– Годится, – заявил комиссар. – Сколько просите?

– Смотрите сами, комиссар, мы вот так, на две недели, обычно не сдаем, но только ради вас… – И загнул совершенно безбожную сумму.

Монтальбано и глазом не моргнул: Лаура была женщиной состоятельной, ей вполне по карману поддержать материально бедный юг.

– Годится, – повторил он.

Видя такое дело, синьор Каллара, считавший себя ловкачом, решил поднять ставки:

– В эту цену, разумеется, не входят…

– В эту цену, разумеется, входит все, – отрезал Монтальбано, не желавший, чтобы его принимали за простака.

– Ну ладно, как скажете.

– А как спуститься на пляж?

– Смотрите: выходите с террасы через калитку, и через десять метров – туфовая лестница, по ней и спуститесь. Там пятьдесят ступенек.

– Не подождете меня полчасика?

Синьор Каллара посмотрел на него огорошенно:

– Ну разве что полчасика…

От души поплавать в манящем море Монтальбано не терпелось с той самой минуты, как он его увидел. Он искупался прямо в трусах.

На обратном пути, не успел он одолеть пятьдесят ступенек, как уже обсох на солнце.

В первый день августа с самого утра Монтальбано отправился в аэропорт Пунта-Раизи – встречать Ливию, Лауру и ее сына Бруно, мальчугана трех лет. Муж Лауры Гвидо должен был приехать поездом вместе с машиной и вещами. Бруно оказался шустрым мальцом, неспособным и двух минут усидеть спокойно. Лауру с Гвидо слегка тревожило, что Бруно до сих пор не говорит и общается только жестами. Каракулей он, в отличие от сверстников, тоже не рисовал, зато в искусстве довести до ручки все мироздание равных ему не было.

Поехали к комиссару в Маринеллу, где Аделина приготовила обед на всю честную компанию. Самой служанки уже не было, она ушла, и Монтальбано знал, что не увидит ее целых две недели, пока Ливия будет у него гостить. Аделина относилась к Ливии с глубочайшей неприязнью – впрочем, целиком и полностью взаимной.

Гвидо прибыл ближе к часу. Они поели, потом быстренько расселись по машинам, и Монтальбано с Ливией поехали впереди, показывая дорогу, а Гвидо с семейством – за ними. Увидев домик, Лаура пришла в такой восторг, что кинулась Монтальбано на шею и расцеловала его. Бруно тоже жестами показал, что хочет к комиссару на ручки. Едва оказавшись вровень с его лицом, он метко плюнул ему в глаз обсосанным леденцом.

Сошлись на том, что на следующее утро Ливия возьмет машину Сальво (все равно ему на работе полагается служебная), поедет к ним в гости и останется на весь день.

Вечером после работы Монтальбано распорядится отвезти его в Пиццо, чтобы вместе решить, куда пойти поесть.

Комиссара такой расклад более чем устроил: значит, в обед он вполне может навернуть чего-нибудь вкусненького в траттории у Энцо.

Первая напасть приключилась в домике на третий день утром. Приехав к подруге, Ливия обнаружила там полный кавардак: одежда вытащена на террасу и свалена кучей на стульях, под окнами спальни стоят прислоненные к стене матрасы, по площадке перед входом раскидана кухонная утварь. Голый Бруно бегал со шлангом в руках и щедро поливал одежду, матрасы и простыни. Едва увидев Ливию, он попытался полить и ее, но та уже хорошо его знала и успела увернуться. Лаура возлежала на шезлонге под стенкой террасы с мокрой тряпкой на лбу.

– Что случилось?

– Ты в дом заходила?

– Нет.

– Посмотри отсюда, только дверь не открывай.

Ливия подошла к застекленной двери террасы и заглянула в гостиную.

Первое, что она заметила, – что пол почему-то почернел.

Второе – что пол шевелится, точнее – ползет во все стороны.

Больше Ливия ничего заметить не успела, потому что до нее дошло. Она завопила как оглашенная и выскочила с террасы.

– Там тараканы! Видимо-невидимо!

– Сегодня утром, на рассвете, – пролепетала умирающим голосом Лаура, – я проснулась попить водички и увидела их, но тогда их было еще не так много… Я разбудила Гвидо, мы попытались вынести вещи, а потом просто сдались. Там, в гостиной, щель в полу, они из нее и лезут.

– А Гвидо сейчас где?

– Поехал в Монтереале. Он позвонил мэру, очень славный оказался человек. Скоро должен вернуться.

– Что ж он Сальво не позвонил?

– Сказал, что ему не с руки вызывать полицию по поводу нашествия тараканов.

Гвидо вернулся минут через пятнадцать в сопровождении муниципальной машины, где сидели четыре дезинсектора с баллонами и швабрами наперевес.

Ливия отвезла Лауру с Бруно к комиссару в Маринеллу, а Гвидо остался в Пиццо руководить дезинсекцией и уборкой дома. К четырем часам пополудни он тоже добрался до Маринеллы.

– Они лезли прямо из той щели в полу. Мы залили туда два полных баллончика, а потом ее заделали.

– А других щелей там не осталось? – спросила Лаура несколько скептически.

– Не переживай, мы тщательно все осмотрели, – заверил ее Гвидо. – Больше такого не повторится. Можно спокойно возвращаться.

– Мало ли почему они повылезали… – подала голос Ливия.

– Один из тех, кто приехал, объяснил, что прошлой ночью здание, видимо, слегка просело и образовалась эта трещина. Тараканы, которые были внизу, полезли наверх – то ли люди их привлекли, то ли запах еды, поди разбери.

На пятый день случилось второе нашествие. На сей раз не тараканов, а мышей. Лаура, встав, обнаружила в комнате штук пятнадцать мышек – малюсеньких, чем-то даже миленьких. Стоило ей пошевелиться, как они так и брызнули через дверь на террасу. Еще парочку она застала на кухне за подъеданием хлебных крошек. В отличие от большинства женщин, к мышам Лаура относилась совершенно спокойно. Гвидо опять позвонил мэру, съездил в Монтереале и привез оттуда пару мышеловок, сто граммов сыра качокавалло с перцем и рыжего кота – до того добродушного, что он и ухом не повел, когда Бруно с ходу попытался выколупать ему глаз.

– Как такое может быть? Сначала тараканы, потом мыши… – спросила Ливия у Монтальбано, когда вечером они уже лежали в постели.

Монтальбано с голой Ливией под боком был решительно не в настроении беседовать о мышах.

– Как ни крути, дом целый год пустовал, вот и получилось… – ответил он туманно.

– Значит, перед приездом Лауры надо было там как-то прибраться: потравить, подмести, шваброй туда-сюда…

– Мне это тоже не помешает, – перебил ее Монтальбано.

– Что именно? – озадачилась Ливия.

– Да вот это, «туда-сюда». – И обнял ее.

Третье нашествие случилось на восьмой день. Обнаружила это, как всегда, встававшая первой Лаура. Заметив одного из пришельцев краешком глаза, она взвилась в воздух и, сама не зная как, приземлилась прямиком на сервировочный столик, крепко зажмурившись. Там, почувствовав себя в относительной безопасности, она, дрожа и обливаясь по`том, медленно открыла глаза и посмотрела на пол.

По полу вальяжно прогуливалось штук тридцать пауков, являя собой неплохую иллюстрацию разнообразия видов: один мохнатый и приземистый; второй – наподобие сенокосца, шарик на тонюсеньких ножках; третий – рыжеватый, размером с краба; четвертый – ни дать ни взять зловещая черная вдова…

Лаура философски относилась к тараканам, не питала отвращения к мышам, но при виде паука совершенно теряла голову.

Она страдала тем, что принято называть мудреным словом «арахнофобия», то бишь, выражаясь проще, беспричинной и непреодолимой боязнью пауков.

Волосы у нее на голове зашевелились, она заорала дурным голосом и рухнула в обморок со столика прямо на пол.

Падая, она крепко приложилась головой, разбив ее до крови.

Разбуженный воплем, Гвидо вскочил с кровати и кинулся на помощь жене. Но не заметил Руджеро – так звали кота, – который как раз удирал из кухни, напуганный сперва криком Лауры, а потом грохотом ее упавшего тела.

Так что Гвидо внезапно обнаружил себя летящим параллельно полу, после чего голова его встретилась с холодильником.