С трудом он дошёл до коридора — сам не зная зачем. Бросил взгляд на чёртово зеркало. Действительно, выбит крупный кусок. Будто пытаясь поверить в это, Юджин, точно зомби, бесцельно провёл пальцем по краю стекла. Даже не сразу заметил, что поцарапался, оставив на кромке несколько капель крови. Он задумчиво посмотрел в потрескавшееся зеркало, теперь больше напоминающее кривые зеркала из парков развлечений, те, что искажают — то приближают, то отдаляют объект, но превращают его в уродливую вытянутую и изломленную спираль.

Это зеркало было именно таким, а спиралью — он сам.

Юджин с трудом сдержался, чтобы не ударить по нему кулаком. «Никто не должен знать, что ты там был», — донёсся до него сохранённый где-то на подсознательном уровне голос Оуэна, точно голос призрачного здравого смысла.

Вместо этого он просто посмотрел в зеркало. С укором. С ненавистью. Будто не он, а зеркало виновато во всех его грехах. Или всё же тот, кто в нём отражался?

Было сложно увидеть хоть что-то. Трещины ломали перспективу, искажали углы.

Он немного повернул голову и вдруг замер, заметив силуэт, мелькнувший позади него, в комнате. Юджин машинально оглянулся, но ничего и никого не увидел. Попытался встать точно также, бессильно крутил головой — но бесполезно. В осколке было видно только комнату. Жёлтые обои, потёки на потолке…

Он был почти уверен, что видел силуэт человека, смотревшего в его сторону. Взлохмаченные волосы чуть выше плеч, руки обессиленно опущены.

Придерживаясь за стену, Юджин вернулся в комнату. Он совершенно уже не знал, зачем и почему всё это делает. Но сейчас в его голове промелькнула мысль. Слабая надежда. Глупая. Жестокая в своей бессмысленности.

Он сел на пол, там, где оставил коробку, взял первую попавшуюся фотографию, и, глядя на неё, прошептал, закрыв глаза:

— Я вызываю дух Оскара Моррея.

***

Дул холодный ветер, завывая в ветвях буков и тисов, поднимая с земли клейкие полусгнившие листья.

Две девушки быстрым нервным шагом шли по аллее кладбища, глядя по сторонам. Они крепко держались за руки, но явно из-за какого-то бессознательного испуга, а не по какой-то ещё причине.

— Опоздали, — пробормотала одна, увидев в отдалении одиноко стоящего молодого человека, замершего у совсем свежей могилы. Она машинально поправила растрепавшиеся каштановые локоны и ускорила шаг, потянув за собой вторую.

— Мы, мы… — запыхавшись, пробормотала она, подходя, но ее остановили жестом.

— Ничего, спасибо, что приехали.

— Я ведь чувствовала, я говорила Трис, что надо ехать, ещё когда ты только позвонил…

— Что сделано, то сделано, — голос Юджина был механический, скрипучий, неживой. — Хорошо, что далеко от неё, — вдруг прибавил он, посмотрев куда-то в сторону.

— Юджин, я… — Эллайя не знала, что сказать.

— Не надо, уже поздно. Никто ничего не изменит, — прошептал он, на секунду задумавшись, и тут же болезненно зажмурился. Трис просто молча наблюдала за происходящим: она мало знала их, но эти двое ещё тогда, давно, вызвали у неё любопытство — чисто с художественной стороны. В этом они были близки с Оскаром, и Элла даже удивилась, что тогда обычно крайне молчаливая Трис, много болтала именно с ним.

— Боже, Юджин, — всхлипнула Элла, чувствуя, как глаза застилает пелена, и рывком обняла его, будто он был единственным знаком того, что Оскар Моррей когда-то существовал, а не привиделся ей во сне. Впрочем, не знаком. Сейчас Юджин больше походил на эхо, призрака, что вот-вот исчезнет. Она посмотрела в его лицо и не увидела ни одной эмоции. Кожа бледная, и в то же время щеки болезненно-красные — из-за того, что она его обняла? Эллайя отпустила его, чувствуя, что это уже не поможет.

— Когда это все началось, — вдруг сказал он, — ему приснился сон, в котором я убил его — закопал живьём в могилу, чтобы тот не мучился. Я так испугался тогда этого сна, а теперь, теперь сделал все точно так же.

Девушки смотрели на него, не говоря ни слова. Эллу всегда пугали страшилки от Оскара, но такие…

— Это был просто сон, — пробормотала она.

— Нет, — Юджин вдруг ухмыльнулся, — с ним ничего просто так не бывало. Я убил его, понимаешь, вот этими руками, — он выдохнул и покачал головой, покосившись на надпись на могильном камне. — Да, не как настоящий убийца, но чем я лучше? Я был последним слепцом, слепцом во всем: не видел ни того, что я для него значу, ни что он для меня, я не видел, что все уже настолько плохо, что мне одному не справиться. Но я же должен все сделать сам! — воскликнул он. Его бил озноб. Он съёжился, кутаясь в пальто, и это не осталось без внимания Эллы. — А сейчас он снится мне, — он сел прямо на землю, не думая о грязи и холоде. — Точно в отместку. Он ничего не говорит. Я просто знаю, что он там, вижу вдали, а он ускользает в последний миг. Скоро я тоже так сойду с ума. Хотя, может, оно и к лучшему? Не хочу ничего видеть, к чему это всё, такое пустое, бессмысленное…

— Юджин, у тебя не температура случайно? — прошептала Элла, касаясь его лба. Лоб горел огнём. — Тебе срочно надо к врачу, — прошипела она. — Ты хоть слышишь, как говоришь? — теперь эта скрипучесть стала ей вполне понятной: это были самые обычные хрипы в бронхах.

— А какая разница? — равнодушно пожал он плечами.

— Ты же так заболеешь вконец, встань с земли хоть.

— А может, это всё, чего я хочу, — пробормотал Юджин. — Заболеть — и всё.

Эллайя ничего не сказала, лишь покачала головой. На мгновение стало совсем тихо — только ветер выл над головой.

— Я недавно вспомнил одно его старое стихотворение. Он тебе не показывал?

Вороны бьются мне в стекло,

А тени мечутся по стенам,

Я взял гранат, мне все одно,

Я потерял, сгорело время.

А тени руки простирают,

Гремят костьми о барабан,

Я жду её. Гранат и тени

Мне открывают двери в рай, — прошептал он, глядя на могильный камень. Элла про себя отметила, что никто и никогда так не читал стихи Оскара. Даже он сам.

— Помню что-то похожее, — пробормотала она. Трис лишь задумчиво покачала головой.

— Это первый черновик, он мне дал его ещё чуть ли не в самую первую встречу, — Юджин громко выдохнул. — О поэте, что так отчаянно пытался вернуть свою возлюбленную, что сошёл с ума и умер во сне. Тогда оно мне жутко понравилось из-за этого дурацкого символа — граната. В мире мёртвых у греков, если его съесть, то уже не вернёшься к живым. Его давал Аид Персефоне. Но кто бы что ни говорил про мифы, как про занятные сказки, в них слишком много реального, — на секунду он замолчал, закашлявшись и спрятав лицо в шарф. — Иногда наступает такой момент, когда повернуть — уже поздно. И я его оставил именно в такой момент.

— Юджин, тебе не стоит винить себя во всём, — Элла подошла к нему ближе. — Я тоже виновата. Я могла приехать чуть ли не в тот же день, но почему-то всё ждала и ждала.

— Тебя не было тут, а я — я был рядом, — покачал он головой, болезненно жмуря глаза. — Я дал ему выкопать себе могилу, а потом столкнул туда.

На какое-то мгновение они снова замолчали. Элле было просто страшно говорить с ним. Она не видела перед собой того самого Юджина Кэдогана, которого, загадочно улыбаясь, представил ей Оскар. Того чудака, что умудрился найти общий язык с этим сумасшедшим, и при этом даже не сбежал от него. Где эти мягкие горящие глаза, где этот взгляд, вечно ищущий рядом своего бестолкового друга? Эллайя знала, что, вполне возможно, большую часть этого она надумала, но она видела их такими. Двумя яркими вспышками, от которых теперь остался лишь пепел.