Рынок – был виден сразу. По дыму десятков и сотен печей и тандыров, по непрестанному, людскому, муравейному шевелению. Рев ослов – перекрывал бормотание дизельных двигателей, девятнадцатый век – здесь пока побеждал двадцатый, несмотря на то, что местные торговцы уже научили русских водил слову «бакшиш» – это когда за часок из порта на рынок обернуться, с грузом, за отдельную денежку. Бывало, кто и две ходки успел сделать…

Автомобиль – старый АМО фыркнул мотором и остановился у навесов. Когда сговорятся о цене – подгонят, куда нужно для погрузки…

– Ты как? – спросил Митяй, подмигивая – вместе будем держаться, али врозь? Я что так, что так согласный…

Казак – его звали Митрий, как нарочно, пожал плечами.

– А вместе и сподручнее. Только я языка совсем не знаю…

– Это не проблема. Я тоже не знаю. Пошли…

Нарвались они довольно быстро…

Базар на Востоке – больше чем базар, и на базаре есть свои правила и законы. Базар – это и витрина, и что-то вроде мужского клуба, и место, где можно утолить самые экзотические свои желания. На базаре – часто торгуют женщины, мужчины сидят либо рядом, либо в чайхане, потягивая терпкий, вкусный чай. За редким исключением – мужчины на Востоке не привыкли работать. Как говорят на другом берегу, мужчина должен смотреть на небо, а не на землю[26]. На базаре – каждое племя имеет свои, откупленные торговые ряды, в которых места передаются из поколение в поколение. У кофеен – на корточках сидят люди, переговариваются, внешне совершенно безразличные ко всему – но стоит только чему случиться, и базар станет в одно мгновение разъяренным ульем. Ворам здесь рубят руки, часто даже не дожидаясь формального приговора кади, исламского судьи. Благо – колода и топор всегда найдутся.

Митька Шалый – хорошо знал, что делают с ворами в мусульманских странах – все-таки в Одессе шалил, а на другой стороне ласкового Черного моря – Константинополь. Но это его, конечно же – не остановило.

Первый кошель он разрезал так виртуозно, что даже Митрий ничего не заметил. У него была писка – заветная, испытанная – не монета с заточенным краем, а половина лезвия станка Уилкинсон Сворд. А насчет кошельков здесь были точно лохи, не то, что на Привозе. Там не то, что в карман поглубже суют денежку – там еще и руку на нем держат. И все равно умудряются воровать.

Только на третьем кошеле – Митрий заметил неладное. Толкнул блатаря в плечо.

– Э… ты чего?

– А? – Митька сделал вид, что не услышал.

– Ты чего творишь зараз, а?

– А чего?

– Э… нет. Я воровать не желаю. И тебе не дам…

– Иди сюда…

Митька – толкнул молодого дубоватого казака в сторону, прижал к стенке.

– Ты чего – а? – пошел в наступление он – кто тут ворует?

– Да ты и воруешь!

– Я ворую?!

Надо было знать одесских воров – они и взятые на кармане будут клясться – божиться, что просто перепутали чужой карман со своим…

– Ты воруешь!

– Где ты видел, что я воровал? А?

– Да сейчас и воровал!

– Да ты чо? А где потерпевшие – а? Где терпилы, тебя спрашиваю! Ухарь!

Казачина, выше Митяя сантиметров на двадцать, но совершенно ничего не способный противопоставить острому как бритва языку вора – затравленно огляделся… и понял, что что-то неладно…

– Гы… ты глянь.

– Чо? Где терпилы то твои, а? Ты базар фильтруй, да?

Но казак – смотрел поверх его плеча и Митька вертко, как в руках городовых по малолетке – извернулся.

Они и в самом деле – зашли куда-то не туда. Их уже обступило десятка два рашидов – так звали горцев из племенных объединений горных районов и соседнего Договорного Омана. В отличие от пустынников – они носили черную или бурого цвета, отлично камуфлирующую на горных склонах одежду и были настроены весьма и весьма недружелюбно. Если пустынники – перед тем, как начать стрелять хотя бы пытались решить проблему – то эти «брали высокий тон» с ходу и без предупреждения.

Митька вымученно улыбнулся, понимая, что языком не владеет.

– Миль пардону граждане у нас все спокойно. Все в поряде…

Рашиды молча стояли – и хорошо если бы стояли, так подходили новые…

– Так, концерт закончен, всем спасибо за внимание. Автографы не предлагаю, устал-с…

Этот рынок был не для русских. Не для белых. И уж точно не для казака – а Митрий был в казачьей форме, пусть старой и без знаков различия, надетой на время переезда. Но все равно – если Митяй в одиночку еще мог вывернуться, то присутствие здесь казака – требовало крови.

– Так, господа, на бис желаете. Извольте-с…

Как ни странно – именно у Митьки Шалого, битого и проловленного одесского вора, вошедшего в конфликт с крестными отцами города, вора, гешефтмахера и профессионального пистолетчика – шансов выбраться из этой переделки было намного больше. Как и у тех, кто волей судьбы оказался рядом с ним. Дорога судьбы казака – прямая как штык, как шлях в степи. Молодость, служба, пахота на собственной земле, данной еще дедам – прадедам Императором за службу. И в такой ситуации – у них одна дорога – прямо вперед в лоб на прорыв. Иногда это работает – но не тогда, когда двое против тридцати. А вот Митька – был вором и постоянно жил на грани. Каждый день в Одессе – он рисковал быть проловленным карманной бригадой или отрядом по борьбе с бандитизмом, или конкурентами, или просто парой молодых щеглов из отмороженных на всю голову. Он не имел никогда денег больше чем на месяц, часто вставая – он не знал, где будет обедать, не то что преклонит голову следующей ночью. Такая жизнь развила в нем наблюдательность и готовность к любым неприятностям. В трамвае – старом добром одесском трамвае – он как-то раз положил четверых, уходя от преследования… с этого, собственно говоря, скитания его и начались.

Он помнил, где они шли и как, в какую сторону смотрят двери и окна, которые из них принадлежат харчевне, как стоят торговые палатки. Он помнил и то, что за его спиной – что-то вроде склада, в отличие от палаток – с капитальными стенами.

– А? Чего? Не понимаю, любезный.

И с места, рыбкой, как учил его дядя Коля Робинзон, спившийся циркач из той же самой ярмарки, на которой держал палатку его отец – он прыгнул, руками безошибочно нащупав край дорогой, из металлического настила крыши. Напрягся, вспоминая все уроки суплеса[27] старого циркового артиста. И, движением, которое не смог бы повторить никто из присутствующих – без раскачки, с одной руки он забросил тело на крышу.

Изумленная толпа рашидов взревела, когда он был уже на крыше. Подалась вперед – и осадила, почитай на полном скаку. Две револьверные пули – ударили людям прямо под ноги…

– Ша! Назад, ша!

Его слов – никто не понимал. Но все отлично понимали язык пуль – как никакой другой. Можно сказать – это эсперанто в таких местах, как Аден.

– Лезь на крышу! Быстро!

Митрий – хоть тут не оказался идиотом. Полез – и даже умудрился забраться быстро. Все-таки – не вахлак.

– Пистоль есть?

Митрий – достал из кармана табельный Орел, старый, с дешевыми солдатскими пластмассовыми рукоятками. Он еще жил той жизнью, жизнью станицы, парного молока, конного ухарства и обжигающих взглядов молодух. Не дошло еще до казака, что здесь прав тот, кто выстрелит первым – и никак иначе.

– Двигай за мной. Не отставай.

Они пробежали по крыше, Митрий примерился – и перепрыгнул на другую, такую же. Митяй, немного поколебавшись, тоже прыгнул.

– Поперек батьки не лезь.

– Какой ты мне батька…

– Самый обыкновенный. Не будь меня, ты бы кишки свои собирал. Давай за мной, сюда.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.