Мой взгляд успел увидеть силуэт в длинном пальто рядом с Евой. А потом две тени на миг сплелись и разлетелись в разные стороны. Девушка в рокерской косухе безжизненным кулем опустилась на камни. Обладатель пальто на короткий миг замер чёрным силуэтом в лучах света. Дальше всё произошло в одно мгновение. Алекта с диким криком бросилась на нашего с Тимуром спасителя. Откуда-то появился ещё один силуэт, вклиниваясь между девушкой и тенью. Блеснул металл, кто-то «хекнул», потом ещё одно тело опустилось на брусчатку. Оставшиеся на ногах слились в единое целое. Всё тот же голос тихо, но с безумно громкой нотой ошарашенной истерики, проговорил:

- Господи, зачем?! Дюха, блядь! Придурок!

Тени растворились в свете. Через пару минут я понял, что это светили фары автомобиля, въехавшего на газон, отделявший дорогу от видовой площадки. Потому что машина судорожно развернулась и скрылась в сторону низинной части города. И моих ног словно не стало. Пребольно приземлившись на пятую точку, я дрожащими руками потянул себя к Тимуру, который всё так же шипел, обхватив ладонями голень левой ноги. Добравшись до Тима, я обхватил его руками, прижался сбоку и зашептал:

- Всё хорошо, любимый. Всё просто отлично. Мы живы.

Он же просто стукнул меня по голове влажной от крови ладонью:

- Идиот… А если бы ты упал? Что бы я без тебя делал, бес?

- Не то, - ответил я, целуя его в висок.

- Идиот, - повторил Тимур. – Я тебя люблю.

- Вот теперь то, - я улыбнулся темноте, чувствуя щекочущее тепло в горле. Живой Тим снова шевельнулся в моих руках. Живой… Он дёргано вытащил из кармана джинсов сотовый телефон и сунул мне со словами:

- Звони Егорову, Кеша. А то мы тут кровью истечём.

Быстро пролистав список контактов, я нашёл нужный номер и нажал кнопку вызова. Пока в трубке монотонно звучали гудки, мой взгляд остановился на свидетельстве того, что всё произошедшее не было кошмарным сном. О, нет! Это была страшная реальность, в которой моя покалеченная рука кричала тянущей пульсирующей болью. Рядом с нами в сумраке позднего вечера, переходящего в ночь, по камням брусчатки безжизненно змеилась клёпаная мотоциклетная цепь, окружённая тёмными пятнами.

_____________________________

*Марк Тарловский, «Огонь», 1927 год.

========== Глава 18. Туман нашей глупости. (Фёдор) ==========

“Привлекательная девица входит в кабинет психиатра. Не успела она закрыть за собой дверь, как доктор срывает с нее одежду и овладевает ею. После этого он встает и говорит:

- Ну, так! С моими проблемами покончено, а какая у вас?”. (анекдот)

Бинтов отчаянно не хватало. Когда я вытащил едва живого Андрея из залитой кровью машины, стало понятно, что крашеная сука точно знала, куда бить. А ещё она даже перед смертью сумела сориентироваться и перенаправить лезвие ножа куда следует. Я всё ещё не мог поверить, что этот придурок сунулся между мной и венгеркой. Неужели он настолько не верил в меня, в мои способности, в мой опыт, в конце-то концов? Но все эти разумные доводы, приправленные злостью, отступали потому, что сердцем я понимал. По-другому царь просто не мог поступить. Слишком долго мы были врозь. Слишком сильно он тосковал. И даже мысли не мог допустить, чтобы со мной хоть что-то случилось. Он действовал на автомате, безжалостном и неизбежном. Но куда ему было тягаться с бабой, способной распотрошить дикого кабана за пару секунд. А я банально не успел. Ни крикнуть, ни оттолкнуть, ни остановить. Ничего. И теперь он истекал кровью на полу в пустой квартире. Вокруг валялись лоскутья моей подранной рубашки, какой-то старой простыни, оставшейся от прежних постояльцев, обрывки бинта из автомобильной аптечки. В ход пошло всё, что нашлось под рукой. Но этого было мало.

Я сидел на полу, положив его голову себе на колени, и зачем-то пытался загипнотизировать тусклую лампу в плафоне на потолке комнаты. Было безобразно страшно ещё раз посмотреть на Андрея. Он дышал громко, хрипло, с клёкотом во всём теле. Безобразная рана пересекала грудь и живот моего парня безмолвной трещиной улыбки всадника смерти. И видеть это было выше моих сил. Лампа над головой стала луной, на которую хотелось завыть от безысходности. Потому что сделать я ничего не мог. И от понимания этого темнело в глазах. Я вздрогнул, ощутив мокрые от крови пальцы на своём лице, и перевёл взгляд вниз. Царь смотрел на меня своими серыми глазами и улыбался. И рядом не было никого, кто бы мог помешать мне смотреть в самого себя. Пустота беспомощного гнева клубилась в душе, сжимая сердце. Губы Андрея, уже практически синие, шевельнулись. Я в три погибели согнулся, силясь услышать, что он пытался сказать.

- Волшебник…

- Что? – прошептал я, боясь даже дыханием потревожить жизнь, пребывавшую на самом краю. Но тут же забормотал, зачастил:

- Молчи, Дюха. Тебе нельзя говорить.

- Конец.

- Не говори, - взмолился я сухим шёпотом, - ничего не надо говорить.

- Скажи, - вытолкнул царь уже громче, - почему всё так?

- Что так? – мне захотелось тряхнуть парня, чтобы замолчал.

- Пятнадцать… - он замолчал, прикрыв глаза. Но я его прекрасно понял. Конечно же, он хотел знать, почему я водил его за нос так долго, позволяя думать, что валяюсь в коме.

Через два с половиной года после взрыва на той узкой улочке в Грозном я пришёл в себя посреди приборов, проводов и тишины. Лишь в полумраке палаты, на стуле, сидел человек, совершенно мне незнакомый. Словно почувствовав мой взгляд, он тут же встал, подошёл к койке и положил мне на грудь толстый конверт. Как я ни старался, лица разглядеть не смог. Только шёпот всё так же всплыл в памяти: «Господин Хёидяо желает с вами встретиться. В конверте инструкции, две фотографии и деньги, необходимые вам, чтобы исполнить приказ». После этого мужчина спокойно вышел вон, оставив меня в полном смятении. Только что грязным комом взорвалась улица, забирая в мутное ничто нелепую страшную войну, Андрея и саму жизнь. А тут, стоило продрать глаза, какие-то господа, деньги и приказы. Я как наяву увидел свои пальцы, отрывающие полоску от конверта. Два листа бумаги с отпечатанным текстом, веер очень странных банкнот и фотографии. Одного взгляда на которые хватило, чтобы понять – всё более чем серьёзно. На одной смеялся трёх-четырёхлетний мальчишка, за которым стоял улыбающийся парень, разряженный неформалом по самые гланды. И этот пирсингованый тип в одной руке держал пистолет, целящийся в голову мальцу. Указательный палец второй руки был прижат к губам неформала. В общем-то, фотография была странной, но ничего мне не сказала, пока я не взял вторую. На ней с тем же мальчишкой на руках стояла мама. И они были безумно похожи. На обороте второй фотографии были две строчки, написанные от руки печатными буквами. Дата и фраза: «Надеемся, вы поняли, что это ваш брат? Приказы не обсуждаются». Именно в тот момент я осознал, что пропадал из реальности на два с лишним года. И за это время кто-то решил, что имеет власть надо мной и моей семьёй.

Я ещё раз посмотрел на первую фотографию. И стал читать письмо, напрягая в полутьме мгновенно заслезившиеся глаза. Уже на второй строке голова отчаянно заболела. Поняв, что ничего толком не смогу понять, когда в мозгу завелись черви с острыми зубами, я старательно собрал содержимое обратно в конверт и спрятал его под матрацем. Отрубиться особого труда не составило. Утром же пришлось наорать на медсестру, лопотавшую что-то на искажённом испанском. Мама-папа не зря вложили столько труда в моё образование. И понять, что именно пыталась сказать чернявая девчонка, оказалось довольно просто. Что-то про болезнь, горную клинику и звонок кому-то в Россию, который надо обязательно сделать. Я тут же с воплями потребовал позвать врача. Потому что перед глазами стояла первая строчка письма: «Никто в России не должен знать, что Вы пришли в себя. Иначе Ваша семья пострадает». Когда же лечащий доктор примчался в палату, состоялся первый из тех тяжёлых разговоров, которых потом оказалось много.

Как мне рассказать тебе всё, Андрей? После стольких лет обмана. Когда мне приходилось срочным порядком прилетать в клинику и притворяться коматозником, чтобы ты, зайдя в палату, не заподозрил чего не надо. Иначе за тысячи километров от больницы мог раздаться выстрел. Всего один, а может два. Но это были бы выстрелы в самое моё сердце. В могуществе этого «господина Хёидяо» я успел убедиться ещё в первую неделю своей второй жизни. Когда доктор таки собрался позвонить в Россию. Он так и сказал, выходя из палаты. И не дошёл до своего кабинета. Мне потом сказали, что его внезапно разбил инсульт. Всего делов-то, правда, Дюш? Дюшка, Дюшка, ты мой царь, а я твой мертвый волшебник. Ты уже почти не дышишь, лишь иногда судорожно пытаешься что-то прошептать, выталкивая кровь из раны и рта. Да, Андрей, не зря мне тот парень, наш с тобой «объект», показался знакомым ночью, когда наши тропки пересеклись. Это ведь и был мой брат, Кешка, за которым на фотографии маячил неформал со стволом. Мой братишка, которого я, наплевав на приказ, вырвал спустя пару лет из лап того монстра, второго мужа матери. Знаешь, что самое странное, царь? Через неделю после того, как я привёз Кешку в детский дом далёкого городка на берегу моря, кто-то подбросил письмо под дверь квартиры, где я поселился, следуя инструкции очередного задания. В нём было всего два слова, Андрей. И они повергли меня в смятение. «Сочувствуем. Потерпите». И всё. И вот что я должен был думать обо всём этом? Не поверишь, царь. Я тогда не стал думать. Вредить здоровью не хотелось. Ведь уже всё было в порядке, насколько это было возможно. Так что я просто забыл о маме, брате, тебе. Это было больно, но так вы были живы. Господин Хёидяо не наказал меня за срыв приказа о неведении. Как будто это что-то могло изменить. Не могло. И не изменило. Потому что я знал – больше таких выходок допускать нельзя.