— Онода, — и просто пошел дальше, вместо того, чтобы остановиться и узнать, чего от него хотят.

У Оноды появилось смутное чувство, что разговор начался неудачно, но он (вероятно, глупо) все еще надеялся, что сможет как-нибудь повернуть ситуацию в свою сторону.

— Эм… привет, Имаизуми, — начал он. — Я читал книгу, которую ты мне одолжил и… я только что дошел до разных видов метел, и мне стало интересно: какой самый лучший?

Имаизуми вздохнул. Его лица не было видно, и поэтому трудно было сказать, усталый это вздох или раздраженный, но наконец он ответил:

— В определенной мере это зависит от того, на какой позиции ты играешь в квиддич. Или от твоих личных предпочтений.

— И… какая твоя любимая? — подсказал Онода.

Имаизуми взглянул на него, и в этот раз во взгляде была явная неприязнь.

— Предположим, я всегда считал линию Нимбус самой надежной и лучшей с точки зрения сочетания скорости, стабильности и несущих способностей.

— В самом деле? — переспросил Онода, желая, чтобы Имаизуми был достаточно заинтересован, чтобы углубиться в тему. Онода делал ставку на то, что у него получится это, но теперь ему приходилось изворачиваться, пытаясь найти способ продолжить разговор. — Я говорил с Мики и она, кажется, думает, что Нимбусы и… Чистометы вроде бы… примерно на одном уровне, за исключением того, что линия Нимбусов не слишком развивается с годами. Что ты…

— С Мики разговаривал, значит, — перебил Имаизуми, и в этот момент Онода отчетливо понял — Имаизуми был раздражен.

— Э… да, — сказал Онода, не понимая, в чем проблема. Разве они не друзья детства?

— Я бы с осторожностью слушал ее слова, если бы был на твоем месте, — жестко сказал Имаизуми. — Она назойливая и намного умнее, чем показывает. Никогда нельзя быть уверенным, что она говорит тебе всю правду.

— О, — поник Онода. — Я думал… Мне показалось, она милая.

Имаизуми скривился.

— Она… милая… предположим. Но это не значит, что она не назойливая. У нее есть свои мысли по поводу того, как все должно быть, и она будет крутиться рядом и ловчить, пока все не станет так, как она хочет, — всегда такой была. Она хочет как лучше, но это не отменяет того факта, что тобой манипулировали.

— О, — повторил Онода в недоумении, что на это ответить.

Очевидно, Имаизуми думал, что Мики манипулирует Онодой — это плохо, если она именно это и делала. Дело было в том, что Онода был не настолько против, насколько он, судя по реакции Имаизуми, должен был быть. Хотя вполне возможно, что у нее были и еще причины просить Оноду подружиться с Имаизуми помимо тех, что она назвала, но Мики, все то короткое время, что он ее знал, старалась быть доброй с ним. Онода чувствовал, что это что-то значит, и не мог не верить, что, по крайней мере, сердце у нее на месте.

— А сейчас, если позволишь, мне пора идти на урок, — быстро сказал Имаизуми и ускорил шаг, оставляя Оноду стоять с осознанием, что его намеренно бросили. И еще он ясно понял, что ему не сказали ни «пока», ни «потом поговорим».

Потому что никакого «потом» не будет, понял Онода, и его сердце дрогнуло. Он не имел понятия, как это могло случиться в ходе безобидного разговора, но он, кажется, только что собственноручно уничтожил любую возможность подружиться с Имаизуми. Онода знал, что в следующий раз, когда он столкнется с Имаизуми, уже не будет той легкости, с которой они провели поездку в поезде, и подозревал, что можно сказать без натяжки: проводить с ним время снова Имаизуми не захочет.

И даже теперь, спустя неделю, Онода не мог разобраться, что в их разговоре обеспокоило другого мальчика. Имаизуми, несмотря на все, что он сказал о «назойливости» Мики, был, похоже, в довольно хороших отношениях с ней. Иногда Онода видел их вместе в Большом зале, Мики что-то живо говорила ему, он рассеянно кивал, погруженный в выпуск «Ежедневного пророка». Он не особо радовался ее присутствию, но и не был против настолько, чтобы заставить ее уйти, что очень впечатляло в сравнении с холодным пренебрежением, с которым он относился ко всем остальным.

Онода вспомнил, как Мики сказала ему во время пира, что он, кажется, понравился Имаизуми, и снова почувствовал себя ужасно из-за того, что предал его доверие.

Как бы то ни было, волноваться только из-за того, что о нем подумал Имаизуми, было роскошью, которую Онода едва ли мог себе позволить. Занятия все еще были тяжелыми, коридоры Хогвартса в своей сложности все еще напоминали лабиринт, а новое испытание, которое появилось в виде объявления в общей комнате Хаффлпаффа, мгновенно отодвинуло все остальные тревоги на второй план.

Уроки полетов должны были начаться в течение недели.

Это предупреждение хаффлпаффские первокурсники встретили с некоторым беспокойством, но все же казались и довольно восхищенными. Подобно им, первокурсники других трех факультетов тоже обсуждали эту новость за завтраком, очевидно увидев такие же объявления у себя.

Онода ощущал себя единственным человеком в школе, у которого страх перед полетами намного перевешивал любое восхищение, которое он мог бы почувствовать. Полеты не вызывали в нем ни воодушевления, ни даже фантазий о том, что у него могло бы получиться, которые пересилили бы страх оказаться неловким или пораниться на виду у своих одноклассников.

Что еще хуже, первое занятие у них должно было быть с гриффиндорцами, которые имели репутацию людей несдержанных и чересчур храбрых. Последнее, в чем Онода нуждался, так это показать ученикам факультета, на котором гордились своей смелостью, какой же он на самом деле трус. Он не особенно хотел за неделю стать посмешищем для целой школы.

И это был факультет Наруко. Онода уже примирился с тем фактом, что у него не получится возобновить общение с Наруко, но также и не жаждал быть униженным перед ним.

Как ни печально, кажется это было неизбежно.

Когда во вторник в 3:30 дня занятия закончились, Онода и его одногодки отправились на площадку, где должны были проходить уроки полетов. Вдали Онода видел площадку для квиддича, которая представляла собой большое овальное поле с тремя кольцами на шестах в обоих концах. Вокруг площадки возвышались трибуны, с которых публика могла смотреть соревнования между командами факультетов, и Онода думал, что у него в качестве зрителя, вероятно, будет столько же трудностей с его ростом, как и в качестве игрока.

Остальные хаффлпаффцы тоже указывали и болтали о поле для квиддича, гадая, кто из них будет достаточно хорош — или достаточно смел, — чтобы участвовать в отборочных в команду факультета на второй год. Онода чувствовал себя так, словно увяз в земле, и в разговоре не участвовал.

Наконец они достигли территории, предназначенной для занятий, и там их встретил ухмыляющийся Канзаки, который уже пришел и разложил несколько длинных рядов метел на земле.

— Сдается мне, хаффлпаффцы сегодня первые, — сказал Канзаки, и его улыбка стала шире, когда он окинул первокурсников взглядом. — Не то чтобы я удивлен — гриффиндорцы всегда опаздывают. В любом случае, для вас это даже лучше — это значит, что вы первые выберете метлы.

Онода впервые видел Канзаки так близко с тех пор, как тот водил его в Косой переулок, и его внезапно поразило, что есть еще один человек, которого он разочарует, если окажется неспособным летать как следует.

— Думаю, мне следует представиться, — сказал Канзаки. — Меня зовут Тодзи Канзаки. Я тренер по квиддичу, инструктор по полетам и среди прочего слежу за оборудованием здесь. Я не профессор, поэтому не нужно так ко мне обращаться. Можете звать меня Канзаки или мистер Канзаки, если хотите, — я не особо привередлив по этому поводу. Теперь я бы хотел попросить каждого подойти и встать возле одной из метел, и, когда покажутся гриффиндорцы, мы начнем.

Хаффлпаффцы поспешили подчиниться, пытаясь найти как можно лучшую метлу из этого (вообще-то, не впечатляющего) набора. Онода убедился, что из его метлы торчит больше веточек, чем следует, но он надеялся, что это, так или иначе, не имеет большого значения. Мики, казалось, вообще не беспокоилась, какую выбрать, очевидно остановившись у первой попавшейся. Опять же, она, вероятно, достаточно хорошо летала, чтобы быть уверенной в себе независимо от того, какая метла ей попадется.