____________________________________

*извините (чешск.)

========== Глава 14. И восстанет зверь из глубин с дьявольским знаком на челе. (Иннокентий) ==========

Мне намекнули на слишком быстрое развитие отношений между героями. Но ведь Кешка был на границе между жизнью и сном. Но он должен был прийти в себя. Осознать происходящее. И начать с этим что-то делать.

” В сумасшедшем доме один больной, приставив гвоздь шляпкой к стене, бьет молотком по острию. К нему подходит другой больной:

- Вот и правильно тебя запятили в сумасшедший дом. Неужели не соображаешь?

Это гвоздь не от той стены!”. (анекдот)

Утро застало меня в незнакомом месте. Проснувшись, какое-то время соображал, кто я, где я и как нам обустроить Россию… А сообразив, уткнулся горящим лицом в прохладную подушку. Ой, мамочка, что же это было? И ведь не спихнёшь, что меня поимели против воли. Это же я – Тимура! Ой, бли-и-и-ин, стыдно-то как. Я повозился под простынёй и понял, что валяюсь на постели, в чём мать родила. Захотелось вообще стать воздушным шариком и тихонечко улететь отсюда куда подальше. А память услужливо подсунула картинку. Мутные глаза Тимура смотрят в потолок, из губ рвётся хриплое дыхание, по лицу текут капли пота, а я двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь в нём. Тёплая волна прокатилась по телу, оставляя жар в самых интимных местах. Я почувствовал, как покрываюсь испариной. А ещё – кое-где прибыло. Да ещё как напористо. Блядь, надо как-то прокрасться в ванную.

Приподняв голову от подушки, я осмотрелся. Шторы на окне задёрнуты, свет не горит, приятный такой сумрак. И только начал подниматься, чтобы сползти с постели, как сильная рука сгребла за грудь и плавно потянула куда-то к тёплому телу. Чуть рыкающий бархатом голос пропыхтел в ухо:

- Куда это ты? А поцеловать?

Думал, уши осыпятся пеплом, но обошлось. Я медленно повернул голову и притих под чуть насмешливым взглядом, в глубине которого стыло беспокойство. Тимур бурно расправил скомканную простынь и уже под ней обхватил меня руками совсем крепко, прижимая к себе. После чего спросил:

- Как ты себя чувствуешь?

- Совру, если скажу «оттраханым», - выдавил я.

- Ну, быть сверху неплохо, правда? – улыбнулся Тимур. – Мне было приятно нести тебя на руках, Кешка. Ты так мило сопел во сне.

Похоже, ночью я заснул на нём прямо в кухне. Позорище-то, обалдеть. Я напрягся:

- Руки убери.

Всё это было неправильно. И наполняло голову звоном. Тимур настороженно разжал руки и сказал:

- Ладно, не сердись только.

Словно всё тепло отняли у тела, так стало прохладно. Подавив в себе порыв потянуться следом за руками, я стянул на себя простыню, встал и оглянулся, чтобы ещё раз предупредить санитара о ненужных вольностях, и словно штырь проглотил – аж в лопатках задрожало. Он лежал голый и хмуро смотрел на меня своими карими глазами. Я сглотнул, отвёл глаза и, чувствуя, как сдавило грудь, процедил:

- Придурок. Лёг под меня, так теперь всё можно?

Медбрат скривил губы в непонятной усмешке, поймав мой скошенный взгляд, и сказал, подперев голову рукой:

- Ну да, ну да. И тебе это так не понравилось…

Не правильно, совершенно. С первого же дня, как я пришёл в себя, жизнь понеслась по странной колее. И только этой ночью я смог хоть как-то взять над происходящим контроль. Если бы не Тимур, если бы не это лицо, манящее, в прозрачных каплях, с пьяными от чего-то неведомого глазами. Всё было бы, как и раньше! Урод! Я вдохнул, пытаясь унять закипевшее раздражение, и резко спросил:

- Где тут ванная?

- Выйдешь из зала и направо. Возле кухни. Не промажешь, - глухо ответил санитар. Не глядя на него, я всё в той же простыне двинулся по указанному маршруту. А через две секунды застыл как заякоренный. С кухни донеслись ароматы жарящихся яиц и кофе, а ещё там кто-то что-то напевал себе под нос, бренча посудой. Ой, бля-а-а-а. Так мы ещё и не одни были здесь. Что-то во мне застонало, сдавив нутро. Я быстро ввалился в ванную комнату, помеченную пластиковой накладкой с пупсом под струями воды, закрыл щеколду и привалился к двери изнутри. И только потом сообразил, что забыл включить свет. В полной темноте мне стало жутко. Перед глазами тускло засветились какие-то огоньки…

Мужской голос был приторно добрым и бесконечно заботливым:

- Подойди ко мне, Кеша.

Мальчик судорожно замотал головой, сцепив за спиной тонкие руки. По его щекам текли слёзы. Голос построжел:

- Подойди, я сказал.

Ребёнок обречённо поник и очень медленно и неуверенно шагнул вперёд, едва различая в сумраке комнаты страшный тёмный силуэт.

- Молодец. Видишь, ведь всё не так страшно. Подойди. Я должен тебя наказать. Не делай ещё хуже.

Невольный всхлип вырвался из груди. И жгучая пощёчина выбила искры из глаз.

- Молчать! Ты не девка! Раздевайся!

Мальчик дрожащими пальцами взялся за подол майки и потянул наверх, вздрагивая всем телом. Грубые нетерпеливые руки взрослого рванули материю, отбросили, ухватились за шортики вместе с плавками. И сгребли до пола. Мальчик икнул от ужаса и заорал, зная, что сейчас будет очень больно… Откуда-то со стороны донёсся женский крик:

- Сынок, не надо! Не входи! Прошу тебя!

- Уйди, тварь! – рявкнул кто-то в ответ, и в глаза ударил свет из коридора.

Я уставился на зажегшуюся лампочку под потолком, судорожно втягивая сквозь зубы воздух. Что это было? В голове шевельнулась игла боли, прогоняя кошмар. Кто этот мальчик? Что происходит? Тяжело оперевшись на бельевую корзину, которая аж заскрежетала, хоть и пластиковая, я едва смог встать на ноги. Почему-то сидел на полу. Бред, бред, бред… Где-то в глубине живота накатила саднящая пронзительная боль, словно в прямую кишку воткнули огромную палку. Дыхание перехватило так, что не было возможности даже засипеть. Но боль тут же ушла, оставив странное жжение на боках. Из-за двери донёсся встревоженный голос Тимура:

- Эй, ты там как?

- Оставь его, - ответил другой голос, тоже очень знакомый. Я аж поперхнулся воздухом. Это же врач из «дурки»! Сколько раз он заходил в мою палату что-то измерить, потаращиться в глаза и поворчать. Так мы что, у него?! Мне опять поплохело. Он всё знает. На душе стало как-то омерзительно, всё тело передёрнулось. А в голову опять залезло лицо Тимура, когда мы ночью… Да, именно мы, именно ночью. И не просто так. А я его поимел. В паху потяжелело, отдаваясь жаром в груди. А ведь это было… приятно, блядь. Да что со мной? Я выпутался из простыни и увидел подтверждение своим ощущениям. Стояк был глобальный. Капец, трындец и перебздец. Всё-таки я действительно из этих. И в тот ноябрь я просто взбесился. От зависти?

Тряхнув головой, я осмотрелся. А ничего так хоромы для «помыться». Огромная душевая кабина, полочки, полотенца, батарея шампуней и всякого для бритья. Я забрался в прозрачный шкаф, захлопнул дверцы и запустил душ. Вода жалящими струями рухнула сверху, заставив вжать голову в плечи.

Они везде, эти капли. Мальчик дрожит под душем, всхлипывая и скуля. Совсем другие руки, намного добрее и мягче, выдёргивают его из ванны, заворачивают в полотенце и куда-то несут. Снова комната с гномами. Ребёнок по-прежнему жмурится, боясь открыть глаза. Молодой голос приговаривал:

- Вот и хорошо, молодец. Успокойся, брательник. Щас мы тебя вытрем, и ты пойдёшь гулять с мамой. Ведь пойдёшь?

Малыш кивнул. Шершавое полотенце, наконец, убралось. Пацанёнка быстро одели. Глаза всё-таки пришлось открыть, чтобы нормально идти. Высокий молодой парень внимательно посмотрел откуда-то сверху. Снова заговорил:

- Всё в порядке, малой. Бери маму и топайте на улицу. Погуляйте по участку.

Хрупкая женщина в красивом платье и с синяками под глазами, спрятала лицо в ладонях, занавесив их пологом каштановых волос. Она почти безжизненным голосом сказала:

- Пожалуйста, сынок. Не надо.

- Взяла пацана, - голос парня стал холодным как вода зимнего моря, - И пошла на улицу. Никогда тебе не прощу.