Спустя минуту они возвращаются наполненными, волосатые, в наколках руки, шлепают на броняшку три золотистых «кирпича» и изнутри орут – следующий!

Получивший сует хлеб в «сидор», прихватывает емкости и, с чувством выполненного долга, шествует вдоль очереди. В бачке янтарный, с мослами борщ, его крышке, макароны по-флотски, в чайнике компот.

– Нормалек, – провожают его взглядом, и действо продолжается.

Когда подходит очередь Женьки Банникова, он орет, – на восемь! – передает рукам посудины и раздергивает горловину «сидора».

Вслед за этим следует хлюп, потом звяк и кок орет, – следующий!

Получив харч, Женька навьючивает себя атрибутами и, сопя, уносится в направлении кубрика.

Далее следует эквилибристика на трапе, небольшой контакт башкой с пиллерсом[27], и кормилец тормозит у своего стола.

За ним семеро, включая старшину и химиков с ракетчиками.

– Молодца́! – каркает он. – Хорошо служишь!

А трап гремит, не переставая.

В кубрике, как черти из коробки, возникают очередные байковые, харч распределяется по столам, делится, и все дружно мелькают ложками.

Когда миски с борщом опорожняются, старшие загружают их обильно сдобренными тушенкой макаронами, и темп несколько снижается.

– Жить, как говорится, хорошо! – отправляя в рот очередную ложку, – изрекает киношную истину один из ракетчиков.

– А хорошо жить, еще лучше! – всасывает в себя длинную макаронину химик.

Потом все выпивают по кружке компота из сухофруктов и смачно чавкают грушами с черносливом.

– Ну, теперь, можно и соснуть, – первыми отваливаю от столов «годки»[28] и, сбросив тапки, укладываются в подвесные койки.

– По тревоге не кантовать, при пожаре выносить первыми, – сонно бормочет один и разражается богатырским храпом.

Из оставшихся, часть направляется к трапу, предаться наверху пагубной страсти табакокурения, другие раскатывают пробковые матрацы и, зевая, укладываются на рундуки, а байковые, стараясь не шуметь, убирают со столов.

Затем они тоже поднимаются наверх, остатки выбрасываются за борт на радость бакланам, и под их радостные крики направляются в нос судна.

Там, в просторном умывальнике, расцвеченном бьющим в отдраенные иллюминаторы солнцем, холодной водой с мылом, уже драят посуду несколько бачковых из других экипажей.

Прибывшие брякают свою в длинный, идущий по борту глубокий желоб из нержавейки, отворачивают вентили медных кранов и тоже активно включаются в процесс.

Когда алюминий промыт до скрипа, все складывается в емкости, парни перекуривают и возвращаются в полумрак кубрика.

Там храп, сонное бормотание и шипение пара в трубопроводах.

Упрятав столовые атрибуты в кухонный шкаф, Женька разворачивает на своем рундуке постель, укладывается на нее, и довольно улыбается.

До конца дня всего ничего, и после ужина он передаст свои полномочия другому.

– Первая шеренга два шага вперед! – командует стоящий перед строем помощник коменданта.

– Бах, бах, – весело отзываются матросские каблуки, и мы едим глазами начальство.

– Т-экс, – довольно изрекает оно и неспешно скрипит рантами меж шеренгами.

На дворе июнь, кругом все цветет, в небе кувыркаются голуби.

– Два шага назад! – завершив осмотр, рявкает майор и, обернувшись, кивает стоящему рядом дежурному по части.

Тот делает значительное лицо, кашляет в кулак и открывает перед собой папку.

– Слушай выписку из Устава караульной и гарнизонной службы! – пучит глаза в нашу сторону.

– Патрульный обязан!

Далее следует перечисление всего того, что нам следует делать, а чего нет, и инструктаж завершается начальственным ором, – ясно?!

– Так точно! – разносится эхом по плацу, и мы задираем вверх подбородки.

– Начальникам патруля принять личный состав и выйти на маршруты! – обращается майор к небольшой группе созерцающей действо офицеров, и те подходят к шеренгам.

Нас с Валеркой Тигаревым забирает лейтенант и отводит в сторону.

– Лейтенант Малыш – коротко бросает он. – Будем знакомы.

Мы прикладываем руки к бескозыркам и незаметно переглядываемся.

На малыша он явно не тянет. Рост два метра, плечи грузчика и здоровенные кулаки, с голову младенца.

Начальник разжимает один, вручает нам красные, с грозной надписью повязки, мы нацепляем их на рукава форменок и проникаемся сознанием своей значимости.

– Маршрут движения – парк, центр города, шлюпбаза и базовый Дом офицеров, – наставительно бубнит лейтенант. – Ясно?

Мы дружно киваем и приосаниваемся.

После этого наша тройка направляется к КПП[29], минует его темный коридор и попадает в мир солнца.

– Хорошо бля, – щуримся мы с Валеркой и довольно озираемся.

– Не отставать! – гасит лирическое настроение лейтенант, и мы прибавляем ходу.

В город не было увольнений две недели. С того самого времени, как мы подрались с морпехами.

Сегодня первое и целая толпа патрулей. В воспитательных, так сказать, целях.

Оставив позади часть, для начала мы направляемся в городской парк и гордо шествуем по его центральной аллее.

По ней гоняет на велосипедах стайка орущих пацанят, а на скамейках дремлют бабульки с детскими колясками. Нарушителей дисциплины явно нету.

– А теперь в центр, – поддернув портупею с кобурой, изрекает начальник, и мы выходим из-под зеленых крон.

Палдиски – город морской и военный.

В свое время его основал царь Петр, и он стал одним из форпостов на Балтике.

Сейчас в городе атомный учебный центр, бригада подплава и дисбат, а в окружающих лесах погранзастава, морпехи, два ядерных реактора и, прикрывающее объект, подразделение ПВО.

Есть и гражданское население – русские и эстонцы, но их мало.

Спустя несколько минут мы выходим на главную улицу, именуемую Лауристини, где жизнь, как говорят, бьет ключом.

У центрального универмага продают квас, газировку и мороженое, по тротуарам дефилирует разряженная публика, а по проезжей части катят автобусы и машины.

А вот и первые потенциальные нарушители. Три рослых морпеха в черной форме, беретах и коротких сапогах.

– Ком цу мир! – делает лейтенант жест пальцем, и те, отдав честь, вытягиваются перед начальством.

– Документы! – обводит он глазами тройку, и все лезут в карманы.

Пока Малыш изучает военные билеты и увольнительные, мы разглядываем морпехов, пытаясь угадать в них знакомых.

Не получается. А морды наглые, форменные бандиты.

– Все, можете быть свободны, – возвращает начальник документы, и мы следуем дальше.

Потом мы с Тигаревым оглядываемся и один из морпехов тоже.

В следующую секунду он сгибает в локте руку, шлепает по нему второй и делает известный жест.

– Вот сука, – бубню я Валерке. – Теперь вспомнил, это он мне в ухо дал.

Пока мы идем по улице, и я строю планы мести, вдали возникают еще несколько военных групп, но все они бесследно исчезают.

Меж тем солнце поднимается к зениту, становится жарко, и лейтенант угощает нас квасом.

Опорожнив по кружке, мы перекуриваем в одном из дворов на скамейке, после чего отправляемся в сторону шлюпбазы.

Там, за дощатым ограждением с плавсредствами, одиноко торчит вышка, а чуть в стороне, на пляже, десяток бледных парней с воплями гоняют мяч.

– С подплава, – кивает Валерка на аккуратно сложенные неподалеку робы, и мы несколько минут наблюдаем за игрой.

Затем, с лейтенантом во главе, скрипим ботинками по береговой гальке и по извилистой тропинке поднимаемся на крутой склон.

Перед глазами открывается безбрежная даль залива, точки парящих в синеве чаек и перистые облака у горизонта.

– Ну, как, впечатляет? – оборачивается к нам Малыш, и мы молча киваем бескозырками.

Залив мы каждодневно наблюдаем из окон учебного центра и не перестаем удивляться.