Эксперты перевернули труп «глухого» Кирякова. У него из кармана выпал пульт с надписью «Сони». Грязнов уставился на него. Зачем нужно носить с собой пульт?

— Ч-черт, телевизор! Большой телевизор наверху! — Грязнов с Турецким побежали в дом.

Огромный телевизор по-прежнему работал. Как ни пытались они найти лазейку, ничто не говорило о наличии тайного хода или чего-то другого в таком же роде.

Турецкий выключил телевизор. А Грязнов машинально повторил его движение, нажав кнопку пульта. Раздался щелчок, телевизор немного отъехал вглубь, затем опустился, открывая небольшой люк.

Этот ход вел в подвал, в который иначе попасть было невозможно. Пол в нем был гаревый.

«Похоже, что сюда, не мудрствуя лукаво, сбрасывали золу из камина. Вот откуда черные следы кроссовок. Конечно же он не спал, этот парень со шрамом от аппендицита на лбу. (Бывают же такие загадки анатомии!) Ну ничего, все же лучшего хирурга, чем Грязнов, не придумаешь», — не удержался Турецкий.

Никакого намека на освещение тут не было. Грязнов сходил за фонариком.

На стене была нацарапана нелепая фраза: «Да будет „Свет“!» В углу стояло кресло с обрывками скотча на подлокотниках. Вот здесь и держали пленницу. Вторую половину подвала занимали два металлических стеллажа, забитые разнообразной аппаратурой. Какие-то усилители, антенны, проводки, кнопочки-лампочки, компьютер и прочие примочки и фенечки, как сказал про себя Турецкий…

— Натурально, неплохо устроились, — одобрил Грязнов.

— Жизнь прекрасна и удивительна, — пробормотал под нос Турецкий. — Такому мирному обывателю, как ты, Славик, не разобраться.

— А чего разбираться-то, — хмыкнул Грязнов. — Все ясно и ребенку. Это были рэкетиры, а аппаратура — для прослушки биснесменов. И бизнесвуменов.

— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Турецкий. — Не слишком ли ребята были круто упакованы для мелкоты? И не слишком ли их много для одной несчастной девки?

— Может, и так, а только помяни мое слово, техника эта гроша ломаного не стоит, какой-то дедушкин аппарат.

— Технику оставьте здесь, — сказал Турецкий оперативнику, — я сюда вернусь в ближайшее время. Помещение, естественно, опечатайте. Сами — подальше отсюда, не следите. И немедленно пришлите сюда своих экспертов, пусть попробуют разобраться, что там за электроника наворочена.

— Да чего там опечатывать? — сказал Грязнов и просто положил к себе в карман пульт управления телевизором. — Если кому охота — пусть попробует влезть. Какие у нас еще дела сегодня?

— Вечером навестим Трофимова в больнице. Ты пока можешь поспать в гостинице, а я прошвырнусь по магазинам.

Грязнов недоверчиво посмотрел на приятеля.

— Все мудришь, Саня. Да натурально, это были паршивые рэкетиры. Ну кого еще, как не эту Климову, им трясти?

— Ужин-то остывает давно, — укоризненно сказала подошедшая «вторая скрипка».

— Да-да, уж пожалуйста, извольте пожаловать, — промямлил из-за ее плеча муж-дирижер.

Ужин оказался отменным…

Эксперты-электронщики приехали через полчаса. Это были немолодые усталые люди с явным отпечатком профессии на лицах, так, по крайней мере, показалось Турецкому.

— Это вам, — хмуро сказал старший из них, с длинными баками, и передал Турецкому конверт, который тот немедленно распечатал.

Грязнов проводил экспертов через «телевизор» в подвал и вернулся.

— Ну что? — поинтересовался он.

Турецкий равнодушно пожал плечами и передал ему конверт.

— Ничего. Пальцы в компьютере не светятся. Эти двое нигде никогда не «проходили», по крайней мере, здесь. Подождем, что теперь скажут эксперты.

Ждать пришлось недолго. Полчаса спустя эксперты вышли из дома и стали молча усаживаться в машину.

— Ну? — спросил Турецкий.

Эксперты-технари возмущенно молчали.

— Ну? Ну? — с упорством маньяка повторил Турецкий.

— Понятия не имею, что это значит, — наконец выдавил эксперт с баками. — Это может быть все что угодно и одновременно — ничего. Просто какой-то безумный набор аппаратуры, деталей… Такое чувство, что некий неврастеник собирал металлолом. Причем очень богатый неврастеник. Н-да… Впервые за долгое время я почувствовал себя полным «чайником». По вашей вине, — неожиданно со злостью добавил он.

И, не прощаясь, эксперты-электронщики уехали.

— Жизнь прекрасна и удивительна, — мрачно сказал Турецкий и тут же добавил: — К черту, не поедем в больницу. Трофимов перебьется до утра.

Когда Пете Осколкову сообщили, что Фомин ночью повесился, он первым делом помчался к капитану Журавлеву.

События прошлой ночи основательно перемешались в Петиной голове. Странные, почти нечленораздельные слова Фомина, несомненно знающего что-то, о чем было больше никому не известно, Петя с большим трудом восстанавливал в памяти.

«Кажется, он говорил, что никакого золота на борту вертолета не было? Про какие-то контейнеры… Может, конечно, это все было по пьяни, а может… Надо обо всем дяде Саше рассказать».

В кабинете Журавлева шло какое-то совещание, поэтому Пете пришлось часа два просидеть в коридоре.

Когда собравшиеся выходили из кабинета, до Пети донеслись обрывки разговора:

— …Обломки на два километра вокруг разнесло… — говорил один (Петя сразу решил, что это кто-то из московской следственной бригады).

— А где же… — его собеседник понизил голос так, что конец фразы Петя не расслышал.

Московский следователь пожал плечами.

Как только все разошлись, Петя ворвался к Журавлеву. Он, как обычно, что-то писал.

— Дядь Саша! У меня новые данные есть!

Капитан поднял голову от своих бумаг:

— А, Петя, заходи, садись. Что там у тебя?

Петя в двух словах передал ему содержание ночного разговора с Фоминым. Внимательно выслушав его, Журавлев махнул рукой:

— Ты, Петюня, лучше домой иди и следствию не мешай.

— Как это — не мешай, дядь Саша, это же важные данные!

— Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.

Петя обиделся:

— Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?

— Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?

— Помню.

— Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?

— Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.

Журавлев грозно сдвинул брови:

— А ты откудова секретную информацию знаешь?

Петя напустил на себя важный вид:

— У меня, дядь Саша, свои источники имеются. — И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.

— Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! — Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.

Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:

— Не надо, дядь Саш, я все понял.

Журавлев снова сел:

— И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?

— Да.

— Ну так иди отсюда. У меня дел полно.

— Дядь Саша, — взмолился Петя, — а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил…

Журавлев вздохнул:

— Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки…

Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.

Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.

Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами: