Цалу мне не нравился. Не потому, что не служил в армии – он не мог, так как не прошел имперский медицинский осмотр. А потому, что, как только мне исполнилось шестнадцать, он вбил себе в голову, что я стану его женой.

– Ненавижу, когда ты клянчишь работу, – сказал он мне однажды.

Цалу жестом пригласил меня пройти в пекарню его отца. Даже на улице пахло хлебом и тортами, и у меня потекли слюнки от запаха дрожжей, ферментированной рисовой муки, жареного арахиса и кунжутных семечек.

– Это лучше, чем умереть от голода.

Цалу вытер с рук тесто из красной фасоли. Пот с его висков капал в миску на столе. В любой другой ситуации я бы сморщила нос от такого зрелища – если бы его отец увидел, как он небрежен, то сделал бы ему выговор, – но мой голод был слишком велик, чтобы обращать на это внимание.

– Если выйдешь за меня, то никогда не будешь голодать.

Мне было не по себе от его прямолинейности, а мысли о том, как Цалу будет ко мне прикасаться, как я выношу его детей, как мои пяльцы покроются пылью, а одежда станет липкой от сахара, вселяли ужас. Я еле сдержалась, чтобы не передернуться.

– У тебя с отцом всегда будет полно еды, – не унимался Цалу, облизнув губы. Затем улыбнулся – его зубы были желтоватыми, как масло. – Я знаю, как сильно ты любишь папину слоеную выпечку, паровые булочки из теста из цветков лотоса и кокосовые плюшки.

У меня заурчало в животе, но я никогда не позволю голоду заглушить голос сердца.

– Пожалуйста, хватит об этом спрашивать. Мое решение не изменится.

Цалу разозлился.

– Что, слишком хороша для меня?

– Мне нужно управлять папиной лавкой, – ответила я, стараясь не задеть его чувства. – Он нуждается во мне.

– Девушка не может управлять лавкой, – сказал он, открывая паровую корзинку, чтобы достать последнюю партию булочек. Обычно Цалу давал несколько мне и папе, но я знала, что сегодня этого не произойдет. – Может, ты и хорошая швея – лучшая в деревне, – но поскольку твои братья сейчас сражаются за императора, не пора ли взяться за ум? Остепениться. – Юноша потянулся за моей рукой. Его пальцы были влажными и испачканными в муке. – Подумай о здоровье отца, Майя. Ты ведешь себя как эгоистка. Ты могла бы обеспечить ему лучшую жизнь.

Я обиженно отпрянула.

– Мой отец никогда не бросит свою лавочку.

Цалу фыркнул.

– Куда он денется. А ты же не можешь заниматься всем в одиночку! Ты похудела, Майя. Не думай, что я не заметил, – процедил он, мой отказ явно его обозлил. – Поцелуй меня, и я подкину тебе булочку.

Я вскинула подбородок.

– Я не собака.

– О, теперь мы слишком гордые, чтобы клянчить, да? Ты позволишь своему отцу умереть от голода, потому что такая высокомерная…

Больше я это терпеть была не намерена. Я вылетела из пекарни и быстро пересекла улицу. Когда захлопнула за собой дверь в отцовскую лавочку, у меня заурчало в животе. Самое обидное было то, что я знала, что веду себя эгоистично. Мне стоило бы выйти за Цалу. Но я хотела спасти свою семью сама, как пророчила мама.

Я сползла вниз по двери. Что, если это не в моих силах?

В таком состоянии и обнаружил меня отец, пока я тихо плакала.

– Что случилось, Майя?

Я вытерла слезы и встала.

– Ничего, папа.

– Цалу снова предлагал тебе выйти за него замуж?

– Заказов нет, – ответила я, уклоняясь от вопроса. – Мы…

– Цалу хороший парень, – перебил он, – но не более – просто парень. И он тебя не заслуживает. – Отец замешкался у моих пялец, изучая вышитого мной дракона. Работать с хлопком было труднее, чем с шелком, но я пыталась запечатлеть каждую деталь: чешуйчатую, как у карпа, кожу, острые когти и глаза демона. Папа явно был впечатлен. – Ты предназначена для большего, Майя.

Я отвернулась.

– Как это возможно? Я же не мужчина.

– Будь ты им, тебя послали бы на войну. Боги тебя защищают.

Я ему не верила, но ради его блага кивнула и вытерла слезы.

За пару недель до моего восемнадцатого дня рождения пришли добрые вести: император объявил о перемирии с шаньсэнем. Пятизимняя война закончилась – по крайней мере, пока.

Но наша радость быстро сменилась скорбью, поскольку прибыло еще одно извещение. С кровавой печатью.

Сэндо умер во время сражений в горах – всего за два дня до перемирия.

Новость будто заново сломила отца. Он всю ночь сидел на коленях перед алтарем, прижимая к себе туфельки, которые мама изготовила для Финлея и Сэндо, когда они были детьми. Я не присоединилась к его молитвам. Меня переполняла злость. Если бы только боги присмотрели за Сэндо еще пару дней!

Всего два дня.

– По крайней мере, война не забрала всех моих сыновей, – тяжело произнес отец, похлопывая меня по плечу. – Мы должны крепиться ради Кетона.

Да, оставался Кетон. Мой младший брат вернулся домой спустя месяц после объявления о перемирии. Он приехал на повозке, со скрипом катящейся по дороге, вытянув перед собой свои длинные ноги. Его коротко остригли, и он так исхудал, что я едва его узнала. Но больше всего меня поразили призраки в его глазах – тех же глазах, которые однажды искрились от шуток и озорства.

– Кетон! – воскликнула я.

А затем побежала в его распростертые объятия, по щекам катились слезы счастья. Но радость быстро улетучилась, когда я поняла, почему он лежал, прислонившись спиной к мешкам с рисом и мукой.

В горле набухло горе. Мой брат не мог ходить.

Я запрыгнула на повозку и крепко обхватила Кетона руками. Он обнял меня в ответ, но пустота в его глазах была очевидной. Война многого его лишила. Слишком многого. Я думала, что достаточно закалила свое сердце после смерти Финлея и Сэндо, чтобы оставаться сильной ради отца. Но часть меня пошла трещинами в день возвращения Кетона.

Я спряталась в своей комнате и сжалась у стенки. Шила, пока пальцы не начали кровоточить, а боль не поглотила всхлипы, сотрясающие все тело. Но к следующему утру я залатала себя. Мне нужно было заботиться об отце. А теперь и о Кетоне.

Прошло пять зим, и незаметно для себя я подросла. Стала такой же высокой, как Кетон, волосы – длинными и смоляными, как у мамы. Другие семьи с девушками моего возраста наняли свах, чтобы подобрать им мужей. Моя тоже бы так поступила, будь мама жива, а отец – по-прежнему успешным портным. Но эти дни остались в далеком прошлом.

Когда наступила весна, император объявил, что берет дочь шаньсэня, леди Сарнай, в жены. Самая кровавая война в истории Аланди закончится свадьбой императора Ханюцзиня и дочерью его врага. У нас с отцом не хватило духа, чтобы это отпраздновать.

Тем не менее новость была хорошей. Перемирие зависело от гармонии между императором и шаньсэнем. Я надеялась, что королевская свадьба устранит их междоусобицы и приведет к увеличению количества путников, странствующих по Большой Пряной Дороге.

В тот день я сделала самый большой заказ шелка, который могла себе позволить. Рискованная покупка, но я не теряла надежду – нам было необходимо, чтобы торговля пошла лучше до начала зимы.

Мечта о должности императорской портнихи поблекла до отдаленного воспоминания. Теперь нашим единственным источником дохода стали мои навыки с иглой. Я смирилась с мыслью, что до конца жизни останусь в Порт-Кэмалане, проведя ее в углу отцовской лавочки.

Но я ошибалась.

По небу парило лоскутное одеяло из густых серых туч, их стежки были так туго стянуты, что свет почти не просачивался. День выдался непривычно мрачным для начала лета, но дождь все не шел, так что я принялась за утреннюю работу.

Я взяла под мышку лестницу и понесла ее к шелковице, чтобы проверить каждое из деревьев, растущих в нашем маленьком садике. Длинные белые шелкопряды питались их листьями, но коконов сегодня не обнаружилось. Летом мои шелкопряды мало вили, так что я не сильно встревожилась из-за пустой корзинки.

В военное время цена на шелк сильно возросла, но наша лавочка производила его в недостаточном количестве для продажи, поэтому в основном мы шили из льна и конопли. Благодаря работе с грубой тканью мои пальцы оставались ловкими, а творения – живыми. Но теперь, когда война закончилась, нам снова придется работать с шелком. Я надеялась, что заказ не заставит себя долго ждать.