Тимур вздрогнул, когда прохладные пальцы парня проникли под рубашку к плечам и стянули её до локтей. Бес подрагивающими пальцами расстегнул манжеты и бережно, почти невесомо, стянул с рук боксёра сначала левый рукав, а затем правый. И громко выдохнул со словами:

- Уф, получилось.

Тимур улыбнулся. Ему ещё никогда не приходилось вот так, просто и без неловкости, принимать чью-то помощь. Он ощутил прилив щекочущей горло нежности и на миг прижал к себе парнишку:

- Моё солнце. Ты такой тёплый, если не считать пальцев. Замёрз?

- Неа, - тряхнул волосами Кешка, - Стой.

Он взялся руками за ремень и медленно потянул. Освобождая из пряжки. Его серые глаза уставились на Тимура, ища что-то своё, понятное только ему. Гиляров понял, что дрожит, мелко и невнятно. Тимур закусил губу, чтобы не застонать от прикосновения прохладных ладоней Кешки к коже под поясом брюк. Ткань дёрнулась раз, другой, и брюки сами съехали по ногам к полу. Кешка наклонился, легонько провёл ладонью по раненой голени санитара и попросил:

- Переступи, Тим.

Гиляров потерял счёт секундам. Да и какая разница? Кешкины руки были словно ветерок, настырный и ласковый, убиравший с его тела одежду – один предмет за другим. В итоге Тимур остался посреди комнаты в чём мать родила. Иннокентий лукаво улыбнулся и подвёл Гилярова к двери справа. За ней оказалась большая круглая ванна, наполненная парящей водой. На широком светло-кремовом бортике, с той стороны, куда обслуга умудрилась пристроить кусок чёрного шёлка, стояли два бокала и бутылка шампанского. Кеша подвёл Тимура к ванне и молча указал на воду. Мужчина с сомнением глянул на свои руки и спросил:

- Ты уверен?

- Доверься мне, - лицо парня озарилось мягкой улыбкой, - Сегодня я буду просить у тебя прощения. А ты будешь меня прощать… Правда, будешь?

У Тимура перехватило дыхание от нахлынувших чувств. Здесь были растерянность и нежность, боязнь чего-то непонятного и ожидание солнца на утренней заре, лёгкий озноб, как от ночной прохлады, и тёплые побеги на коже, словно её коснулись лучики летнего дня, спрятавшегося за прозрачными кронами деревьев. Это было странно, непривычно и невероятно. Тимур посмотрел в глаза бесу и ступил в воду, придерживаемый под локоть неожиданно сильными руками Семибратова. Опустившись в терпимо-горячую воду, Тим положил руки на бортик и, движимый порывом, хотел позвать Кешку к себе, но тот приложил палец к губам и в полной тишине начал раздеваться.

Это был сон. Завораживающий, странный, удушающий и томящий. В полумраке ванной комнаты медленно разоблачался молодой парень, шаг за шагом поднимая единственного зрителя до облаков. Пуговка за пуговкой расставались друг с другом борта рубашки, нехотя и томясь предчувствием. Тонкая струящаяся ткань соскользнула с одного плеча, замерла на миг и мягко уступила место волшебному свету на бледной коже. Иннокентий блеснул глазами из-под чёлки и бросил рубашку себе под ноги. А сон продолжался. Тёмной змеёй скользнул ремень в брюках, щёлкнула пряжка, тонкие пальцы коснулись пуговиц ширинки. Серые брюки стаяли вниз по прекрасным ногам, столько раз безвольно висевшим на изгибе локтя Тимура. Но теперь они жили своей, неподконтрольной санитару жизнью. Бес переступил на месте. Его руки легли на бока, запустив большие пальцы под резинку чёрных боксёров. Когда и эта ткань скользнула вниз, Тимур испытал безумное желание зажмуриться, но на это не хватило бы никаких сил. Странный нереальный волшебник по имени Кеша предстал в первозданной наготе. Взгляд Тима скользнул по телу, вбирая каждую впадинку, каждый сантиметр кожи. И остановился на островке чёрных волос между небом и землёй. Гиляров застонал, разлепив пересохшие губы:

- Что же ты делаешь…

Бес улыбнулся и почти впрыгнул в ванну, вызвав бурю на поверхности воды. Усевшись напротив Тимура, он уверенно схватил того за запястья и аккуратно притопил обмотанные засохшими от крови лентами бинта руки. Тимур зашипел, когда горячая влага добралась до ранок. Но боль почти тут же истаяла, превратившись в лёгкое жжение. Розово-красно-белые полоски ткани отправились за борт ванны.

Иннокентий вдруг засмеялся, отпустил ладони Тимура и, надув щёки, нырнул. Гиляров дёрнулся от желания поймать парня. Но тут же охнул, когда его давно оживший член оказался в плену, не менее горячем, чем вода. Нахлынувшие ощущения острыми коготками взъерошили кожу так, что даже на шее волоски встали дыбом. Спустя несколько секунд Кешка вынырнул наверх, отдышался, выдавливая из волос влагу, и с улыбкой проворчал:

- Думаю, я хорошо прошу прощения. Нэ?

- Ах ты, - охнул Гиляров и засмеялся от нахлынувшего облегчения. Мальчишка уже начал пугать его своей серьёзностью. Но, похоже, он не стал себе изменять. И это было здорово. Бес положил ладони ему на грудь и сказал:

- А вот мы тебя сейчас отмочим, расчешем, потом придёт добрый доктор и…

Что «и», Тимур не услышал. Он застыл с распахнутыми глазами и ртом. Две недели назад эти же самые слова он говорил в клинике, устраивая помывку своего любимого мальчишки. Кешки, спавшего беспробудным сном придавившей боли. Тимур подался вперёд, заставив беса елозить в воде, и спросил:

- Ты меня слышал?

- Да, - Кешка тонко улыбнулся и склонил голову на бок, - слышал. Мне кажется, я всё это время тебя слышал. Только тебя. И вернулся на этот голос, рычащий, добрый, нежный и такой манящий.

Эти слова сладкой болью вонзились в сердце Тимура. Его мальчишка шёл к жизни не просто потому, что пришла пора. Его бес шёл в реальность ради него! Ради побитого жизнью мужчины, спалённого этой самой грёбаной реальностью… Гиляров вздрогнул, чувствуя невесомую влагу на глазах. Кешка подался вперёд и взял его лицо в ладони. После чего поцелуями снял с щёк покатившиеся слёзы. А затем прижался к боксёру и прошептал:

- Прости меня, прости за всё.

И звёздное небо опустилось на отдельно взятую вселенную, бросив этих двоих в хоровод искрящихся чувств. Им не было важно, что завалились мокрыми в кровать. Им не было важно, что где-то в мире есть другие люди. Безумные ласки раскалёнными и прохладными руками, пылающими губами, тлеющей кожей сплетённых тел на чёрном шёлке – они просто чувствовали себя единым целым, сливаясь, стремясь вобрать друг друга. А потом, спустя мгновенную вечность, Тимур ощутил себя внутри беса, который, бредя стонущей негой и опаляя горящим взглядом, взял инициативу на себя. Это было настолько невероятно, что взорвало реальность боксёра в клочья безумной солнечной болью, опутывая сердце грёзами…

- Люблю, - сорвалось слово с губ мужчины.

Иннокентий охнул, тряхнув мокрой головой, когда, едва сумев подготовить себя, опустился на член Тима. Это было больно. Словно горячий удар последовал спустя пару секунд, когда он сначала опустился до конца, вбирая в себя огромного Гилярова, а потом приподнялся. И боль превратилась в острое наслаждение, рысью подкрадывающееся всё ближе и ближе с каждым движением. Хищное желание уже ворвалось в низ живота, наполняя тело взрывчаткой удовольствия.

- Люблю, - ответили губы парня.

Когда рука немного пришедшего в себя Тимура накрыла горячий член Кешки, это стало той спичкой, которую поднесли к бикфордову шнуру. Короткому и беспощадному. Оргазм накрыл обоих одновременно и резко, превратив мир вокруг в дикое поле под солнцем и луной одновременно. И только двое были в этот миг на поле. Они были этим полем, безграничным и ярким, спокойным и созидающим в своей разрушительности.

И лишь спустя долгие минуты, когда дыхание смогло хоть немного выровняться, а дрожь в их телах отступила, пообещав вернуться и накрыть их с головой в следующий раз, Тимур спросил, глядя в потолок номера и перебирая пальцами саднящих рук волосы на голове Иннокентия, лежавшей на мерно вздымающемся животе кавказца:

- Теперь ты уедешь?

- Неа, - буркнул бес прямо в пупок Гилярова. – Федька будет всем распоряжаться следующие пять лет. Мне просто будут присылать немного денег раз в месяц. Мы подписали договор. Помнишь?