Глава 1.
Раненый мужчина в конце коридора – это Гектор. В ожидании лифта он теряет по два кубика теплой крови в секунду, и это с учетом того, что разорванные сосуды прижаты пальцами; ослабшие ноги едва выдерживают позу: голова повисла, спина «вопросом», а левое плечо задралось так, словно в правой руке оказалось ведро гвоздей.
– Проде… прод..жись де… дес..ть мину…
Изгибы его скрюченного тела охвачены коричневой водолазкой и такого же цвета брюками; нарисованные на полу розы придавлены подошвами серых кроссовок. Вся эта композиция отражается в массивном зеркале напротив – оно же является внешними створками лифта.
– Ну чт… ну что… – он клацает кнопку вызова в пятый раз и продолжает мямлить. – Не сто… оста..ви… кров..чени…
Гектор снимает мокрую от пота и крови водолазку, скручивает ее и завязывает на правом плече через подмышечную впадину. Волны на лбу складываются как у женщин во время схваток; на обнаженной шее проглядывается истерия сонной артерии; орбиты то выкатываются наружу, то прячутся под веками.
– В каком я… рядом с перлм… ря… не закрыва…
Палочки на дисплее собираются в цифру 6. Гектор выпрямляется и направляет ствол с глушителем на свое отражение. По середине зеркала возникает тонкая вертикальная полоска, которая, расширяясь, превращается в низенькую полную женщину с растрепанными волосами. Ее обтянутые кожей глаза смотрят в бездонное черное дуло, затем на людей в деловых костюмах, которые лежат позади Гектора возле открытого номера, и снова в дуло.
– Oh, my god… – произносит она и подтягивает к себе телегу с торчащей шваброй. – Don’t shoot, don’t shoot! I didn’t see anything1!
«Можешь ничего не говорить, – думает Гектор. – Зрачки размером с горошину рапортуют о том, что ты ни в коем случае, пожалуйста, не хочешь умирать. Бровями умоляешь, чтобы завтра смогла поцеловать диатезную – от дешевого питания – внучку, которая при встрече с тобой всегда пропевает: «Graandmaa shark doo doo2» – и топает сандалиями из эконом-магазина. Морщины, набравшие контраст не по возрасту, демонстрируют заслуги перед обществом, на которое ты работаеешь триста тринадцать дней в году, чтобы остальные пятьдесят два дня наслаждаться синтетическим кормом в съемной однушке и содержать других членов семьи, которые сидят в ожидании, чтобы кто-нибудь начал использовать и их, вроде того как используют стулья, посуду или почтовые ящики. Деревянный крестик в зоне декольте ставит меня в известность о том, что ты следуешь Евангелию и предпочитаешь не задавать лишних вопросов. Опорно-двигательная система, в отличие от других, не говорит ничего, потому что парализована при виде оружия, будто под одной из твоих пяток оказалась мина. Ты поняла: одна ошибка и твое – пусть и жалкое – существование окончится точно на этом месте».
Гектор опускает руку и сосредоточенно наблюдает за поведением женщины.
«Пожалуйста, сделай все правильно, – думает Гектор. – Мне чертовски не хочется ехать с твоим трупом».
Она приглаживает белый фартук, который выглядит свежее, чем она, и с ухмылкой и тем же азиатским акцентом добавляет:
– Don’t worry, russian people look the same to me3, – она хотела сказать white people, но, заметив у Гектора в области сердца непонятные, но определенно русские буквы, – там написано «пусто», – из-за какой-то психологической неловкости, а не специально, ляпнула russian.
Гектор поднимает девяносто вторую Беретту и без колебаний пробивает одно из глазных яблок уборщицы: затылком она ударяется о заднюю стенку, затем – лбом об угол тележки и, словно мешок с картофелем по акции, падает на белый ковролин. Гектор вымучивает несколько шагов, чтобы зайти в лифт, бьет прикладом по кнопке -1 и охотно прислоняется к металлической стенке. Двери закрываются, отсекая часть света из коридора, выполненного по японскому лейтмотиву. Цифра над панелью с этажами начинает отсчет в обратном порядке:
«5»
– Нор..льно… все нор..льно… – Гектор продолжает бубнить. – По..ти по плану…
На лице женщины проявилась небольшая течь из бывшего глаза. Судя по времени, она собиралась мыть туалет, так как номера убираются по утрам. Играет спокойное фортепиано. Мимическое напряжение Гектора разглаживается.
«4»
– Оста..сь не… немного… ты… ты молодец…
Гектор теряет активность, как наркоман, который вдавил себе в вену содержимое шприца: взгляд становится томным, грудь надувается все меньше и реже, колени незаметно сбрасывают давление.
– Поду… подумаешь, плечо…
«2»
Гектор чувствует приятную легкость и успокоение. Наконец, верхние веки опускаются туда, где им хочется быть.
– Ты… ты чер… ты чертова ма…
Гектор оказывается в темном пространстве, где нет ни стен, ни потолка, ни пола. Он смотрит на правую руку, которая держит белый тюбик – на нем нет маркировки, но Гектор уверен, что это зубная паста. Чтобы убедиться, что тюбик реален, Гектор сжимает его. Подушечки пальцев ожидаемо чувствуют давление и гладкую текстуру. Гектор подносит тюбик к лицу, потому что хочет почувствовать его губами, но что-то идет не так. Он размахивает зубной пастой во все стороны, включая ту, где должна быть голова, но не встречает сопротивления. Становится ясно: в этом пространстве существует только рука и белый тюбик.
«-1»
Гектор начинает ощущать тело: кожа на спине стягивается от холода, в подмышке нарастает жгучая боль, брови занимают места в лобных складках. Перед собой он видит подземную парковку.
– Черт… – Гектор давит подушки пальцев. – Он же был… как нас..ящий…
Несколько секунд спустя, – осознав, что он вообще-то мог умереть, – от солнечного сплетения к горлу подступает тревога. Гектор прячет оружие в штаны, прижимая ремнем, и выходит из лифта. Один из кроссовок оставляет извилистую, кровавую размазню. Видеокамеры выключены. Он ищет глазами перламутровый джип, доходит до него, но открывает дверь стоящей рядом черной машины, – он арендовал ее за день до этого, – затем утопает в кожаном кресле и продолжает бормотать:
– Позвонить… не забыть позвонить…
Гектор поворачивает ключ, жмет педали и скользкой левой выворачивает руль к выезду. На лобовом стекле появляются силуэты окраин Нью Йорка.
– Позво… позвонить Марии…
– Пожалуйста, уточните контакт, – отвечает женский голос.
– Ма… Мария Чернолис…
– Соединяю…
Согласно оранжевому солнцу, которое жмется к горизонту, на улице около девяти вечера. Свободная дорога позволяет Гектору разогнаться, но он предпочитает более сложный путь.
– Привет, малыш. Закончили? – отвечает Мария; она откладывает в сторону фото-книжку с немецкой архитектурой детских площадок, раскладывается на диване поудобнее и тут же добавляет: – Как все прошло?
– Маш… сейча… без вопросов… просто…
– Гектор, что у тебя с голосом? Ничего непонятно.
– Маш, мне сложно [неразборчиво]… Дава… без вопросо…
– Ты напился, что ли? Разговариваешь как пьяный.
– Детка, ты же… ты же знаешь, я не…
– А что тогда? – ее голос меняется. – Малыш, ты в порядке?
– Нихре… нихрена я не в порядке, Маша! Ту… туфли и пальто… выне…
– Что-что? Малыш, плохо слышно.
– Туфли и пальто, Маша!.. – Гектор останавливается на светофоре. – Возьми их… [неразборчиво]… на парковке…
– Гектор, да что случилось?! – она выпрямляется. – Какие еще туфли? Зачем?
– Черт подери, Маша!.. Объясню, когда… [неразборчиво]… Вынеси туфли и пальто на парковку! – Гектор газует на желтый. – Просто сделай это!
– Не кричи на меня, Гектор!
– Де… детка… – зрачки Гектора пропадают и выкатываются откуда-то сверху; он пытается собраться. – Прости… мне просто нужно… чтобы ты без вопросов… [неразборчиво]… что я сказал… сделаешь, пожалуйста?
– Ты звонишь и орешь про какие-то туфли! Я ничего не понимаю, Гектор!
