Стадион в Любляне взорвался от радости. Английский арбитр Грэм Пол указал на одиннадцатиметровую отметку. Счет 1:1, последние минуты матча. Черт возьми, ведь нам так была нужна эта ничья. Хоть мы и на первом месте в группе, но теперь разница в очках между нашей сборной и словенской минимальна.

На улице моросил грибной дождь. Я удобно устроился на диване и вглядывался в светящийся экран телевизора.

Хотя может еще и не все потеряно. Ведь у нас в воротах Руслан Нигматуллин, пока лучший вратарь России, и есть надежда, что он справится с ударом.

НЕТ. Ачимович разбегается, ударяет по мячу — гол. Черт! Похоже, единственное, что умеют наши футболисты — портить настроение. Ведь говорила мне мать: не смотри телевизор допоздна, завтра у тебя важный день. Действительно, обыкновенным его не назовешь.

Я посмотрел на часы, — через шесть минут первое сентября сменится вторым. Через семь часов наступит утро и люди, живущие в нашей необъятной стране, разбредутся по своим делам. 36 миллионов человек, преимущественно детей, пойдут в свои школы; 5 миллионов, преимущественно студентов — в вузы, 71 миллион рабочих отправятся к своим станкам, тракторам и прилавкам.

Всего несколько месяцев назад я относился ко второй группе граждан России — учился в СГУ (Сахаровском государственном университете) на юрфаке. Однако счастливые годы молодости незаметно подошли к концу, и вот уже завтра я, Владимир Белов, впервые выйду на работу, не куда-нибудь, а в ГУВД родного города Сахарова.

За окном давно потемнело. На небе появилась ярко красная луна; забытая всеми бродячая собака выла где-то неподалеку и от этого становилось немного жутковато.

Прозвенели наручные часы — полночь.

Грохочущий состав с каждой секундой приближал его к дому. Он лежал на койке в купе и уже целый час не мог сомкнуть глаз. Поезд — его стихия, здесь он проработал сорок лет, и никогда ещё за эти долгие годы не чувствовал себя так паршиво, никогда не был в такой опасности.

«Ещё несколько часов… Все кончится… Если сделаю все, как сказали — ничего не случится… Все будет хорошо…»- успокаивающе бормотал он, пытаясь, наконец, заснуть.

Сон не шел.

И чего он так взбесился — ведь не наркотики перевозит, а всего лишь какие-то бумаги. Бумаги… Все газеты на протяжении недели пишут об украденных бумагах, чертежах…

Хотя с чего он взял, что у него сейчас именно эти бумаги. Ни с чего. Но все равно на душе было неспокойно.

И какой черт потянул его в этот Кулинск. Ну не видел племянника целый год — ну и что? Всегда жил без родственников и сейчас бы справился…

Коротков, а именно так звали путника, привстал на постели и поискал рукой свой багаж. Чемодан пенсионера был на месте — никто и не думал его трогать. Коротков метнул на соседа, мирно похрапывающего рядом, подозрительный взгляд и начал быстро открывать замки чемодана. Убедившись в целости содержимого, пенсионер успокоился, и вновь прилег.

Дверь резко и шумно открылась, заставив сердце Короткова выпрыгнуть из груди. Он вздрогнул, но тут же успокоился — вошедший, а точнее вошедшая, не была врагом. Это была его старая знакомая Елена Молодая. Фамилия этой женщины уже лет пятнадцать не соответствовала внешности. Её знакомство с Коротковым объяснялось тем, что Молодая так же была проводницей, точнее и сейчас ею являлась.

Нельзя сказать, что Коротков был рад появлению бывшей коллеги: Елена прослыла самой говорливой проводницей в мире. Увидев знакомого, она улыбнулась во весь рот, выставив свои сильно выделяющиеся передние зубы.

— Сергей Николаевич! — громко прошептала она, не переставая улыбаться. Сейчас она очень походила на Багза Банни. — Вот вы где. Хорошо, что я вас нашла.

Коротков нахмурился и выдавил из себя улыбку. Меньше всего ему сейчас хотелось болтать ни о чём.

— Какое совпадение: вы попали в мой вагон. Везение, не правда ли? — продолжала щебетать Молодая.

Сергей Николаевич кивнул, а Елена тут же начала расспрашивать его о причине поездки, потом принялась горячо рассказывать о том, как всем стало плохо после его ухода. Коротков довольно скоро перестал слушать знакомую и начал с тревогой осматривать пролетающие в окне пейзажи. Отвлекся он только через несколько минут, когда Молодая, позабыв про спящих пассажиров, довольно громко переспросила:

— Вы со мной согласны?

Коротков оторвал взгляд от окна и наудачу ответил:

— Да.

Молодая прищурилась и озабоченно спросила:

— А вы не больны, Сергей Николаевич? Вид у вас какой-то нездоровый.

— Нет, Лена. Все в порядке.

— А может вам аспирин дать? — с этими словами Молодая начала рыться в карманах, громко звеня ключами. Коротков посмотрел на соседа, который уже начал ворочаться и быстро проговорил:

— Не надо, у меня есть.

Молодая снова прищурилась и, попрощавшись, вышла из купе.

Он стоял, прижавшись к пыльной бетонной стене. Рука его крепко сжимала пистолет. Из находившейся рядом двери доносились незнакомые голоса.

— Ну что, Сокол, вспомнил меня? — прозвучал в тишине хриплый голос.

Ответа не последовало. Стоящий у двери напряженно вслушивался, продолжая неподвижно стоять у двери.

— Что ж ты молчишь, — голос стал жестче. — Понял уже как влип?!

И снова гробовое молчание.

— Разрешаю тебе исповедаться перед смертью — глядишь, и прощу.

Послышались тихие размеренные шаги, затем глухой удар. Видимо молчащему человеку сильно досталось. Тот же голос продолжал только теперь ещё яростнее и отчаяннее:

— Ты же мне всю жизнь испортил, падла! Я тебя не выпущу отсюда живым. Ты и твой дружок — вы умрете, как должны были умереть много лет назад. Теперь я вас не прощу.

— Мне не нужно твоего прощения, Беркут, — прозвучавший вдруг голос казался усталым и измученным. — Я не собирался умирать так рано, но уж лучше умереть, чем пресмыкаться перед тобой.

— Хорошо, герой. Я и не настаиваю, — в голосе Беркута прозвучала холодная усмешка. — Ты воспитывался не на тех фильмах. Прощай.

Дверь резко и с шумом открылась. Появившийся человек поднял пистолет и вдруг услышал прекрасную мелодию, звучавшую откуда-то сзади. Мужчина обернулся, грудь резануло невыносимой болью, он упал, хватаясь руками за воздух.

«Будильник сработает в пять» — исчезая пронеслась в голове строчка из знакомой песни. Будильник действительно вовсю верещал, правда, не в пять, а в восемь. Да и исчезать из постели я не собирался. Теплое одеяло в союзе с мягкой подушкой неудержимо влекли меня в царство снов.

Я пересилил себя и открыл глаза. Какой странный сон.

Сокол, беркут — все эти ещё несколько минут назад реальные существа, уже сейчас казались бредовым плодом моей фантазии. Лучше бы приснилось, что наша сборная вышла в финальную часть Чемпионата Мира по футболу. Господи, как хочется спать!

Будильник продолжал верещать противную китайскую мелодию, от которой сильно тянуло тошнить. Я протянул к нему руку и, не разбираясь, нажал подряд на все кнопки. Мелодия не прекращалась. Ну, это уж слишком. Отодрав крышку часов, я выковырял батарейку и с облегчением вздохнул. Господи, ещё так рано. На кой чёрт я поставил будильник на восемь часов? Ну ничего, можно еще поспать минут пять…

Коротков проснулся оттого, что кто-то с силой толкал его в бок. Сергей Николаевич вскочил и недоуменно взглянул на соседа, уже одетого с сумкой на плече.

— Подъезжаем к Сахарову, — объяснил тот и повернулся к окну.

Коротков чертыхнулся, отчитав себя за столь долгий сон. На всякий случай проверил багаж, свернул постель, сунул в чемодан куртку и надежно закрыл все замки. За окном давно светало, мимо ежесекундно пролетали столбы; то и дело появлялись крошечные домики, о назначении которых никто не догадывался. Сергей Николаевич сел на койку, пытаясь отвлечься на проносящихся в окне пейзажах. Сердце его стучало быстрее с каждой минутой. Осталось меньше часа. Боже, как же он паршиво себя чувствует! Примерно такое же состояние было у него в восемь лет. Тогда он сидел в больнице и ждал, когда к нему выйдут врачи и скажут о состоянии матери. Те врачи были безжалостны, прямо сказав, что его матери больше нет, что он — сирота и будет проживать в детском доме. Тогда, казалось, он потерял всё; сейчас же он понимал, что у него была его собственная жизнь, и что ее он скоро может потерять.