— Так, значит? — усмехнулся Моррей, бросив на него удивлённый взгляд. — Дело твоё.

Ни собственный мой страх, ни вещий взор

Вселенной всей, глядящий вдаль прилежно,

Не знают, до каких дана мне пор

Любовь, чья смерть казалась неизбежной, — Оскар, не отводя взгляда, подошёл ближе.

— Ты говоришь, что нет любви во мне.

Но разве я, ведя войну с тобою,

Не на твоей воюю стороне

И не сдаю оружия без боя? — Юджин лишь склонил голову, мягко улыбнувшись и сделав пару шагов в сторону, точно в танце.

— Разлукой смерть не угрожает нам.

Пусть я умру, но я в стихах воскресну.

Слепая смерть грозит лишь племенам,

Еще не просветленным, бессловесным, — тот подошёл ближе, почти прошептав последние слова.

— Повторяться не по правилам, — как будто укоризненно посмотрел на него Юджин.

— Плевать, мне хотелось взять именно эти строчки, — усмехнулся Оскар.

— Мы всего ничего выпили, а вы тут читаете сонеты Шекспира, на фоне орёт Addicted to Love, и вообще чёрт знает что происходит. И в моём доме, между прочим, — донёсся полувозмущённый вопль Трис.

— You know you’re gonna have to face it, you’re addicted to love, — не отводя взгляда с Юджина, прошептал Оскар, точно и не услышав её.

— Мне бы так, — вздохнула Элла. — А то только «где этот чёртов штатив, да я твои цветы реактивами залью» и так далее в этом духе. И вообще, фотографировать втихушку — некрасиво, — прибавила она, заметив, что Трис молча, с какого-то совершенно непонятного ракурса, почти спрятавшись за диваном, фотографирует Оскара и Юджина.

— Ничего, спасибо потом скажут, — засмеялась она.

***

— Так у тебя всё по-прежнему? — Элла устало улыбнулась Юджину. Тот тоже улыбнулся в ответ, но тут же перевёл взгляд на залив, серое море, переливающееся в закатных красках приглушённым пыльным розовым и таким же пыльным лиловым. Чайки с криками перелетали то на мачты стоявших вдали грузовых кораблей, то на фонарные столбы, уже загоревшиеся приглушённым холодным белым светом. — Я всё же не понимаю, почему ты вернулся сюда.

— Слишком много воспоминаний, — покачал он головой.

— Тут как будто меньше.

— Здесь, здесь они совершенно иные. Я даже не знаю, как объяснить, — Юджин закрыл глаза, точно вспоминая о чём-то. Невольно улыбнулся. — Знаешь, что он сказал тогда?

— Что?

— Восемьдесят первый сонет.

— Я не помню их наизусть, в отличие от вас, — Элла покачала головой, кутаясь в лёгкую куртку.

— Тебе ль меня придется хоронить

Иль мне тебя, — не знаю, друг мой милый.

Но пусть судьбы твоей прервется нить,

Твой образ не исчезнет за могилой.

— Шекспир на все случаи жизни, — задумчиво произнесла она.

— Воистину, — прошептал он, снова зажмурившись.

— И что будешь делать дальше?

— Как раньше, — он пожал плечами. — Вернусь в свою библиотеку. Надеюсь, они меня за десять лет не забыли, — усмехнулся он. — Приберусь в старой квартире. Куплю кота. Назову его Шарль. И буду как-то существовать.

— Может, лучше бы остался? Мы всё же не чужие люди.

— Нет, — Юджин как-то особенно отчаянно покачал головой. — Мне нужно быть одному сейчас, — он попытался улыбнуться.

— Чёрт, время, я так на автобус опоздаю, — пробормотала она, глянув на уличные часы. — Прости пожалуйста.

— Ничего, а то тебя Трис уже заждалась. Будет как всегда ревновать, — как-то грустно усмехнулся он. — Беги.

— Пока, — Элла порывисто обняла его, встав со скамейки. — Не прощаюсь!

— Давай, — Юджин махнул ей рукой и, отвернувшись, точно забыл о её существовании.

Всё, что теперь было в его голове, — лишь серовато-розовый закат, шум прибоя, свежий, немного прохладный весенний ветер.

— Серое небо, серое море и в мыслях серо, ты ведь так говорил, да? — прошептал он.