— Обезъяз!

Руки Мачимии взлетели ко рту, и он начал издавать невнятные яростные звуки. Оноде понадобилось время, чтобы понять, что Мачимия не пытается что-то сказать, а скорее не может.

Что Аракита с ним сделал?

— На твоем месте я бы следил за своим языком, — угрожающе сказал Аракита, пряча палочку в карман, когда Мачимия бросил на него просто убийственный взгляд, а Онода уставился с расширенными от шока глазами. — Не беспокойся, чары со временем ослабнут — я бы не стал делать ставку на то, что кому-то так нравится твой голос, что их снимут до этого. Просто убирайся с моих глаз.

Мачимия, закипев от ярости, сделал в сторону Аракиты грубый жест, но — к изумлению Оноды — подчинился и исчез в глубине коридора.

Несколько долгих минут Онода мог только смотреть, моргая, на своего спасителя, пытаясь разобраться с мириадами самых разных мыслей. Все, что он знал об Араките, и все, что только что произошло, в его голове полностью противоречило друг другу, и он обнаружил, что больше не знает, какому варианту верить.

У него было так много вопросов, но начать он решил с самого очевидного.

— Что, эм…

— Чего, четырехглазый? — рявкнул Аракита. — Ебать, разве я не просил сто раз говорить громче?

Онода сглотнул, и в горле у него пересохло. Кажется, Аракита, возможно, не так сильно отошел от первоначального представления о нем Оноды, как тот думал.

— Что вы… с ним сделали?

— Э, — пожал плечами Аракита. — Просто приклеил его язык к небу. Это полезно, чтобы заставить людей заткнуться.

— А это… это было действительно необходимо? — почувствовал себя вынужденным спросить Онода. — В смысле он уже уходил, и теперь, если он расскажет кому-нибудь из профессоров, что вы сделали, у вас будут проблемы. Разве это…

— Слушай, мелкий, для тебя, наверное, не будет гребаным шоком, что у меня нет особых проблем со сквернословием, — резко сказал Аракита, — но есть несколько оскорблений, которые я никому не спущу, если услышу. Профессора могут поцеловать меня в задницу — он сам напросился.

Онода нахмурился, копаясь в памяти.

— Что он сказал? Погодите, это было… это было «грязнокро…»

— Блядь, да не говори это! — Аракита развернулся к Оноде, и его глаза загорелись. — Хочешь, чтобы и тебя заколдовал?

— Н-нет, — пробормотал Онода, невольно делая шаг назад.

— Я так не думаю, поэтому не повторяй. Господи.

— А что это значит? — наконец спросил Онода, чувствуя, что не получит ответа. — Никогда раньше его не слышал.

— Тогда тебе повезло, — фыркнул Аракита, но он вовсе не казался особенно злым на Оноду. — Наверное, в первый год у тебя были друзья получше, чем у меня. Некоторые используют его для обозначения волшебников, которые родились от маглов, — это значит «нечистая кровь». Это означает мерзость или… не знаю, нечистоплотность или еще какое-то дерьмо? Да все равно, ненавижу это ебаное слово.

В глазах Оноды отразилось понимание.

— Аракита, сэр… вы маглорожденный? Как… как я?

Аракита прищурился.

— Я уже говорил тебе не называть меня «сэр», но все равно. И нет, я не маглорожденный, но все-таки понимаю, как херово, когда тебя не считают за человека из-за чего-то, с чем ничего нельзя поделать.

— О. И поэтому… поэтому вы помогли мне? — спросил Онода.

Аракита уклончиво пожал плечами.

— Не совсем.

— Тогда почему?

— Ты слишком много требуешь в этот вечер, — сказал Аракита, хотя это снова звучало значительно менее раздраженно, чем Онода мог от него ожидать. — До сих пор не могу понять, почему ты не поднял шум, когда вся эта хрень с Мачимией началась. Знаешь, что они говорят о хаффлпаффцах, четырехглазый?

— Н-нет… — ответил Онода, немного напуганный явной сменой предмета.

— Они говорят, что мы кучка недоумков, — сказал Аракита, презрительно скривив губы. — Мы должны быть честными, и усердными, и преданными, и прочее дерьмо, и некоторые долбоебы при этом представляют радостных слабачков, которые прогнутся как угодно, если это поможет избежать столкновения. Но на самом деле мы не такие. А знаешь какие?

— Какие?

— Мы люди, которые стоят за своих, вот так, — сказал Аракита, резко ткнув Оноду в грудь. — Так что в следующий раз, когда кому-то взбредет в голову докопаться до тебя, подойди ко мне, и я заставлю их убраться. Если они связались с тобой, они связались со всеми нами, ясно?

— Н-но вы не обязаны! То есть… если проблема во мне, то…

— Ебаный в рот, четырехглазый, ты в самом деле думаешь, что дело только в тебе?

— Но Мачимия был прав — это моя вина, что мы проиграли наш первый матч, — сказал Онода, и жар прилил к лицу, когда он вспомнил о своем позоре. — Если бы я был лучше, тогда…

— Тогда ничего, — недоверчиво сказал Аракита, окончательно обрывая протесты Оноды. — Ты что, блядь, шутишь, что ли? Ты думаешь, ты первый ловец, проигравший матч, или ты считаешь, у тебя должно было получиться идеально с первой попытки? Тебе все еще как до луны до того, чтобы быть таким дерзким.

От смущения Онода покраснел еще сильнее. После таких слов он сообразил, что это действительно немного самоуверенно — думать так, но…

— И во-вторых, — продолжил Аракита, загибая пальцы, — что с того, что ты облажался на квиддичном матче или родился в семье маглов? Если бы не что-то из этого, они бы нашли что-нибудь еще, чтобы сделать тебе больно.

— Что-то?

— Это тактика, которую некоторые слизеринцы особенно любят, — сказал Аракита, — убирать противников, воздействуя на них психологически. Физическое насилие обычно не их конек, а вот психологическая война как раз та хуйня. Вот это Мачимия и делал. Это всего лишь дурацкая стратегия — заставить тебя поволноваться или уйти перед завтрашней игрой, господи боже. Он, вероятно, делал это со всеми противниками, не только с тобой.

— Но как вы можете точно знать?

— Поверь мне, я знаю. Кое-кто пытался опробовать это на мне несколько лет назад.

— Правда? — удивленно спросил Онода. Он не хотел говорить это, но слово вырвалось раньше, чем он смог остановить себя. Мысль о том, что над кем-то таким страшным и сильным, как Аракита, издевались, была… абсурдной.

(И, несмотря на то, что это было не его дело, он не мог не заинтересоваться, какое «слабое место» было у Аракиты.)

— Ага, — продолжил Аракита, по-видимому безразличный к словам Оноды, — но его давно нет, так что не о чем беспокоиться.

— Что вы сделали?

— А? В смысле что я сделал? — спросил Аракита.

— Ох, э… простите, — поспешно извинился Онода. — Я хотел спросить, как вы… разобрались с этим, наверное?

— О? И как ты думаешь, что я сделал?

Онода посмотрел на него.

— Я не…

— Оторвал его гребаную голову, вот что, и поэтому никто больше ко мне не лезет, — сказал Аракита, подтолкнув Оноду в направлении хаффлпаффских спален, что заставило его пройти несколько шагов вперед, прежде чем он смог остановиться. — Иди спать, четырехглазый, и ради всего святого, не сиди всю ночь, думая обо всем дерьме, что наговорил этот отброс. Если ты завтра уснешь во время матча, клянусь, я тебя, блядь, прикончу, ясно?

— Х-хорошо, — сказал Онода. Сердце у него колотилось, и он был больше чем немного сбит с толку. Он достаточно сохранял присутствие духа, чтобы в любом случае понимать, что по какой-то необъяснимой причине Аракита в своей грубой манере предостерегал его, и его следовало как-то поблагодарить.

— Спасибо, сэр… то есть Аракита.

— Пффт. Не стоит.

Онода пошел по коридору, раздумывая над тем, как забавно было, что теперь он мог ассоциировать Ясутомо Аракиту скорее с чувством облегчения, а не страха за свою жизнь. Кажется, Аракита в действительности не был таким плохим, как о нем думал Онода? Или, может, им просто нужно было немного времени, чтобы привыкнуть друг к другу. Так или иначе, казалось, Онода боялся Аракиту намного меньше, чем мог догадываться, и часть его была почти благодарна, что он столкнулся этим вечером с Мачимией, только потому, что это позволило узнать этот удивительный факт.