— Мы были здесь раньше, — бормочет она, теребя ножку бокала, — разве нет?

Я киваю.

— Я приводил тебя сюда на наше первое свидание.

— Наше первое-первое свидание, — поправляет она, с удивлением глядя на меня. — Ты вспомнил?

— Я не забывал, — признаюсь я. — После твоего ухода я проигрывал наши отношения в голове так много раз, что никогда не смогу забыть.

Она подносит бокал к губам и делает маленький глоток.

— Я делала то же самое, — её голос тихий и неуверенный. — Снова и снова, пока не стёрла каждое воспоминание.

— Знаешь, я бы хотел, чтобы ты соврала мне. Я бы хотел, чтобы ты позвонила мне и сказала, что ты в порядке, но больше не хочешь меня. Так было бы легче.

— Я уже солгала тебе, Кон. Я не могла соврать снова.

— Я бы хотел этого.

— Я тоже, — она поднимает глаза к моим. — Нет, не хотела. Не хотела бы вообще лгать. Это разбивает мне сердце каждый раз, когда я вижу вас вместе, потому что вы с Милой потеряли столько времени.

Я бы тоже этого хотел. И я бы хотел, чтобы она доверяла мне достаточно, чтобы сказать правду.

Нам приносят наш ужин. Софи разрывает зрительный контакт, опустив взгляд на свою тарелку. Я отклоняю предложение официанта принести нам что-нибудь ещё и откидываюсь назад в кресле.

Опускаю взгляд и поднимаю вилку, втыкая её в гигантскую креветку. Раздаётся тихий звон, когда Софи берёт свою, и мы оба едим в тишине.

Шум ресторана сопровождает наш ужин. Смех, крики, возбуждённые разговоры. Они все проходят через наш столик, делая наше молчание менее болезненным.

Каждый раз, прерывая разговор, мы делаем для себя только хуже. Более тысячи вопросов без ответов появляются всякий раз, когда я смотрю в её глаза. Каждая капля сожаления и вины, которую я вижу в них, въедается в меня и вызывает желание связать Софи, пока она не расскажет всю правду.

Потому что она сдерживается. До сих пор не может говорить. Всё ещё что-то скрывает от меня.

Я могу видеть это в тенях под её глазами.

— Я была напугана, — говорит она мягко, опустив вилку. — Боялась за тебя, потому что не хотела, чтобы ты и ребята рисковали всем, над чем работали всю свою жизнь.

— Ты уже говорила мне это. Я хочу остальное, Соф. Ту часть, о которой ты отказываешься рассказывать.

Она испуганно поднимает глаза, потом хватает бокал вина и выпивает половину одним махом. Ставит бокал, делает глубокий вдох и переводит взгляд на меня.

— В тот день, когда я узнала о Миле, весь мой мир перевернулся с ног на голову. Всё, что я знала, должно было измениться. Я собиралась страдать от тошноты и растолстеть. Собиралась взять ответственность за крошечного человечка, который будет зависеть от меня во всём. Я пребывала в шоке, Кон, мне было всего девятнадцать. Я должна была вернуться в колледж, а не в родильное отделение.

— Хотел бы я быть там.

— Тс-с-с, — говорит она, поднимая руку, — позволь мне закончить, а потом говори, ладно?

Я нехотя киваю.

— Вы, парни, были в ЛА на первой встрече с менеджером, поэтому у меня было несколько дней, чтобы разобраться в этом. Единственная проблема заключалась в том, что после этого появились новые страхи, — она с трудом глотает комок в горле. — Я боялась за тебя и ребят, да. Я боялась. Я не хотела лишать тебя этого, но честно говоря, я боялась и за себя.

Её голос затихает, становится всё тише, пока я почти не перестаю её слышать из-за шума в ресторане. Я тянусь вперёд и переплетаю наши пальцы. Провожу большим пальцем по внутренней стороне её запястья, и она сжимает мою руку.

— Я боялась, что меня больше не будет достаточно для тебя, — шепчет она, глядя на наши руки. — Перед тобой открывался совершенно другой мир. Концерты и звукозаписи. Видеосъёмки и различные мероприятия. Ничего из того, что я смогла бы сделать на сносях или с маленьким ребёнком. Я боялась, что ты найдёшь кого-то, кто будет худее и красивее. Что ты будешь желать Милу, но больше не захочешь меня. Я была слишком эгоистична, чтобы справиться с этим.

Её слова задевают меня, и я делаю глубокий вдох. Дерьмо, они жалят, они сжигают. Они, блин, разбивают мне сердце.

— Было проще сбежать. Проще спрятаться. Проще было оттолкнуть тебя, чем дать возможность сделать то же самое со мной.

Я судорожно выдыхаю, трясясь от злости, но это вызывает дрожь, потому что, чёрт возьми, с чего она решила, что я не хочу её?

— Так, ладно, — я вытягиваю свою руку из её и встаю. Бросаю несколько купюр на стол и показываю следовать за мной. Она делает это, совсем тихо, и когда мы подходим к двери, я притягиваю её к себе.

Посадив её в машину, иду к своей двери и забираюсь на водительское сиденье. Еду, не говоря ей ни слова, потому что не могу разобраться с мыслями в своей голове.

Я злюсь. Я злюсь, потому что основная причина, по которой она оставила меня, — эгоизм. Ради себя. Не ради меня или нашей дочери. Ради себя. Себя.

Мне больно, потому что она не верила, что я останусь верен ей. Мне так чертовски больно от того, что она даже на секунду задумалась о том, что кто-то может быть важнее неё. Никто, кроме Милы. Никто никогда не будет значить для меня больше, потому что я чертовски влюблён в Софи Каллахан до конца моей жизни.

Я тоже виноват. Что-то заставило её чувствовать себя так, что-то подпитывало её страхи. Что-то, чего я никогда не замечал.

Может быть, я был так повёрнут на том, что делал, что не обращал внимания на то, как такие огромные изменения повлияют на неё. В конце концов, мы были командой. Она была моей второй половинкой, человеком, который всегда был рядом, когда становилось тяжело.

Когда всё это казалось несбыточной мечтой, она была с нами и приказывала мне заткнуться, потому что мы были чертовски крутыми, и у нас были тысячи и тысячи фолловеров на «YouTube», доказывающих это. И если песни не получались, а мои братья боролись, она была рядом, исправляла мелкие погрешности в тексте и заставляла нас прорабатывать их.

Я вылезаю из грузовика и несусь к её дому. Журналисты по-прежнему преследуют нас, и один из них вскакивает, когда босоногая Софи выпрыгивает из машины. Она бежит через лужайку и вставляет ключ в замок.

Она яростно крутит ключ, её руки трясутся, но она всё же попадает в дом. Вырывает ключ и швыряет его на стол в холле, бросая туда же туфли и клатч.

Я пинком захлопываю дверь и смотрю на неё, пока она проводит пальцами по волосам.

— Как ты могла так подумать, Соф? Что я не захочу тебя?

— Легко, — отвечает она, стоя спиной ко мне. — Я боялась, а страх искажает восприятие реальности. В глубине души я знала, что ты хотел меня, но страх был сильнее. Он был более убедителен, более правдоподобен, и я поверила. Я позволила ему контролировать свои действия и разрушить нас.

— А сейчас? Что ты думаешь сейчас?

— Думаю, что ты вернёшься на гастроли, потом в ЛА, и, в конце концов, найдёшь кого-то, кто сможет сделать всё, что тебе нужно. Кого-то, кого ты захочешь сильнее, чем когда-либо хотел меня, потому что материнство и рок-звёзды не совместимы.

Я следую за ней через холл и заставляю её повернуться. Она опускает руки, грустные глаза наполнены слезами, и я беру в руки её лицо.

— Я никогда не захочу никого так, как тебя. Никто никогда не сравнится с тобой. Много лет назад ты сделала что-то, что заставило меня влюбиться в тебя. Что полностью разрушило меня.

Она кладёт свои руки на мои, притягивая меня ближе к себе.

— Меня не волнует, сколько девушек бросаются на меня. Они не имеют значения. Они не ты, — я вздыхаю, от чего слова выходят напряжёнными, потому что, чёрт возьми, она должна мне поверить.

Она не может сомневаться во мне. Не сейчас. Больше нет. Не после всего.

Она не может сомневаться, что для меня она нечто меньшее, чем абсолютно всё.

— Я пытался не хотеть тебя, и посмотри, чем это закончилось. Как бы то ни было, несмотря на всё то дерьмо последних недель, я влюблён в тебя сильнее, чем когда-либо прежде. И это не изменится, принцесса. Я не собираюсь проснуться однажды утром и решить, что ты не тот человек, которого я хочу видеть на кухне, одетой в мою футболку и делающую мне тосты. Не будет такого, что я пойду спать и вдруг решу, что ты не та, с кем я хочу проводить все ночи напролёт, — я прикасаюсь своими губами к её и чувствую вкус слёз. — Это ты, Соф. Ты знаешь это. Это всегда была ты, и всегда будешь ты.