимых оттенков. Из болот выползали плотные языки тумана, поднимаясь по склону. А со стороны топи, наш лагерь окружали небольшие светящиеся огоньки, похожие на свечение болотных гнилушек, только поярче. Огоньки вели себя весьма подозрительно. Скачкообразно перемещаясь с камня на камень, они медленно смыкали свой круг. Расположившись метрах в десяти от нас, они замерли, равномерно мерцая на камнях.

Поведение этих болотных пришельцев мне совсем не понравилось. Как будто стая собак, окружили и ждут хозяина. Обратив внимание на клуб тумана, уж очень упорно пробиравшийся в сторону моего лагеря, я переключил зрение в широкоспектральный режим, с графическим компенсатором невидимых диапазонов спектра.

Ночь взорвалась морем огней. Учитывая ширину видимого мной теперь спектра, можно сказать, что топь, фонила всем, чем только можно и во всех диапазонах. Начиная от очагов жесткой радиации, где-то в отдаленных глубинах, и кончая миллионами голубых огоньков локальных источников биоизлучения. Присмотревшись к туманному языку, неспешно двигавшемуся в нашу сторону, волосы на затылке у меня зашевелились. Представленный в широкоспектральном виде, он скрывал внутри себя нечто полупрозрачное, текуче-бесформенное. Огромную амебу, метров семидесяти в диаметре. Хотя диаметр – это весьма условно. Какой у амебы может быть диаметр. Растекающаяся во все сторону оболочка, судя по графике, состояла из водяного пара, скрепленного во что-то более плотное, с помощью энергетического поля биологической частоты. Внутри проглядывались какие-то сгустки и уплотнения, светившиеся более интенсивно. Это еще больше усиливало сходство с гигантским одноклеточным монстром. Помянув нехорошим словом того, кто мог такое придумать, не мешкая, я схватил одеяло, лежащее под рукой и, бросив остальные пожитки, заскочил в седло.

Наверное, этот рекорд, смело можно было вносить в книгу рекордов Гиннеса. Например, «самое скоростное восхождение в горы, в условиях ночного времени, верхом». Забравшись на добрые полкилометра вверх по склону, я остановился и глянул вниз с обрывистого уступа. Мерцавшая в отдалении амеба, явно не собиралась преследовать столь высокодинамичную цель. Она, растеклась по склону еще сильнее, и медленно дрейфовала вниз, в окружении своих «танцующих огоньков». Продремав остаток ночи на уступе, я двинулся в путь, едва солнце окрасило в красный цвет вершины гор.