Он усмехается, и его плечи трясутся от тихого смеха. Эта заразительная на вид усмешка лишает шанса не улыбнуться в ответ. Поэтому я показываю ему средний палец. Он не добьётся своего.

Его улыбка немного спадает.

— Чёрт возьми, Соф. Я по тебе очень скучал.

Моя улыбка исчезает совсем, и я опускаю взгляд.

— Что это? Я говорю тебе, что скучал, а ты смотришь на стол?

— Я тоже по тебе скучала, — тихо отвечаю я. — Каждый день, Кон. Я скучала каждый день, пока больше не смогла.

— Почему ты не сообщила, что в порядке?

— Потому что, заговорив с тобой однажды, я бы захотела вернуться. Но я не могла сделать это.

— Почему? — он останавливается, когда нашу еду ставят на стол. — Что было настолько плохим, что ты уехала? И не говори о группе, здесь есть что-то ещё. Я знаю тебя, Соф. Знаю, что о чём-то ты не рассказываешь мне.

Его акцент усиливается в конце, я поднимаю глаза и вижу бурю эмоций в его тёмно-синих глазах. Беспомощность, растерянность, обида. Ненавижу себя за это.

— Я была напугана, — окунаю фри в кетчуп, — просто... напугана. Поэтому я сбежала. Вот и всё.

— Чем? Ты должна была знать, что я бы не оставил тебя. Я был бы здесь столько, сколько понадобится. Мы бы справились с этим.

— А потом ты бы уехал, а тут остался целый мир, частью которого я не смогла бы стать? — я грустно улыбаюсь. — Это не сработало бы.

— Но и твой вариант не сработал, не так ли?

Я игнорирую его слова и продолжаю есть. Он прав, это так. Предполагалось, что нахождение вдали от него ослабит чувства, и когда мы увиделись бы снова, ничего не имело бы значения. Не имело бы значения, появилась ли у него новая девушка, стал он бабником или всё ещё хочет меня.

Я должна была рассказать ему о Миле и объяснить, почему уезжаю, а затем двигаться дальше.

Должна, должна, должна была.

Должна была сделать то, что никогда не произошло бы. Это должно было быть чем-то идеальным: тем, за что ты можешь уцепиться поздней ночью, когда не можешь уснуть.

Это должно было как-то обнадёжить сердце, которое мечтает об идеальном.

Потому что мой идеал был бы прекрасным. Я не испытывала бы боль, глядя на него. Моё сердце не замирало бы как прежде, когда он смеётся, а в животе не появлялись бы бабочки каждый раз, когда его губы подрагивают.

И я совершенно точно не становилась бы беспомощной каждый раз, когда он целовал бы меня.

Коннер наклоняется через стол и кладёт свою руку на мою. Я качаю головой и опускаю её на колени. Не могу позволить ему прикасаться ко мне. Не могу прикасаться к нему. Мы не можем быть большим, чем просто родителями, потому что он уйдёт, а я снова останусь уязвимой перед своими страхами.

Это не иррационально. Не тогда, когда это безопаснее для Милы. Для неё лучше, когда мы не вместе и тайно страдаем, чем, когда вместе и больно всем троим.

Моё сердце может желать его с каждым сделанным ударом, и оно, возможно, хочет идеальной семьи, в которой мы все вместе радуемся и смеёмся. Оно может хотеть улыбок, бесконечного веселья и ласковых касаний. Может желать страстных поцелуев украдкой, когда рядом нет ребёнка, и ему, возможно, потребуются бесконечные ночи, но это не имеет значения.

Я многое узнала о своём сердце после отъезда, и главное из этого — оно мечтатель.

А мечты не всегда становятся реальностью.

Что-то вспыхивает за окном. Я смотрю на Коннера, во рту пересыхает. Он оглядывается вокруг и смотрит на то место, где снова что-то вспыхивает. И ещё.

— Чёрт, — он встаёт и тянется за своим бумажником. Бросив несколько банкнот на стол, протягивает руку.

— Что?

— Мы уходим. Сейчас же, — он обходит стол и берёт меня за руку, поднимая с сиденья.

Я крепче сжимаю его пальцы, когда вижу причину. Фотографы. Я застываю, раскрыв рот.

— Сейчас не время ловить мух, принцесса, — шипит он, — идём отсюда.

Он твёрдо обнимает меня за плечи, прижимая к себе, и открывает дверь. Во второй раз мы подвергаемся шквалу вопросов.

— Коннер, слухи правдивы?

— Коннер, у вас есть ребёнок?

— Это мать вашего ребёнка?

— Коннер, правда ли, что мать ребёнка — это кто-то, с кем вы переспали в туре?

Он крепче обнимает меня и продолжает прокладывать путь через них другим плечом. Одной рукой я закрываю лицо, отмахиваясь от их навязчивости, когда они начинают наступать на нас, а другой цепляюсь за его рубашку.

— Вы мать его ребёнка?

— Кто она, Коннер?

— Матери вашего ребёнка всё равно?

— Внутрь, — приказывает он, подталкивая меня к открытой двери машины.

Мне не нужно повторять дважды. Я бросаюсь в машину, и он захлопывает дверь. Коннер оббегает машину, расталкивая фотографов, и занимает место водителя. Через несколько секунд начинает работать двигатель, но он не заглушает их вопросы.

Мы отъезжаем от закусочной.

— Нам придётся поехать ко мне домой. Твою машину мы оставим там. Я заплачу за твою аренду.

— Неважно, — бормочу, сползая вниз по сиденью. — Вероятно, к утру они узнают моё имя, адрес и размер чёртового лифчика.

Он не отвечает, потому что знает, что это правда. Они будут распространять фотографии и пытаться получить как можно больше информации о блондинке, которая была замечена с певцом, магнитом для скандалов. Вот и всё, что будет иметь значение.

Кто я? И я ли мать его ребёнка?

Поднимаю ноги и опускаю на колени голову, запустив руки в волосы. Я знала, что это была плохая идея. Говорила ему об этом, но он не слушал.

Каждая носительница яичников знает, кто такой Коннер. Они, очевидно, сразу же проинформируют СМИ. Глупо было думать, что мы сможем выйти незамеченными.

Я не разговариваю с Коннером, пока он ведёт машину. Не говорю ни слова, несмотря на его попытки несколько рад завести разговор. В конце концов, он сдаётся, и мы едем в тишине, пока не оказываемся в пяти минутах от города, и не звонит его телефон.

Он включает громкую связь и кладёт его на колено.

— Что ещё?

— Какого чёрта ты творишь, Коннер? На публике? — кричит женский голос из телефона.

Он скрипит зубами.

— Отвали, Дженна. Не забывай, кто платит тебе.

— Твой брат платит мне, придурок! — отвечает она, продолжая кричать. — Вы не могли устроить пикник на пляже или что-нибудь в этом роде?

— Пикники не в моём стиле.

— Нет, но, очевидно, медиацирк в твоём.

— Что я могу сказать? Я наслаждался парочкой трюков.

— Не могу поверить, что ты был таким легкомысленным, — говорит Дженна. — Тебе лучше вернуться домой, потому что не только мне есть, что тебе сказать.

— Я уже здесь, — он сигналит, разгоняя СМИ, и подъезжает к дому.

Охранники отталкивают их, борясь с несколькими журналистами, когда те набегают. Правильно. Придурки.

Нервничая, Коннер открывает свою дверь.

— Не смотри на них. Опусти голову и беги в дом.

Вижу, что открывается дверь дома. Коннер притягивает меня к себе, как только я выхожу из машины, но я отталкиваю его и бегу в дом.

Теперь я могу злиться. Теперь, когда мы практически наедине, я имею право беситься.

— О чём вы думали? — кричит на нас Тэйт. — Так много секретности!

— Даже не думай повесить это на меня! — кричу в ответ. — Эта умная мысль пришла не в мою голову. Поговори с Мистером Блестящая Идея позади меня!

Я проталкиваюсь мимо него на кухню, где ждёт девушка лет двадцати, предположительно Дженна.

Она встаёт и протягивает мне руку.

— Софи, полагаю.

— Это я. О, посмотри, я уже известна, — пожимаю её руку, стреляя взглядом в Коннера через плечо.

— Послушайте, вы меня не так поняли, — он запускает пальцы в волосы. — Мы просто пошли поговорить наедине. Мы не можем делать это рядом с Милой.

— Бред. Вы могли бы спуститься на пляж, — говорит Тэйт. — Не следовало выходить на публику.

— Подожди, что это? О, это дежа вю! — огрызаюсь я.

Коннер направляет на меня озлобленный взгляд.

— Ты не настояла на своём.

— Мы не разговаривали вчера. Честно говоря, я не очень хочу разговаривать с тобой и сегодня.