Баба Клава, сгорбившись, сидела на лавке и смотрела пустыми глазами на кусты в палисаднике. Дрожащие руки безостановочно перебирали грязный платок, больше похожий на тряпку. Когда Денис приблизился, она медленно перевела взгляд на него. В момент, когда старуха увидела его, произошла удивительная метаморфоза: глаза Балаклавы расширились, она издала странный, еле слышный скулеж и начала отодвигаться к дальнему краю скамейки, не мигая и не отводя взгляда от Дениса. Она походила на побитую собачонку, пятящуюся от злого хозяина. Старуха двигалась до тех пор, пока не кончилась скамейка, затем опрокинулась на асфальт. Больше она не шевелилась, а только смотрела во все глаза на Дениса.

Он ускорил шаг, ворвался в свой подъезд и захлопнул дверь. Затем оперся о стену. Глаза щипало от подступающих слез.

– Что происходит? – шептал он, закрыв глаза. – Что тут происходит? Иисус и все апостолы, мать вашу, в чем я виноват?

Ответа на свой вопрос он не получил.

На Донском кладбище царил покой. Для воскресенья это было удивительно. Обычно по узким дорожкам медленно и как будто бесцельно перемещались люди. Они старались говорить тише, шепотом, но оттого их было слышно еще сильнее. И все это превращалась в неприятную, отвлекающую от мыслей какофонию. Сейчас же казалось, что администрация кладбища просто решила не открывать сегодня ворота. Изредка были видны люди, идущие поодиночке или парами. Но и они, видимо, чувствовали сложившуюся тишину и старались ее не нарушать разговорами.

Легкий ветерок шумел в кронах расположенных вдоль дорожек деревьев. Солнце, спрятавшееся за облаками, не пекло. Погода отлично подходила для общения со своими родными. Перед Виктором на земле разместились две скромные надгробные плиты. Надпись на первой гласила:

Вторая сообщала, что под ней находился

Катя и Слава.

Виктору говорили: «Бог дал, Бог взял». Бред. Богу никто не давал такого права. Разве Он – это маленький разыгравшийся мальчик, который в порыве благородства разрешил поиграть своей машинкой, а уже через минуту забирает ее обратно? Нет. Он создал этот мир, и его святая обязанность – следить, чтобы ублюдки, такие как Кондратенко и Филимонов, не появлялись на белый свет. Чтобы старики умирали тихо и мирно в своих постелях в окружении родных. Чтобы родители не переживали своих детей.

После утренних событий Виктор собирался пойти к Сергееву Леше. Старый товарищ был в силах помочь. По крайней мере, Виктор на это надеялся. Но выйдя в одиннадцать утра из дома, он понял, что не в состоянии заниматься расследованием. Сейчас ему хотелось посидеть в тишине, поговорить с семьей, успокоить мятущуюся душу.

Он присел на землю у подножия могил и прислонился к ограде.

– Привет, Катенька. Привет, сынок. Вот и я. Наверное, я уже вас не увижу. Меня к вам не пустят. Я тут натворил дел. Но иначе не мог… – Виктор беззвучно заплакал. – Да и что я бы сказал Ему? Он забрал вас у меня…

Он закашлялся. В разные стороны полетели мелкие капельки крови.

– Видишь, Катюш, я уже совсем развалился, – Виктор улыбнулся сквозь слезы. – Проклятое курево. Если бы ты сейчас была рядом, то ругалась бы на чем свет стоит… Называла бы старым дураком… но ты не тут…

Он замолчал. Листья, еще большей частью зеленые, тихо перешептывались. Вдалеке раздался гудок клаксона, и вновь наступила тишина. Словно город решил напоследок не мешать умирающему старику посидеть в покое.

Минут десять он просто сидел, не зная, что сказать. Он и раньше не отличался особой разговорчивостью, за что Катя часто называла его «молчуном». Он не мог поделиться своими переживаниями, облечь их в слова. А после Катиной смерти, когда ему стало не с кем и не о чем говорить, Виктор и вовсе замкнулся.

В конце концов он встал и отряхнул брюки. Наклонившись, поправил принесенные цветы, развернулся и, ссутулившись, двинулся прочь. По пути он ни разу не обернулся. Немногочисленные слезы на глазах высохли, а губы вновь были крепко сжаты.

Оказавшись на улице, Виктор направился к «Шаболовской». По пути он все думал о своем сновидении. Обычно сны очень быстро стирались из памяти: сначала пропадали образы, превращаясь в пустые названия, а затем и слова забывались, и уже через несколько часов он совершенно ничего не мог вспомнить. Но не в этот раз. Он был не в состоянии выбросить из памяти этого человека: тяжелый взгляд бездушных глаз на молодом лице юноши, режущие глаз белые волосы и парализующий волю голос, произносящий «Ты не жнец. Ты всего лишь серп в руках жнеца». И еще кое-что он не мог забыть – ощущение узнавания.

Подходя к станции метро, он мельком бросил взгляд на поток выходящих из подземки людей. Ловко лавируя среди толпы, двигался парень в черной футболке с неразборчивым багрово-черным рисунком на груди. На плечах молодого человека висел рюкзак.

Виктор разом подобрался.

«Это же тот самый парень, который передал письмо Филимонову!» – тут же вспомнил он.

Таких совпадений не бывало. В двух разных частях Москвы встретить одного и того же человека было просто-напросто невозможно. Особенно с разницей меньше чем сутки.

«Может, просто похож? – предположил он, но тут же сам себе ответил: – Нет». Вчера этот парень был одет иначе, в серой рубашке, да и Виктор видел его только в бинокль, но это ничего не меняло – мимо него прошел тот самый курьер, передавший странное письмо Филимонову.

Виктор развернулся и пошел против движения в обратном направлении, стараясь не выпускать из поля зрения парня. Со всех сторон на него сыпалось недовольное бормотание и ругань. Погодин выбрался на свободное пространство и направился к курьеру. На счастье, парень, отойдя на десяток метров от выхода из подземки, посмотрел на мобильный телефон и снизил скорость.

«У него встреча».

Виктор решил пока не приближаться к этому парню. Стоило узнать, куда тот пойдет. И, возможно, кому и что передаст.

Парень в черной футболке и с рюкзаком подошел к подъезду и принялся изучать объявления, расклеенные возле железной входной двери.

Виктор стоял поодаль, за детской площадкой. Курьер явно чего-то ждал. Или кого-то. Сердце Виктора забилось сильнее – сейчас он должен был получить ответ на один из своих вопросов. А, быть может, и не на один. Его охватило сильное чувство, что все это происходит не впервые. Он почти проникся уверенностью, что сейчас возле дома появится Филимонов с полным пакетом в руках. Живой, но уже обреченный.

Виктор настолько сильно погрузился в трясину дежавю, что почти увидел убийцу своей жены, шагающего по направлению подъезда. Погодин тряхнул головой. Нет, это не Филимонов, а мужчина лет сорока, одетый в белые брюки и цветастую рубашку, который прошел мимо подъезда в сторону небольшой парковки метрах в двадцати. И никаких призраков.

Виктор вытер разом вспотевший лоб и, облегченно вздохнув, повернулся в сторону курьера. И в последний миг успел заметить, как тот заходит в подъезд.

– Твою ж! – в сердцах выругался Виктор. Почему-то он не рассмотрел вариант, что парень войдет внутрь.

Дрожащей рукой он прикурил сигарету. Как теперь выяснить, в какую квартиру позвонит курьер? И передаст ли что-нибудь. Может, он пришел к своему другу. Или подружке. И вообще, вся эта слежка могла быть пустой тратой времени.

«Но ведь он не просто так появился. Таких случайностей не бывает».

«А почему бы и нет? – возник в голове голос, который никогда не следовал логике, отрицал ее. – Ведь человек, умерший на похоронах, – тоже случайность. А то, что он еще и сын умершей, так это и вовсе – всем совпадениям совпадение».

– Заткнись, – зло процедил он, даже не замечая, что говорит вслух, и сделал глубокую затяжку.