– И что пообещали они тебе за это, неслух? – неожиданно из-под лоскутного одеяла здоровяка Василия раздался звонкий, почти детский голос и показалась встрёпанная женская голова.

– Обещали пять копеек дать, – опустив голову, едва слышно пробормотал Теодор.

– Что? Я не слышу, громче повтори, – вновь оглушила звонким голосом женская голова.

– Обещали дать пять копеек, – громче произнёс мальчишка и заскулил, прикрыв лицо руками.

– Дали? – усмехнулся Василий.

– Не-а … сказали – потом …

– А ты, стало быть, решил нам про денежки-то эти не рассказывать и себе припрятать?! – из-под лоскутного одеяла вылезла карлица и, уперев руки в бока, выжидательно уставилась на Теодора.

– Да-а, брат, – разочарованно протянул Василий. – Не ожидал я от тебя такой подлости. А ведь сам знаешь, что у нас всё идёт в общий котёл. Мы же тут – одна семья. И обманывать друг друга – это последняя пакость с твоей стороны.

В ответ на это Теодор заревел белугой, размазывая ладонями слёзы по щекам.

– Эх, ты, Теодорка, балабол ты, а не добрый человек, – подала вновь возмущённый звонкий голос карлица. Она стояла в длинной полотняной рубахе с вышитыми рукавами и неодобрительно качала головой.

– Ой, да замолчи ты уже, Дунька! – дёрнул её на себя здоровяк Василий. – От твоего крика в ушах звон стоит. Да этот ещё ревёт как резаный…

– Ишь, голос ему мой не нравится! – забарахтавшись в его крепких руках, продолжила возмущаться раскрасневшаяся от борьбы Авдотья. – А чего же тогда женился-то на мне?! Вон, взял бы себе в жёнки немую какую. Она тебе бы тогда ни слова поперёк не смогла бы сказать…

– Да погодите вы, черти верёвочные, – неожиданно раздался второй мужской голос из другого угла. Там среди сатиновых полотен на лавке лежал, опершись на локоть, крепкий, жилистый седобородый старик лет семидесяти. Он внимательно посмотрел на мальчика.

– Да и успокойся ты уже, Теодорушка. Вон шум какой подняли с раннего утра, отдохнуть от вас никак не получается.

– Да где же с раннего утра-то! День уже на дворе! – в сердцах выкрикнула Елена и, вновь подойдя к всхлипывающему мальчику, опять прижала его голову к себе. – Что накинулись-то на мальчишку как собаки бешеные?! Он же дитё ещё совсем. Ну, оступился – с кем не бывает. Повинился же! Вы ли все тут ангелы святые собрались?! Только что-то крыльев-то святых я ни у кого из вас за спиной не вижу. Отдал бы он вам потом эту самую денежку. Правда, ведь, сыночка? – целуя мальчишку в макушку, спросила она.

Тот, подвывая, согласно закивал и, обняв мать, уткнулся лицом ей в живот.

– Подожди, Олёнушка, не в деньгах дело, – обеспокоенно присел на лавке старик.

– А в чём ещё, Никифор? Вон, до падучей мальца чуть не довели, бестолковые. И было бы из-за чего! Денег-то ему этих никто так и не дал до сих пор, – раздражённо отозвалась Елена, поглаживая рукой по тёмным, упругим кудрям сына.

– Вот именно. А по всему получается, что Теодорка первым и принёс в боярский дом дурную весть. Слышите на дворе-то какая тишина: ни кузница не гремит, ни голосов людских не слышно. Ох, не к добру это… Я и раньше слышал про лютый характер боярина Скобелева. Уж больно быстр и суров он на расправу…

– Что же делать-то нам, Никифор? – обеспокоенно глянула на старика Никифора Елена, прижимая к себе голову сына. – Мы-то кто здесь? Пришлые скоморохи – потешники. Позвали нас вчера на боярские именины картинки представлять да колесо крутить, вот мы народ и повеселили на славу. Все довольны были. А потом сам же боярин велел нам и сегодня скоморошьи игры представлять…

– Какие уж тут теперь потехи… – озабоченно пробормотал старик Никифор, доставая из– под лавки свои сапоги. – Уходить нам нужно скорее отсюда. Если до сих пор не нашли убийцу, то правильно Теодорке боярский управитель, тиун этот сказал, что гнев боярский может и нас достать. Именно потому, что мы для них люди пришлые, чужаки. На нас в первую очередь и подумают. Давай, Олёна, буди Ратмира. Будем совет держать, как побыстрее отсюда ноги уносить.

– Да он только под утро и заявился. Зря, что ли ему вчера дворовые бабы да девки всякие знаки внимания оказывали, кружили вокруг него. Вот и приголубил он, видать, одну из них, как обычно, – подала из своего угла звонкий голос карлица.

– А тебе, как всегда, до всего есть дело, Дуняша, – незлобливо отозвался из третьего угла мужской голос, принадлежавший молодому сероглазому мужчине лет тридцати, лежавшему на лавке в шёлковой вышитой светло-голубой рубахе. Из-под головы у него виднелись голенища мягких сапог из телячьей кожи. Он лежал, запрокинув правую руку под голову, и накручивал на указательный палец левой руки прядь длинных волнистых чёрных волос. В чертах его тонкого, смуглого красивого лица явно угадывалось восточное происхождение.

– Так ты же, Ратмир, тихо, по-людски прокрасться на своё место не можешь. Тебе же обязательно нужно пошуметь, да всех перебудить, – не успокаивалась карлица.

– Замолчь, Дунька! – прикрикнул на неё старик Никифор. – Ты своим безмозглым бабьим умишком не понимаешь что ли, что все мы в большой беде? И не время нам сейчас ссориться. Если боярин решит сам искать убийцу своей дочери, то нам всем первыми идти на пытки.

– Это ещё почему?!

– Так боярин Скобелев – введённый боярин, и имеет право судить и своих холопов, и помещиков с их слугами. На то право у него есть законное, – отозвался Ратмир.

– Ну, так не только же мы здесь чужаки. Вон сколько гостей пооставались здесь на ночёвку, – растерянно попыталась возразить побледневшая Елена. Теодор прекратил рыдать и, продолжая обнимать мать, стал внимательно следить за происходящим.

– Никифор прав, – вздохнув, легко поднялся с лавки Ратмир. Он подпоясался узорным кушаком с алыми кистями, машинально провёл рукой по густым кудрям, откинул их назад и подошёл к небольшому, затянутому слюдой окошку.

– Ничего не видать, хоть и слюдяное, – констатировал он, щёлкнув пальцем по слюде, и неожиданно добавил: – А в Италии теперь в окна вставляют прозрачные листы. И видно через них очень даже хорошо… Но я сейчас о другом хотел сказать. Надо как-то разузнать: поймали уже убийцу или нет. Боярин Скобелев всех гостей знает в лицо. Гости эти знают своих слуг, с которыми приехали сюда. А вот нас-то как раз никто не знает…

– Погоди, Ратмир. Мы ведь здесь тоже не вдруг объявились. Боярин Саврасов, поглядев на наше представление, предложил боярину Скобелеву позвать нас на именины для развлечения своих гостей. Значит, он как бы знает нас, и у него на дворе никаких таких фортелей мы не выкидывали, – озабоченно потирая шею, произнёс старик Никифор.

– Вот именно, что – как бы знает, – вздохнул Ратмир. Он присел на лавку за деревянный стол, на котором со вчерашнего вечера стояли деревянные блюда с едой, принесённой для скоморохов с хозяйского стола. На блюдах лежали недоеденные гостями пироги, куски зажаренных уток, куриц. Тут же находились почти пустые глиняные горшки с квасом да медовухой. – Ну, что же… пожалуй, я пойду на двор, а там, глядишь, и встречу кого. А вы все садитесь, да ешьте. Вон сколько еды на столе!

– Да тут кусок в горло не полезет после таких известий! – огорчённо покачала головой Елена и присела на краешек скамьи.

– Ешьте, ешьте, – чуть ли не приказным тоном произнёс старик Никифор, и первый потянулся за куриной ножкой. – Ратмир прав: неизвестно теперь, когда поесть удастся.

Ратмир, присев на лавку, натянул на стройные ноги мягкие сапоги-ичиги, набросил на себя кафтан и посмотрел на Теодора:

– Скажи-ка мне, мой юный друг, ты за коняшками нашими присмотрел?

– А как же! – с набитым ртом отозвался тот, держа в руке кусок пышного рыбного пирога. Затем Теодорка быстро проглотил то, что у него было во рту, и зачастил: – Мамушка меня разбудила совсем рано утром и отправила на конюшню воды и сена подложить лошадям нашим. Да ты же сам как раз из дальней избы вышел и к нам сюда воротился спать…

– Глазастый не по годам, – усмехнувшись, прервал его Ратмир. – Дальше-то, как было?