Эта течка оказалась самой трудной для Оливия из всех предыдущих. Что-то странное происходило с его организмом. Даже спустя сутки его тело странно себя чувствовало: не было жгучего желания под кем-нибудь оказаться, только лишь чувство усталости и вялости. Штаны постоянно были на мокром месте, но больше ничего не беспокоило Оливия. Он мог с трудом соображать — постоянно сидел в своей комнате и смотрел в окно затуманенным взглядом, иногда смотрел телевизор или рисовал на холсте. Джейкоб пару раз приносил ему горячий чай и плитки шоколада, которые так любил в детстве Оливий, но омега от всего отказывался. Голода он совсем не чувствовал.

Кевин и Луи незамедлительно вернулись обратно в город N, как только им сообщил папа, что Оливий больше не может сидеть с малышом, а он, к несчастью, погряз в своих делах. А когда Беррингтон вернулся домой, то с ужасом схватился за сердце. Он впервые видел сына таким — словно не живым — вялым, бледным и с опухшими красными глазами. Поэтому сразу же наказал Джейкобу подготовить машину и отвезти их с Оливием в больницу для омег, к одному очень хорошему знакомому семьи Беррингтонов, который обследовал когда-то папу Оливия.

А уж следующий месяц прошел в стенах больницы. Врачи сначала не смогли понять, что же происходит с молодым организмом и почему он так истощен. Почему течный период не заканчивается так долго. Поэтому Оливия положили в общую палату.

— Очень странное поведение, — заметил врач, когда в очередной раз устроил Оливия на небольшой кушетке.

Оливий даже не сопротивлялся, ему было уже все равно. Весь этот месяц его навещали родители и братья, но ни разу не навестил Адам. Даже язык у омеги не поворачивался сообщить папе, как он устал.

Он критично рассматривал несуразные картины, висевшие в кабинете, и тяжело вздыхал. Но спустя несколько минут обследования, довольный собою врач сообщил отцу и сыну, что состояние Оливия теперь вполне понятно.

— Оливий ждет малыша! — радостно сообщил врач Беррингтонам. — А момент зачатия совпал с началом течного периода. Такое бывает редко, но, к сожалению, это именно ваш случай. Во всех остальных случаях период обычно сразу же прекращается.

Аппарат, чьи проводки покоились на груди омеги, жалобно запищал, сообщая о том, что Оливий отреагировал неоднозначно на эти слова. Пищащий звук заполнил кабинет, и врач подхватился с места, поднося ко рту Оливия стакан с прохладной водой. Тот благодарно принял стеклянную кружку трясущимися руками и сделал небольшой глоток.

— Как? — выдавил он из себя, запинаясь. Сразу вспомнилась та ночь, проведенная вместе с Адамом, та сцепка и неописуемое удовлетворение.

— У тебя очень ослаблена иммунная система, вдобавок — течка, а еще и малыш. Поэтому ты чувствуешь себя таким уставшим все время. Беременным омегам в такие времена надо отлеживаться дома в окружении домашнего уюта и заботы близких.

— Как беременный? — на глазах папы навернулись слезы счастья. Он подхватился с кресла, в котором сидел, и затряс руку врача в знак благодарности. — Мой сын? Беременный? Спасибо Вам, доктор, большое спасибо!

Врач тихо засмеялся и отстранился от возбужденного Беррингтона:

— Это не мне спасибо надо говорить, — он беспокойно посмотрел на Оливия, который находился словно в другом мире. — Но, пожалуйста, проследите за ним, его состояние требует вашего внимания. Его период затянется еще на некоторое время.

— Обязательно! — пропел Беррингтон.

========== 16 ==========

***

Уолтер Сноу был хорошим врачом и с момента рождения первенца Беррингтонов, успел стать для их семьи хорошим другом. Как всегда после разговора с ним, Беррингтон почувствовал себя уверенней. Он, конечно же, был прав. Никакие лекарства не смогут сейчас помочь Оливию, только забота и должный уход. Тем более мальчик очень сильно расстроился после посещения врача, толком не объяснив причину. Его плечи были опущены, взгляд был грустным и неопределенным, пока папа вез его домой.

В этот вечер все семейство Беррингтонов долго сидело в гостиной и разговаривало о друзьях, о жизни, о детях и о том, как они счастливы, что Оливий наконец-то ждет малыша. Этого с упованием, грех не сказать, ждало все семейство с того момента, как Оливий поступил в университет. Но годы шли, а парень все никак не находил себе спутника, чем волновал сердобольных родителей. И вот, настало время, когда они могли поблагодарить судьбу. Их сын носит под своим сердцем малыша!

Перед тем, как лечь спать Стиви, папа Оливия, еще раз зашел к своему младшему сыну. Температуры у него не было, и Оливий выглядел менее беспокойным. Он лежал на своей постели, очень тихо и размеренно дышал. В ногах у него, как обычно, спал кот. И ни животное, ни Оливий даже не пошевелились, когда Стиви тихонько притворил дверь и вышел из комнаты, удостоверившись, что с сыном все в порядке.

— Ну как он? — спросил Маркус, отец семейства, когда Стиви аккуратно залез под одеяло.

— Кажется уже лучше, — улыбнулся он. — Я знаю, что это обычное недомогание, и когда период прекратится, то все пройдет, но все равно волнуюсь и ничего не могу с собой поделать.

— Поэтому-то я тебя и люблю. Ты так хорошо заботишься о каждом из нас. Я даже не знаю, чем заслужил такое счастье.

— Тебе просто посчастливилось разглядеть во мне свою половину, когда мне было только четырнадцать.

Маркус был его первой любовью, первым и единственным мужчиной. И за долгие годы их знакомства, его любовь к нему превратилась в глубокое чувство.

— Все равно, — устало выдохнул Стиви. — После больницы за весь день он ни разу не вышел из комнаты. Кажется, новость о ребенке его не сильно обрадовала… Вот что меня пугает больше всего. Ведь малыш — это счастье для родителей.

— Кстати, о родителях, — кашлянул в кулак Маркус и повернулся к мужу. — Он еще не сказал Адаму? Этот неугомонный парнишка ломился к нам в дом несколько раз, Джейкоб его чудом выпроваживал. Почему ты не захотел сказать ему, что Оливий в больнице?

— Он бы не дал ему покоя и они еще не созванивались, — уверенно ответил омега. — Мы говорили на этот счет с ним: он боится рассказывать Адаму о своей неожиданной беременности.

В комнате повисла тишина. Родители Оливия были уверены на сто процентов, что их сыну просто необходимо как можно скорее сообщить своей паре о том, что он носит малыша, но Оливий упорно отталкивался от этой идеи. Он и сам не понимал, почему так сильно не хотел сообщать Адаму об этом. Может потому, что сам еще не полностью свыкнулся с тем, что теперь он носит их ребенка.

Когда период прошел, и в одно прекрасное утро Оливий проснулся в полном здравии, в его голове пронеслась ужасная мысль: «А что, если Адам откажется от него? От их ребенка?». Это еще больше заставило омегу погрузиться в себя и свои мысли. Он редко стал выходить из комнаты, грубо оказывал в разговоре с папой и даже перестал принимать еду, которую ему приносил Джейкоб. Убитый таким поведением сына, Стиви просто не находил себе места. Ему, как омеге со стажем, уже было известно, что может случиться с организмом, который носит в себе еще один организм, при нехватке питательных веществ.

— Прошу тебя, сынок, — стучал он в дверь небольшой комнатки. — Открой папе, поговори со мной. Попей хотя бы чаю, не изматывай себя и малыша.

От этих слов Оливию становилось еще хуже. Он начинал ненавидеть себя за то, что теперь отвечает еще и за кого-то внутри себя, кто растет и развивается только благодаря ему самому.

«Я не хочу, не хочу быть кому-то обязанным!»

Он ревел ночи напролет, утыкаясь в промокшую подушку лицом и глотая всхлипы, чтобы родители не услышали этого. Он крепко сжимал свои пальцы, руки, иногда с ненавистью смотрел на еще плоский и ровный живот. Он пытался сделать себе больно — только это успокаивало его и клокочущую внутри ярость. Извещение о том, что его уволили с работы, пришла одним осенним днем. И это стало последней каплей для омеги:

«Это даже хорошо, — улыбался и плакал он, сжимая в руке бумагу. — Не надо будет задерживаться допоздна».