– И что они сказали тебе?
– Сказали, что вот тут в пшенице боярышня лежит мёртвая и что нужно мне бежать на двор и сказать любому боярскому холопу о своей находке.
– А сами они, почему не захотели сообщить эту весть?
– А сами они трусили сильно и просили не говорить, что это они попросили…
– Похоже, не врёт, малец-то, – наклонив голову к столу, тихо произнёс боярин Усов.
– А узнать ты этих мужиков сможешь? – спросил боярин Скобелев, не спуская с Теодора тёмного мрачного взгляда.
– Конечно, смогу, боярин. Я же их, как вас сейчас, видел, – воскликнул Теодор.
– Обещали ли они тебе плату какую за этот донос? Ну, чего глаза-то опускаешь? Прямо мне смотри и отвечай, как подобает юноше, – негромко произнёс боярин Усов.
Теодорка быстро-быстро заморгал глазами, рот у него скривился и, неопределённо пожав плечами, он уставился в глаза боярину Усову и с трудом выдавил из себя:
– Да – обещали. Пять копеечек пообещали.
– Ишь ты, не пожадничали, – покачал головой боярин Усов Семён Иванович. – Богато живут твои холопы, Светозар Алексеевич. Пуд ржи, однако, можно купить.
– Вот мы про то сейчас всё и узнаем. Эй, Устин, иди на двор и зови всех мужиков. Всех до единого! – вызверился боярин Скобелев.
– Бегу, уже бегу, батюшка! – неожиданно из тени в углу комнаты появился Устин и, торопливо поклонившись боярам в пояс, исчез за дверью.
– Иди-ка и ты сюда, скоморох, – неожиданно боярин Скобелев обратился к стоявшему поодаль Ратмиру и махнул рукой Теодорке: – Ты, малец, брысь в угол и сиди тихо, пока не понадобишься.
Теодорка растерянно заморгал глазами, но подошедший к нему Ратмир приобнял его за плечи и слегка подтолкнул в спину: – Всё хорошо, Теодор. Успокойся и иди, посиди вон в том углу. Потом, когда всё кончится – пойдём к нашим. С боярского позволения, – громко добавил он, кинув быстрый взгляд на сидевших за большим столом бояр.
– Всё только начинается, – вздохнул боярин Пешков. – Скажи-ка мне, скоморох. Вот годами-то ты уже мужик, а борода твоя где? Иль ты нехристь какой? Иль басурманин?
Ратмир проводил взглядом исчезнувшего в тёмном углу Теодора и покачал головой:
– Доля скоморошья такая. В нашем деле бабам возможности играть мало, а потому приходится нашему брату за них отдуваться – в танце или в былине какой за бабу играть. Очень народу нравится, когда мужик дуру-бабу забавно изображает. А с бородой да усами это невозможно.
– Кинжалом каким морду-то свою шкребёшь? Ишь, какая гладкая, – произнёс неодобрительно боярин Пешков и спохватился: – Ох , не о том я… Прости, Господи, душу мою грешную. Нечего тут нам зубы заговаривать! Отвечай, вчера вечером и в ночь, где был?
– Так вечером на именинах боярина Светозара Алексеевича мы потешки представляли. И ваша светлость, и гости ваши, и холопы – все нас видели. Мы все на круг и выходим представлять, народ потешать. Все мы на глазах честного люда и были, пока представление продолжалось.
– Ну, это ещё мы проверим, – хмыкнул в бороду боярин Пешков.
– Видел ли ты когда-нибудь дочь мою? – неожиданно спросил Светозар Алексеевич, устремив на скомороха пристальный взгляд.
– Никак нет, боярин. Не приходилось. Все знают, что боярские бабы да девки в светлицах сидят, и дни свои в молитвах проводят, да рукоделием занимаются, – чинно склонил голову Ратмир.
– Чьих ты будешь, скоморох? Родом откуда? – спросил Пешков.
– Не знаю, боярин. Я ведь с малолетства в скоморохах. Ни отца, ни матери ни разу в глаза не видывал. Горько мне – сиротинушке,– жалобно произнёс Ратмир и потёр глаза рукавом кафтана.
– Ну-ка прекращай нам тут комедию ломать. Вашу лживую породу скоморошью за километр чую, – стукнул кулаком по столу боярин Скобелев. – Я бы вас на свой двор и близко не подпустил, если бы не боярин Саврасов Лука Дементьич. Развлеки, говорит, своих гостей. Говорил, что больно ловкие вы на фокусы всякие да на упражнения разные.
– Так оно же так и было, Светозар Алексеевич, – зевнув в широкую ладонь, произнёс боярин Усов. – Выступали они хорошо. С огнями, с факелами, с песнями…
– Не нравишься ты мне, паря. Смотришь в глаза прямо, говоришь смело. Нет в тебе ничего холопского, – покачал головой боярин Пешков. – Важного разговора избегаешь. Последний раз спрашиваю: где ночью ты был, после того как представлять закончили? Говори, иначе получишь прямо сейчас плетей боярских. Так ведь, Светозар Алексеевич?
Тот согласно кивнул:
– Гаврила уже давно заскучал в своём подвале.
Ратмир рухнул на колени и заголосил:
– Ой, простите, люди добрые! Грешен я… Не должен был пользоваться боярской добротой, но лукавый меня окрутил и не сумел я удержаться…
Боярин Усов, поставив локти на стол, прикрыл лицо руками и из-под пальцев продолжал смотреть на происходящее. В прищуренных глазах его прыгали то ли огоньки от факелов, освещавших комнату, то ли бесенята.
– Замолчь, сучий потрох! Рассказывай, где был! – рявкнул боярин Скобелев и, встав из-за стола, направился к Ратмиру.
– Ой, прости меня, боярин! Не погуби душу грешную! Я же мужик, боярин и очень баб люблю…
– Ну… – грозно возвысился над ним боярин Скобелев.
– С бабой я был, боярин, – продолжал уже тихо Ратмир, стоя на коленях и прикрывая голову скрещёнными руками. – Холопка твоя. Прости, что без твоего ведома… Только и бабы ко мне уж очень благоволят. Прямо иногда и не знаю, какую предпочесть.
– Ах, ты – недоносок! – боярин Скобелев ударил ногой стоявшего на коленях Ратмира в бок и сам еле удержался на ногах. – Как ты посмел на моё добро позариться, смерд?!
– Прости, боярин! Это я по дурости своей, по недомыслию, – завалился навзничь Ратмир, продолжая из-под скрещённых рук внимательно следить за действиями боярина Скобелева.
– Пусть имя назовёт холопки, Светозар Алексеевич, – гневно подсказал боярин Пешков. – И ей самой потом тоже плетей всыпать, чтобы не смела чужаков привечать! У тебя на подворье своих кобелей хватает!
– И то дело! – подал голос боярин Усов. Он убрал руки с лица и, сложив их на животе, продолжил наблюдать за происходящим. – Баба-то нам и скажет, был этот скоморох с ней всю ночь, или бегал куда на часок-другой. Только плетьми бабу сечь не нужно, Антон Спиридонович.
– Это ещё почему такое? – удивился боярин Пешков. – Она же холопка!
– Молодые холопки очень даже красивые могут быть. Такая и самому может сгодиться. Так зачем же её личико безобразить? А то и продать можно, – неторопливо пояснил боярин Усов, равнодушно глядя на лежащего на полу Ратмира, продолжающего прикрывать голову руками.
– Так и быть, сейчас посмотрим, что это за фря, что решилась на моём дворе чужака облагодетельствовать, – тяжело вздохнул боярин Скобелев и погрозил Ратмиру тяжёлым посохом. – Сказывай имя той бабы, смерд, а то быть тебе сейчас на дыбе!
– Лукерьей бабу кличут, боярин. Только не обижай её за доброту и ласку ко мне… Ты обещал, боярин, – приподнял голову Ратмир.
– Боярское слово – крепкое слово! – твёрдо произнёс боярин Усов, глядя прямо в глаза Ратмиру. Тот кивнул и опять поднялся на колени.
– Которая из них? На подворье две бабы с таким именем. Жёнка кузнеца Прохора, да дочка тиуна моего Устина, – нахмурил брови боярин Светозар Алексеевич.
– Я и не спрашивал у неё, чьих она, – пожал плечами Ратмир. – Только вчера на потешках девка танцевала браво, да глазами сверкала – прямо слепила. Там мы с ней и сговорились. Дело-то молодое…Годков семнадцать ей…
В тёмном углу кто-то негромко охнул.
– Что, Устин, охаешь там?! – крикнул в тёмный угол боярин Светозар Алексеевич. – Опять твоя шалава мужикам в штаны заглядывает…
– Ох, батюшка! И ума не приложу, что с ней делать-то! – из тени шагнул старик Устин и упал перед хозяином на колени. – И крапивой её по одному месту стегал, и розгами… Почитай каждодневно учу уму-разуму. А только никак не могу сладить с ней…Стыдобушка моя… Не вели казнить, боярин, дуру окаянную!