– Можешь смотреть как я ее… – кивает Якобу. – Потом можем вместе попробовать.

От паники начинаю тихо поскуливать, как щенок, понимаю, как это жалко выглядит, но мне все равно. Обмочиться готова от страха. Теперь уже по-настоящему, не как в прошлый раз, в двенадцать лет, когда Штаховский преследовал меня. Почему, ну почему именно с ним связаны все самые позорные сцены из моей жизни?

Но Якоб не торопится отходить в сторону, несмотря на все слова Глеба. Он тащит меня к дальней стене возле окна. Прижимает к ней спиной. Совсем как в тот раз, когда я бросила в него грязью… Словно запомнил тот случай и воссоздает. И от этих мыслей мне еще хуже. Нестерпимая боль, хуже физической. Мой мир разбивается на осколки. Понимаю, что если сейчас произойдет то, чего так жаждет Глеб – я погибну. Просто не захочу жить после такого. Я слишком слабая, жалкая… Погрязшая в мире фантазий наивная девочка. И в этот момент меня охватывает дикая ненависть к этой девочке. Жалкой слабачке, доверчивой, наивной дуре. Это чувство разгорается в груди все сильнее, почти заглушая страх. Но он возвращается, когда Якоб распластывает мое тело по стене. Зажимает мои запястья точно наручниками одной рукой и прижимает к стене над моей головой. Свободная рука ложится на мою шею.

– Если приблизишься, убью, – рычит Штаховский. У меня зубы начинают стучать от этого почти звериного рыка, пока не понимаю, что он Глебу говорит.

– Черт, так не честно, – доносится злой голос Глеба.

Рука Якоба скользит ниже, по груди. Пробует сначала одно, потом другое полушарие, стискивая, а потом точно взвешивая в руке. Затем пальцами захватывает сосок, сжимает довольно болезненно. Сначала один сосок, потом второй. И сильнее, до боли. Непроизвольно дергаюсь и с трудом давлю крик. Но Якоб не прекращает. Наоборот, усиливает давление, еще сильнее сдавливает и потягивает на себя. Внутри зарождается какое-то безумное ощущение. Оно охватывает все тело. Предчувствие взрыва. Мне безумно страшно. И в то же время я будто парю в воздухе, меня окутывает непонятное ощущение… я словно на грани между ужасом и эйфорией. Меня окутывает запах Якоба, терпкая туалетная вода, древесный, чуть сладковатый аромат удивительно идет ему. Мне нравится как он пахнет. Хочется втянуть поглубже в себя этот запах. Чтобы сохранить для себя. Между ног появляется влага. И тянет что-то. Болезненно. И в то же время эта боль… приятная, и это поражает меня до глубины души. Не могу поверить, что так бывает. Чувствую себя грязной, жалкой. Изо рта вырывается всхлип…

– Тсс, – выдыхает мне в лицо Якоб. Его губы едва касаются моих губ. Словно перед поцелуем. Но я знаю, что этого не будет. По лицу видно, что он дико зол. Черты заостренные, резкие. Словно борется с собой чтобы… не убить меня? Не насиловать? Я уже ничего не понимаю… Открываю рот, чтобы попросить отпустить меня. Я должна убедить его. Он не может причинить мне вред. Его родители отвечают за меня. Он же не совсем ненормальный отморозок. Нам еще два месяца вместе жить…

Но Якоб словно забыл обо всем этом. Его рука теперь скользит еще ниже. Гладит мой живот, касается резинки трусиков…

– Не-ет, – кричу изо всех сил, начинаю вырываться. Больше всего мне страшно, что поймет – я влажная. Это означает, что женщина хочет мужчину. Теперь я это знала. Но умру, если такое обо мне узнает Штаховский. – Отпусти, урод конченый! Мой отец вас обоих закопает!

– Отлично, у принцессы голос прорезался, – язвит Якоб. В этот момент он мне ненавистен. Можно как угодно относиться друг к другу, но так, как ведут себя сейчас эти двое – это же мрази конченые.

И тут рука Якоба проникает мне в трусы. Меня точно молнией прошибает. Не то что сопротивляться – пошевелиться не могу. Меня трясет от невероятных ощущений. Непередаваемых. Словно все мое существо сосредоточилось сейчас там… внизу живота. И что самое потрясающее – Якоба тоже трясет. Он прижимается ко мне всем телом. И это не жест насильника. Он будто в одну секунду равновесие потерял. Он невероятно горячий. Его лоб влажный от пота, прижимается к моему лбу. Его рука едва двигается в моих трусах, и от этих еле ощутимых прикосновений миллиарды маленьких электрических разрядов разносятся по телу.

Оглушающая тишина. Словно комната под воду ушла, и мы вместе с ней.

А потом все темнеет перед глазами.

Очнулась я в какой-то машине. Подскакиваю на сиденье, меня колотит от страха. Вспоминаю последние события. В машине двое парней. Якоб сидит на переднем пассажирском сидении. Водитель… не Глеб, слава Богу. Какой-то незнакомый парень. Раздумываю, смогу ли выпрыгнуть из автомобиля на ходу, но тут Якоб поворачивается ко мне.

– Очухалась? – спрашивает грубо. Почти приехали.

Машина и правда останавливается. Якоб проворно выскакивает из машины, прежде чем успеваю нащупать ручку, чтобы открыть дверь.

– У тебя такой вид, будто спринт бежать приготовилась. Расслабься. Мы дома. Только давай без истерик.

Как я выйду в разорванном платье? И только сейчас понимаю, что на мне чей-то свитер. А ноги голые. Вылезаю с опаской. Но это правда двор в котором живут Штаховские.

– Хочешь, понесу?

– Что? – резко поворачиваю голову.

– Ты босиком. Туфли там остались, уж извини. Забыл про них.

Ни слова не ответив бегу к подъезду. Спотыкаюсь и падаю на колени. Больно, едва сдерживаю крик. Якоб подбегает и помогает подняться. Отталкиваю его и вбегаю в подъезд.

Якоб догоняет меня уже возле двери в квартиру. Понимаю, что у меня нет ключей – сумочку забыла в клубе. Штаховский молча открывает дверь, залетаю внутрь и бегу к своей комнате.

Он идет за мной.

– Мы должны поговорить. Слушай, я конечно перегнул палку… – начинает, заходя в мою комнату. В ответ делаю резкий выпад ему на встречу и плюю в лицо.

– Убирайся из моей комнаты, урод!

Не хочу разбираться сейчас насколько виноват или нет Якоб. Он привез меня домой, ничего не случилось… Но могло. Возможно, его появление спасло меня. А может он тоже принимал участие в плане, вместе с Глебом и Светкой. Чтобы унизить меня. Я уже ни в чем и ни в ком не была уверена. Предательство подруги, насилие со стороны незнакомого парня, и Якоб – последняя капля, которая сломала меня. Едва сдерживаюсь, чтобы не разгромить свою комнату. Меня трясет как в лихорадке. Чей на мне свитер? Стаскиваю его через голову и бросаю за порог. Набрасываю на себя первую попавшуюся шмотку, какое-то платье. Постояв немного, иду за выброшенным свитером, хватаю ножницы и начинаю резать на мелкие кусочки, вымещая на нем всю свою злобу. Рука срывается и задеваю левую ладонь острым краем ножниц. Невыносимо печет, выступает кровь. Колени тоже саднят нестерпимо, только сейчас вспоминаю что упала. Мне страшно посмотреть на них, ненавижу вид крови. Слабачка. Всегда и во всем. Жалкое изнеженное существо. Вытираю едкие слезы злости на саму себя. И тут снова входит Якоб.

Смотрю с бешеной яростью, представляя как втыкаю ножницы ему в живот.

«Но и на это у тебя кишка тонка», – язвительно корю себя. Нет, конечно же я не собираюсь причинять ему физический вред. Но сейчас такие мысли помогают удержаться на плаву, не расклеиться окончательно, показав себя реальную – жалкую, испуганную. Такого позора мне не вынести.

– Только попробуй повторить, – произносит резко Якоб, глядя мне в лицо. Видимо, плевок ему не понравился, думаю про себя с удовлетворением. Хоть на секунду легче от этого. – Иначе выпорю, – голос, точно удар плетью. – Иди сюда, надо обработать раны.

– Не смей ко мне подходить!

– Ой, вот только не надо из себя жертву насилия ломать. Иначе точно выпорю. Руки так и чешутся, – рявкает парень. – Сама в клуб поперлась, шалаву в подружки взяла, жопой в коротком платье крутила. Ты думала, тобой все восхищаются? Нет, детка. Восхищаться твоими навыками будут на конкурсе танцев. А там, в клубе, все только про трах думают, и за этим туда идут. Тебе папочка об этом не рассказывал? Бедная малышка. Но ведь и ты сплоховала – разве сказала папочке куда идешь? Или моим родителям? – последние слова точно плеть рассекают воздух, а Якоб подходит вплотную, хватает меня за талию и как ребенка сажает на комод.